Слякотная сказка (сказочки для настоящих девочек)

Колея

В белом плаще с кровавым подбоем, 
шаркающей кавалерийской походкой...
(Михаил Булгаков "Мастер и маргарита") 

День седьмой. И все же дорога была пустынна и однообразна. Не цеплялся глаз за горные вершины на горизонте. Не было глади морской, радующей взор своим блеском и вечным движением жизни. И до лесов еще надо было доехать. А пока был только простор, от бесконечности которого сводило жилы на шее — так сильно было желание вытянуть ее и заглянуть за горизонт. И видно было, что Земля на самом деле имеет форму одинокого шара, летящего сквозь бесконечное небо. Впрочем, говорят, здесь люди до сих пор думают, Земля плоская. С края ее можно свалиться. Да так все и сделали, кто сгинул в пути.

Днем я часто шел пешком или ложился на гладкую спину лошади, покрытую попоной. Координация позволяла ездить без седла, с одним недоуздком. Кобыла ступала в это время тихо. А я смотрел в слепое небо, затянутое пеленой облаков, через которые не видно было солнца, и вспоминал себя почему-то мальчишкой. Как навязал в хвост своего по-настоящему огромного черного коня павлиньи перья и назвал его Буцефалом*. А над головой лопалось от зноя совсем иное небо. Бесконечная синева летнего полудня Италии времен правления великого Октавиана Августа. И золотые реки пшеницы, текущие сквозь пальцы, — верный знак изобилия. И я до сих пор тихо и безысходно люблю сочную жизнь. Люблю подолгу жить на Родине. Тем страннее было услышать на Совете старейших, что мне уготовано. С одной стороны, я оставался одним из немногих, перешагнувших тысячелетний рубеж, с другой — внешне меня нельзя было назвать старым.

Я смотрюсь в зеркало и прекрасно знаю, как выгляжу. Стройный и легкий, настоящий кавалерист. Кожа загорелая, обветренный нос, на висках тонкие ниточки проседи, но возраста сходу не дашь никакого. Виной всему тяжелый взгляд, глаза как бездна, не освещенная солнцем. Потускнели за пережитой смертью и участью, которой было не изменить. Нет пути назад для того, кто убоялся переступить однажды гибельную черту. Переступить, но не уйти в радостный чертог павших воинов, где льется вино, а роскошные девы поют хвалу. Я выбрал путь, на деле оказавшийся стезей одиночества и вечной скорби.

Только со временем пришло понимание, что следует просто жить и пытаться радоваться тому, что есть вокруг. И жить не прошлым, а настоящим, в котором могло быть в равной степени все то, к чему привык с детства. Но, как гласит одна мудрость, и привыкать к чему-нибудь хорошему не стоит: больнее будет терять.

Решение Совета продиктовано откровенной завистью и ненавистью. Вечность начинала сказываться на некоторых не лучшим образом. И пергаментные старцы, под кожей которых видны были иссохшие синие вены, шамкали беззубыми ртами, уставившись своими водянистыми глазами только на меня. Они все  были на одно лицо . Почему им взбрело в голову, что в диких землях легче выжить и прокормиться? Это определенно была ссылка. Или это была безумная жажда движения, которую они боялись воплотить сами…

Кроме всего прочего, это была и незатягивающаяся рана на сердце одного, подоспевшего со своим предложением как нельзя кстати. Рана, приведшая к добровольному уходу из жизни. Мне не могли простить принципиальность, именуя ее малодушием. К сожалению, я не мог ответить теми чувствами, которых от меня ждал создатель. Мораль, привязанности, склад ума не заканчиваются за первой трапезой.

Зарывшись в стог, прячась от промозглой осенней серости на грани ночи, я впал в то, что называл снами. Сквозь красочные мысли было слышно мышиную возню. И туман давно обратился в неспешный дождь. Лошадь двигала челюстями, пофыркивая. Но все это не мешало грезить. Я смотрел самый нелюбимый «сон», переполненный философскими размышлениями, а был ли выбор. Выбор есть всегда, только в данном случае выбирать приходилось из одного.

***

Холодало. По утрам пожухлая трава и оставшаяся на деревьях листва покрывались инеем. Красиво и губительно, для привыкших к теплу. Для тех, кто вынужден в переходе проводить время под открытым небом. Чей провиант ограничен, а надо еще и сражаться, не зная доподлинно ни земли, ни фортификации противника, полагаясь только на многолетний опыт ведения войны, бесстрашие прирожденных воинов и то, что ты им не полководец, а средне звено. И трусить можно ровно настолько, насколько позволяет совесть.

Я и так был ранен. Легкое ранение в ногу мешало ходить. Однако  сень крыла благосклонной Фортуны позволяла жить и двигаться дальше, а не кормить северных волков собственным мясом. Сколько себя помнил, ездил верхом. И сейчас, сливаясь с лошадью, можно было не чувствовать себя ущербным. Легкий шатер, не приспособленный защищать даже от первых заморозков, покинул, волоча правую ногу и мечтая поскорее сесть в седло. Одеяло из пушистой овечьей шерсти натянул на голову, подрагивая то ли от холода, то ли от лихорадки. Собирался воспользоваться положением и кликнуть солдата, чтобы принес воды умыться. Передвигаться самостоятельно и правда не хотелось. Настроение было мрачное, и я не обратил бы внимания, кто взялся сегодня услужить, поливая ледяную воду на руки. Если бы на пальце человека не сверкнуло увесистое кольцо с невнятным изображением какого-то герба.

— Как ты себя сегодня чувствуешь? — спрашивал добровольный помощник, обращаясь без чинов и регалий.

— Пока непонятно, — отвечал уклончиво, не желая начинать день с раздражения к человеку, проявившему вроде заботу.

А когда взглянул в лицо, то неминуемо вспомнил. Не зная имени, не общаясь и не пересекаясь, я видел этого мужчину, словно собственную тень. Появлению страха и неподобающих мыслей о замышляемой диверсии или чем-либо ином препятствовала только невозможность деться куда-либо от «спутников». Все мы находились так или иначе неподалеку один от другого, знали друг друга в лицо и успели намозолить друг другу глаза.

— На нас нападут сегодня. Вырежут, как скот! — сказал тот внезапно, не проявляя эмоций. — Мне очень хотелось бы подарить тебе жизнь, Марк, но нет времени и возможностей описать перспективу… Я приду в нужное время.