Смерть могильщика

Смерть могильщика

-Эй! Что ж ты творишь, ирод проклятый!- пронесся над двором надтреснутый стариковский голос, -А ну, прекрати!

На широкой вымороженной ранним морозом площадке, некогда бывшей школьным двором, а теперь обращенной госпитальную хозчасть, жарко трещал костер. У огня, среди вороха бумаг, дырявых гимнастерок, кальсон и фотографий на корточках сидел лопоухий тощий солдатик, присланный недавно на подмогу из госпиталя легкораненых. Неказистый, длинный как жердь, с широкими руками, плетьми свисающими по сторонам тела, он замер, обернувшись на крик, все еще вертя в руках худенькую пачку писем, обернутую атласной ленточкой.

-Ты чего, Пахом?! – удивленно пробасил круглолицый лейтенант, оторвавши голову от актов и поерзав на скамье, прилаженной к обломку школьной парты.

Пахом, белый как лунь старикан, весь какой-то искореженный, будто прижатый временем к земле с великой резвостью, не свойственной его возрасту, подскочил к костру и выдернул из рук лопоухого письма.

-Вот чего! –обернулся он к лейтенанту, потрясая выцветшими треугольничками.

Лейтенант удивленно посмотрел на старика возмущенно глотающего ртом воздух, будто рыба, выброшенная на лед.

-Это что ль?! – лицо лейтенанта приняло равнодушное выражение, - уничтожение документов выбывшего личного состава.

-Как уничтожение? –прохрипел старик

-Как-как?! А вот так, - тоном знатока протянул лейтенант, - Помирает, скажем, боец Тютькин в госпитале, его имущество куды девать? Ну, деньги, положим, почтовым переводом семье отсылаются, а барахлишко? Бумажки там всякие, личные…Врагу оставлять нельзя, а у нас, сам видишь, складов нету. Потому уничтожается согласно приказу начальства, с составлением описи и акта.

-Как же ж можно-то, товарищ лейтенант?! – растерянно пробормотал старик, - Это ж память, вот был человек и нету, и ничего от него семье не останется?!

-По уставу положено! – отрезал лейтенант, - И вообще, занялся бы ты, Пахом, своим делом!

Старик постоял немного, наблюдая, как огонь ненасытно сжирает бумагу, и побрел к воротам, где топтался уже нетерпеливо коренастый конек, запряженный в телегу.

Грузили медленно. Кряхтя, с матерком, двое легкораненых выволакивали на двор тела. Третий, взобравшись на телегу и пристроив поудобнее перебинтованную ногу, подцеплял край брезентового полотна и укладывал покойников на прелое тележное сено. Тел было много. Белые, скованные смертной агонией, в одних нательных рубашках, они почти сливались цветом с запорошенным снегом двором. Смирный серый конек Пахома раздувал ноздри, то и дело роя копытом стылую землю и тогда старик шептал что-то животинке в самое ухо. Конь успокаивался, тыкаясь в плечо старика теплой бархатной мордой. В спину Пахома летели отрывистые фразы лопоухого:

-Бернацкий Макар Степанович. Письма, - послышался шелест, - три штуки, фотография – одна штука. Адрес: Курск, улица Ленина.

-Ле-ни-на, - тихо вторил лейтенант, скрипя карандашом.

Пахом зажмурился, услышав в морозном воздухе, еле разборчивое шипение с которым костер принял новую жертву.

-Поживей, давай! – гаркнул он в сердцах на грузчиков, - До ночи что ли возиться будете?!

-Да, не дрейф, папаша! – беззлобно огрызнулся с телеги солдат.

-Бутурлин Петр Тимофеевич, - равнодушно выбрал новую стопку лопоухий, - Смотри-ка, местный. Дзауджикау, улица Чапаева дом 12. Семейный видать…

-Стооой! – не выдержал Пахом. Бросился к лопоухому и вырвал из рук его маленькую фотографию.

-Да ты сбрендил, старик! – взъерепенился лейтенант. Он вскочил, навис всей своей молодой мощью над Пахомом, но тот не отступил. Выпятив, как мог впалую свою грудь, нахмурившись и вздернув подбородок, отчего борода его воинственно растопырилась во все стороны, стоял он перед лейтенантом.

-Не можно, товарищ лейтенант! Не можно так! – тихо отчеканил Пахом, - Он тутошний, у него, может жена, детишки, знать не знают, а ты им что? Бумажку сунешь в нос, нате, получите?

Лейтенант мотнул круглой башкой, отступил.

-Чего ты хочешь, Пахом? Не видишь, сколько у меня таких? Во век не управиться!

-Не жги, - отчаянным шепотом протянул старик. –Не жги, Чапаева, тут близехонько, я мигом, погрузить не успеют.

-Да не могу я, - взревел лейтенант, - Понимаешь ты, дурной старик, не могу!

-Кто может? – все тем же тихим голосом спросил Пахом.

-А, ну тебя! – махнув рукой, лейтенант зло сплюнул на снег и вернулся обратно за парту, - Иди к начгоспиталя, сам разбирайся!

Лицо Пахома просияло, он весь как-то подобрался, прижал к груди отвоеванную фотографию и рванулся было к лейтенанту, да смутившись, остановился и быстрым шагом вышел со двора.

Коридор госпиталя дохнул тяжелым смрадом запекшейся крови. Из открытых дверей неслись, перемешиваясь, звуки разговоров, смешки, протяжные глухие стоны. Туда-сюда сновали нянечки. От суеты и белизны мельтешащих халатов Пахом совсем растерялся. Бочком, вдоль стенки, он робко пошел мимо дверей, пока, наконец, не ухватил за рукав первую попавшуюся санитарку. Санитарка смерила его подозрительным взглядом, но дорогу все ж указала. Начальник обосновался в бывшей учительской. Остановившись перед дверью, Пахом постучал. Ответа не было. Старик прислушался. За дверью раздавался шорох, неясное бормотание, он постучал еще раз и тихонько приотворив дверь заглянул в кабинет. За столом, уронив голову на руки спал доктор. Пахом виновато кашлянул, врач вскинул голову, обвел кабинет рассеянным взглядом. Наконец, он увидел старика.