Смертельное притяжение

Глава 8.

Я вздрогнула и широко распахнула глаза. Снова держась за шею и чувствуя, как под моей рукой бешено колотится пульс, я напугано смотрела в темноту, щурясь и пытаясь разглядеть в непроглядной тьме знакомые очертания собственной комнаты. Тишина давила, а я поймала себя на мысли, что прислушиваюсь к каждому дуновению ветерка, мягко соскользнувшего с подоконника приоткрытого окна. Пугаюсь каждого шороха неожиданно сползшего с бедра одеяла.

Мне снова приснился этот сон. Мне снова приснилось, как я задыхаюсь под его смертельно-опасным взглядом. Как я падаю на колени, но не могу найти в себе сил отвести взор от манящих завораживающих глаз.

Тихо, стараясь не шуметь и лишний раз не дышать, я сползла с кровати и осторожно пошерудила ногой по полу в поисках тапок. Но внезапно что-то громко звякнуло где-то на кухне, будто тяжёлая железная кастрюля упала на керамическую плитку. Моё сердце болезненно сжалось, и я по памяти понеслась к выключателю, шлёпая голыми ногами по холодному полу и пугаясь создаваемых мной же звуков.

Когда я, не сбавляя скорости, врезалась в стену, волна тягучей боли прошлась от груди до кончиков пальцев, но меня это не волновало. Он должен быть где-то здесь! Он всегда был здесь! Я беспомощно водила рукой по почему-то гладкой стене и не могла понять, куда мог деться выключатель.

— Что-то ищешь? — слишком громко, слишком грубо, слишком прорычал. Слишком много «слишком», чтобы я осталась спокойна.

По спине прошёлся холодок, а потом я почувствовала прикосновение — лёгкое, еле заметное, но заставляющее замереть в ожидании беспомощной неизвестности. Уже беспомощной, но ещё неизвестной. Пальцы, обжигающе горячие и отчего-то шершавые даже через ночнушку, медленно, совершенно не жалея моих забившихся в тревоге нервов, прошлись от одной лопатки к другой, кажется, оставляя ожоги на чувствительной коже. Кажется, сжигая кожу к чертям! Они резко соскользнули с плеча, срывая с губ болезненный выдох, и остановились чуть ниже локтя в остром, как свеже заточенный клинок, прикосновении, заставляя это место нещадно ныть и дрожью расползаться по руке.

Это были самые долгие секунды. Секунды, когда от напряжения кружилась голова и подкашивались ноги, заставляя облокотиться на стенку, на контрасте с пальцами кажущуюся просто ледяной. Я не успела ничего понять, лишь вздрогнула. Рука сужающимся кольцом сомкнулась у меня предплечье и резко потянула назад, заставила обернуться.

Я закричала, но не услышала крика, беспомощно утонувшего в вакууме тишины. Его неживой взгляд поглощал, затягивал меня в себя, как в чёрную воронку. Воронку, из которой невозможно выбраться. Воронку, на дне которой неизбежная смерть, сейчас ярко сияющая из глубины его глаз.

— Всё будет так, как я захочу, Мия, хочешь ты этого или нет... — он это не говорил, слова ворвались в голову безудержной мыслью, ломая, к ашкару, все выстроенные мной барьеры.

Я впервые услышала от него своё имя. Так его не произносил никто: высокомерно, будто он знает обо мне всё, унизительно, как будто я сделала что-то непристойное, и даже как-то интимно-пошло, как будто что-то неприличное.

— Не дыши... — приказ страхом отобразился на моём лице и невидимой железной рукой схватился за горло. Сердце яркой, пронзительной болью сжалось где-то в животе, щеки прорезала краска, а в коридоре вмиг стало настолько жарко, что у меня закончился кислород. Просто сгорел под его прямом взглядом.

Я не поняла, когда успела сползти на пол: лишь где-то за загвоздках уплывающего сознания отметила, что потолок стал дальше, а мужчина выше. Горло пронзило болью...

И я тяжело, но дыша, снова открыла глаза. Моментально откинула от себя одеяло, душным коконом сжимающее лёгкие, и, не удачно скользнув ногой, с криком слетела с кровати, ударяясь многострадальным локтём о ножку кровати.

День задался — пришла к выводу я, с грустью наблюдая, как рассвет ярким пятном расползается за окном. Выдохнула-вдохнула, вытащила из под попы тапки (где же вы были тогда?), и, брезгливо откинув их в сторону, на затёкших ногах подошла к окну, проворачивая ручку. Утренний воздух приятным холодом ворвался в помещение, будто только и ждал моего разрешения войти. За окном было тихо, и лишь редкий прохожий, хмурясь, спешил на первый выходящий в центр аэробус, чтобы вовремя успеть на такую ненавистную, но нужную работу. Ненавистную уже потому, что заставила проснуться. Сегодня, вчера, позавчера... И, наверняка, уже много лет подряд. А нужную, потому что семье хочется кушать. Сегодня, вчера, позавчера... Людей, зарабатывающих нормальные деньги, в Берт-Лерле всегда было по пальцем посчитать (причём, мне кажется, считать для этого уметь не обязательно): в основном требуется обслуживающий персонал, а им без разницы выпускник ты школы или даже закончил высшую академию Индогарды — всем платят одинаково мало. Многим приходится работать на нескольких работах, чтобы просто заплатить за счета и оставить немножко на хлеб и дешёвое, почти пластиковое масло.

Но так, конечно, живут только на окраине. Там в центре, где простым людям не хватит средств даже на один день аренды помещения и полноценный обед, деньги бьют ключом. В карманы тех, кто вовремя успел их подставить во время великой Калсонской революции, резво сметающей всё старое на пути и закладывающей в каждый город свои правила, навсегда разделяя Калсону на города со своими законами и правящими лицами. Многие уверены, что страна до сих пор держится только по привычке. Но, на самом деле, это не так. Просто все города связаны друг с другом бесконечным клубком долгов, который никто не может распутать уже на протяжении полувека: все тянут на себя эти денежные ниточки, пытаясь ухватить побольше, но лишь сильнее погрязают в долгах. Жадность не позволяет никому уступить, разрезать этот ашкаров клубок и задышать спокойно. Или хотя бы позволить свободно задышать нам.