Смиренный брат

Смиренный брат

В обличье зверя

Лишь богам ведома до конца внутренняя суть наша, ибо они оделяют нас по милости и щедротам своим. И мы, смертные их чада, не можем изменить того, кто мы есть, но вольны решать, как распорядиться тем, что небо дало нам.

Фрагмент проповеди святого Нафа, покровителя странников

В деревню Луговцы пришёл монах.

Остановился рядом с косившими сено мужиками. Постоял, опираясь на окованный медью посох, вдыхая запах сочных срезанных стеблей.

Степенно осенил крестьян священным знаком. Спросил насчёт ночлега и отдыха. Ему дружно указали на избу бабы Марысы – постоялого двора в деревеньке отродясь не было. А когда странник достаточно отдалился, косари со значением переглянулись.

- Служитель богов…

- Эге.

- Такой, поди, не только молитвами наставлять умеет… Видали, какой бычок? Кулаки как у кузнеца нашего.

- То и оно… Глядишь, чего и получится…

***

Брат Верфэй как раз успел умыться с дороги и перекусить. Сельский голова застал духовное лицо в настроении умиротворённом, в полной гармонии с бытием.

- День добрый, - осторожно начал староста, рассматривая монаха. Не соврали, захочешь – не перепутаешь. Лет под сорок, бритый налысо и крепко сбитый, хотя толстым не назовёшь. Тёмные чуть скошенные глаза выдают примесь восточной крови. Рядом с внешним уголком правого – тонкий рваный шрам. Нос не картошкой, но близко. Кустистые брови. Аккуратная короткая бородка с проседью. В ухе поблёскивает маленькое колечко из чернёного серебра. По всему выходит, скорее из Ордена Багровых*. Точнее не разобрать – традиционную накидку по такой жаре путник снял, оставшись в штанах и льняной рубахе.

- Добрый, - благосклонно кивнул гость. Голос его оказался под стать внешности – низкий, с хрипотцой.

- Дело есть, господин монах, - не стал мяться крестьянин. – По вашей части. У нас тут оборотень… с весны, того…

- Мм?

- Пятерых сожрал. Мы уж и ловушки ставили, и облаву устроить пытались. Один, вот, ногу вывихнул убегаючи…

- Конкретней.

Странствующие монахи брались за самую разную работу: читали молитвы и наговоры на любой случай, разумели в науках, могли изгнать нечисть и нежить, упокоить мёртвого, считались хорошими целителями и превосходными воинами. То есть составляли конкуренцию колдунам, ведьмакам и наёмникам, а от налогов были избавлены, ибо – посланники сил высших. Из-за малочисленности относились к ним терпимо, но морду порой кривили. Сейчас Верфэй гадал, попросят его поплевать на подорожник или предложат самому прогуляться за башкой тварюги.

- Убить эту напасть не возьмётесь? Скажем, за арсов** двадцать…

- Я благословлю вас на борьбу.

- …пять.

- И от блох заговорю, за время драки чтоб не напрыгали.

- Да прославится бескорыстие Ордена! – съязвил староста.

- Из сострадания к загрызенным – шестьдесят.

- Тридцать и учтите, смиренный брат, что дорога отсюда одна, а в харчах он непереборчив.

Бодаясь за каждую монету, сошлись на сорока восьми, после чего монах выслушал о постигшей Луговцы беде подробнее.

Первым по весне пропал забулдыга-рыбак. Зная норов и тяжёлую руку его жены, односельчане прикинули расстояние до города, где была корчма, и постановили: загулял. Так полагали, пока через неделю его дружки не выловили сетью подозрительно знакомую руку с наколкой-клевером и следами зубов, отгрызенную по локоть. Находка разом посбила хмель и отшибла аппетит, в особенности к рыбе и тощим речным ракам, пара которых копошилась в лодке. Проблевавшись, мужики уже целенаправленно отыскали оставшуюся часть приятеля. Верхнюю.

Про оборотня сразу не думали – обглодать тело мог кто угодно. Пообсуждали, похоронили. До следующего полнолуния было тихо.

Потом пропал пастух. Этого обнаружили на второй день и тоже частями. После тварь не скрывалась. Перегрызла нескольких лошадей, задрала годовалого бычка старосты.

- Принялись ловушки ставить, а толку… Через месяц снова у дядьки Хымля крышу на сарае разворотил, скотину вырезал; собаки дворовые попрятались, скулят, – крестьянин посмурнел и глотнул поданного хозяйкой кваса, явно жалея, что в кружке не налито что покрепче. - Раду, гончара младшую, порвал. Красивая была девка… Прими её боги… У реки нашли, в лохмотья. Мать едва умом не тронулась. Логово снова искать стали, на этот раз каждый овраг-буерак обшарили, и старую мельницу, и Кривой хутор. И – ничегошеньки.

Бабка Марыса согласно пробормотала что-то неразборчивое и сделала узловатыми пальцами отвращающий лихое знак.

- Двоих, значится, в город за магом аль наёмником отрядили. Лошадей, какие получше остались, выделили. Ждали, ждали… Уздечки он на колодце эдак аккуратненько вывесил, тут-то мы и поняли. И это… луна ему, сталбыть, не указ.

Что луна оборотню не указ, Верфэй, допустим, и без того знал. Так же как и то, что монстр не будет поглядывать на часы, дожидаясь ночи.

Всего лишь распространённое суеверие.

Если ему приспичит обрасти шерстью и выжрать печень кому-то из селян, сделать это можно и днём. Другое дело, что днём и люди посмелее…

- Зато встретить основательно, я вам скажу, подготовились, всем миром, - продолжил староста. – Токмо не сильно это помогло. Я своими глазами видел, как Ян всадил в эту погань две стрелы, в бок и в горло, серебряные. Стреляет парень отменно, как боги святы!.. Охотник потому как. А эта тварь даже с шага не сбилась – рванула его походя за плечо и ну за кузнецом гоняться. Кузнец-то наш тоже не промах: облил маслом и факел кинул. Понадёжней то оказалось, отбились.

- А что охотник?

- Да живёт тут у нас на окраине леса. Молодой, гонору до жо… До затылка, - поправился крестьянин, кинув глазом на духовное лицо. – Говорили ему в село перебираться, но нет, ни в какую. Бирюк бирюком. Перевязали, ушёл к себе в сторожку отлёживаться.

Монах перебрал в уме подходящие для логова места. Где-то же волкодлаку надо облик менять, не дома же при соседях. При соседях хвост отращивать несподручно. Крестьяне ничего не нашли, но проверить на всякий случай стоит. К тому же, оборотень, которого не берёт серебро… У храмовника зародились сомнения, до конца пока не оформившиеся.