Смутная рать

Крысолов в Москве

Крысолов расхворался зубами. Вроде, вчера лег здоровым, хотя и замерзшим. Но утром заныла вся правая сторона. Языком ощупал зубы – не пора ли к зубодеру. Но нет – все оказались целыми. Наверное, надуло, застудил – вчера, как ехал – ветер дул в аккурат с правой стороны.

Вместо лекарства наколотил какую-то гадость с шалфеем и чабрецом, закипятил.

После – пил ее мелкими глоточками.

А то и вовсе не пил: вбирал пар в рот пар, стоящий над чашкой. Держал его в себе, а после выдыхал обратно. Действительно - полегчало.

По прибытии в Москву, Крысолов остановился на Кузнецком мосту, снял комнатенку у немолодой вдовы, харчевался у нее или как повезет. За окошком по мосту гремели подводы, иногда наволакивало дым со стороны Пушечного двора, порой было слышно удары молотов и даже – шепот разливаемого металла. Но в комнатах было тепло. Плавление металла требовало множество угля, вечночумазые углежоги везли его сюда на саночках, засыпая путь черной пылью. Уголек тут же воровали и продавали окрестным хозяйкам чуть не за четверть цены.

Когда отпустила зубная боль – Крысолов отправился пешком на Балчуг, в Горячие воды. В бане парился долго, размышляя о своем. В тепле отчего-то думалось легче – это он замечал не раз. Выйдя из бани, отправился по делам.

В Москве, тут же в Замоскворечье Мельник имел лабазы, в Китай-городе – дом и лавку. В лабазах, конечно, мало что знали, а вот в доме могли о чем-то рассказать. По дороге Крысолов заглянул туда узнать, не в Москве ли хозяин. Крысолову не повезло: в столице Мельника не было. Но не повезло не так чтоб слишком: приказчик в лавке сообщил, что хозяин отбыл на Царь-мельницу, что в Пьяном Лесу.

Крысолов кивнул и поблагодарил: он знал, где это.

-

Когда проходил по Красной площади, Крысолов что-то вспомнил, повернул вправо, прошел по Ильинке, свернул в Ветошный ряд. Там нырнул в знакомую подворотню, открыл дверь лавочки. Пахнуло пылью, старой одеждой, запахами хозяев, некогда ее носивших.

Чувствовался аромат лаванды, которая должна была по замыслу отгонять моль. Но моль, вскормленная на ношенных, пропитанных потом, а иногда и кровью вещах была такой матерой, что наверняка даже могла огладывать кольчугу или стальной шлем. На лаванду ей было просто-напросто чихать. Как раз перед носом вошедшего Крысолова с достоинством пролетело тучная, наглая особь, приученная к безнаказанности.

Хозяин лавки постоянно для прокорма моли скупал всякое рванье. Порой, что-то удавалось продать, иногда даже не в убыток, но большую часть позже приходилось выбрасывать. Лавка бы давно вылетела в трубу, если бы хозяин питался с доходов от продаж одежды. Но старье его беспокоило также как и моль. И то и другое были необходимым злом: коль у тебя есть лавка в Ветошном ряду, так будь любезен соответствовать.

Здешний старьевщик на самом деле подбирал краденое, предпочитая богатство легконосимое.

Старьевщик встретил хозяина коротким кивком. Он знал Крысолова, что было не такой уж и редкостью. Гораздо важнее, что Крысолов знал старьевщика. Знал достаточно хорошо, что спросить совета.

Крысолов протянул ему серебряный медальон, предложил:

- Взгляни-ка на вещицу…

Старьевщик послушно взял. Особой прибыли с Крысолова все одно не выйдет, но раздражать его тем более не стоило.

- Куплю за три копейки… - заключил хозяин. - Из уважения к тебе – пять. Но ты не затем пришел.

- В самое яблочко. Чье оно, сказать можешь?..

- А ты бы хозяина спросил?

- Он землю грызет…

- Ты его убил?..

- Как можно?..

Старьевщик крутанул медальон в пальцах, на момент он словно исчез в воздухе, но тут же был извлечен из-за уха Крысолова и вложен в его руку.

- Держи. Раздумал я его брать. Горячее серебро у тебя. Не обжечься бы. И тебе совет, будешь от меня идти – выбрось в ров… Не обеднеешь.

- Знаешь, чей он?

- Нет.

- Но догадываешься?.. Говори…

Старьевщик задумался, помялся, но все же заговорил:

- Три десятка лет назад, как знаешь, у царя Иоанна Васильевича было опричное войско. Помнишь таких?.. У них еще метла имелась и собачья голова болталась у седла… Чтоб грызть измену…

- Так опричнины сколько лет нету.

- Да и медалек-то у них таких не было. Но все ж напоминает… Неужто сам не видишь?.. Государевы люди должны свой знак иметь.

В ответ Крысолов кивнул: сходилось. Те люди тоже говорили, что они на государевой службе. Если так, то выходило скверно. Крысолов не убивал служилых людей без крайней на то необходимости. Да и то, что Чемоданов видел этот медальон у него, смутно беспокоило. Теперь еще старьевщик. Он слова лишнего не сболтнет и по пьяной лавочке, но вот если припекут калеными щипцами – а его есть за что припекать – память-то и проясниться.

Крысолов задумчиво покрутил монетку в пальцах, пустил ее внутрь кулака. Затем в кулак дунул, раскрыл ладонь – медалька исчезла. Как и не было ее вовсе.

- Значит, скуратовой[1] накидки у тебя нет? – спросил Крысолов.

Хозяин покачал головой, хотя накидка из скурата висела почти под его носом:

- Нет, казак, нету… Ты попозжей заходи.

Крысолов кивнул: зайду, куда денусь.

Проходя мимо Разбойного приказа, Крысолов швырнул медальку в воду Алевизова рва. Та легла в мягкий ил.

Дел в тот день будто бы не было, и Крысолов лег спать пораньше.

За стенами на черную от угля землю ложился снежок.

[1] Скурат или шкурат – тип грубо выделанной кожи. Считается что именно от него Малюта Скуратов и его отец, не отличавшиеся ладной внешностью, получили свое прозвище.