Смутная рать

Бой при мельнице

Путь лежал не в Москву, а к мельнице, что стояла на реке Капельке. До города было рукой подать – если взобраться на шатер, то наверняка можно было увидеть если не городские стены, то хотя бы дымы.

С другой стороны, тут недавно совсем рядом шалила шайка Хлопка, но мельница уцелела. Почему это тогда не удивило Крысолова?..

Их встречали: на месте уже был приказчик, с ним – пару плечистых амбалов. Те тут же стали сгружать мешки и таскать их в амбар.

- Вы нам зиму привезли, - улыбался приказчик, указывая на снежок, который сыпал с неба на мерзлую землю.

Сам он был покрыт словно снегом – мукой. Она вошла в его одежду, волосы, даже в кожу.

- Где Офенянин?.. Обещал, что встретит?.. Мы и гонца выслали.

- Раз обещал – то приедет. Задерживается. Вы же такое дело провернули– зерно привезли. Да ты, казак, можешь ехать – твое дело сделано.

- Нет, я должен его дождаться.

- Раз должен – тогда жди. На вот, глотни.

Мельник протянул Крысолову флягу. Тот глотнул, поперхнулся: крепка, зараза. По внутренностям разлилось не тепло. Водка, словно жидкий металл плавила внутренности.

- Как тут без нас было? – спросил обозный. – Что нового?

И здешний мельник стал рассказывать: ничего нового, ничего особенно. Голодаем.

Трехлетний голод продолжался, но уже был будто не так страшен. Народец к нему привык, стал более цепким. Детей почти не рождалось – на голодный желудок как-то не до любви. Зато смерть свою жатву с лихвой собирала. Кто послабей – уже издох, что где-то даже и хорошо: меньше народу надо прокормить с убогих урожаев.

Опасен был не только голод, но и безразличие, им вызванное. Иной крестьянин глядел на посевное зерно, сбереженное чудом, и гадал: а надо ли его сеять вовсе. Все одно будет как в прошлые года – не взойдет. В поле его разбросать – все одно, что в печи сжечь. Не то сгниет, не то посохнет, а может саранча сожрет или еще какая-то казнь египетская.

А в животе будто бы скребли кошки, и крестьянин бросал в рот горсть зерна, перетирал его зубами, глотал. Может быть, то чем он сейчас живет – самое лучшее время в его жизни и дальше будет только хуже.

Устав слушать сто раз уже сказанное, от нечего делать Крысолов обошел мельницу – будто было тихо. На тоненьком снегу уже легли первые следы. Но ничего особенного: зайка, да белочка. Вот еще галка проскакала…

Продувал ветер. От него Крысолов зашел в мельницу, осмотрелся. Там везде были разбросаны пустые мешки, а в углу их лежала целая куча.

Крысолов прилег на них, думая лишь расслабиться, смежить глаза. Но усталость и водка сделали свое дело, утянули его в глубокий сон.

-

Сниться ему будто та самая хата, в которой он лежал позапрошлой зимой. Только теперь там лето: свет бьет через бычий пузырь, натянутый на окне, да легкий ветер шевелит занавеску на двери.

И чудится Крысолову, будто он лежит на той же лавке, где и лежал. Но болезнь его больше не терзает – более того надо встать и идти… Он пытается подняться, открыть глаза… Но веки словно налиты свинцом, снова тянет упасть в постель.

Крысолов подымается, идет часто с закрытыми глазами. Но какая-то сила отбрасывает его назад, на лавку.

…Занавеска, сплетенная из камыша, повешена, верно, чтоб не пускать в дом мух, свое назначение выполняет с точностью до наоборот: мухи влетают, но назад выбраться не могут, остаются в комнате.

Мух становится все больше, они дурные, злые, августовские – назойливо жужжат, кусают, пытаются залететь в рот, в ноздри.

Крысолов пытается подняться, отмахиваясь от насекомых, те гибнут десятками, но все новые и новые мухи попадают в хату.

И вот уже не видно света, вся комната заполнена черной жужжащей массой. И он тонет в ней: уже не хватает воздуха, света… Он бредет туда, где видел последний раз луч солнца, где дверь. Он уверен, что если выберется – будет легче. Все пройдет.

Шаг, еще шаг. Эта хата, в которой-то и ноги не протянешь без того чтоб в стену упереться, кажется бесконечной. И вот руки в жужжащей полутьме нащупывает ткань занавеси. Рывок и…

-

Проснулся резко, словно вынырнул.

Поднялся на мешках, зевнул, утерся. Будто всего-ничего и проспал, но, кажется, отдохнул. Крутилось со скрипами колесо, шумела вода, о чем-то разговаривали во дворе: но далеко - не разобрать ни словечка. В соседнем амбаре загрохотали шаги амбалов. Гораздо ближе по балкам пробежал мышонок, махнул хвостиком, из-за чего сверху посыпался крохотный мукопад.

Еще раз зевнув Крысолов поднялся и побрел к выходу.

На пороге застыл: судя по солнцу, он спал лишь час, но во дворе мельницы все переменилось. Мельник лежал с разбитой головой – убили его вот только что, и снег еще таял на его теле. Два амбала все также таскали зерно – но теперь возвращали его назад, на телеги. Стояли возницы, согнанные к саням: их окружали вооруженные оборванцы. Еще двое казаков на лошадях объезжали двор. Один сжимал в руке окровавленную шашку, другой поплевывал семечки.

А ведь все могло кончиться раньше, - подумал Крысолов. – Его могли убить во сне, но не обшарили мельницу, потому что зимой на ней нечего делать. Его не выдали – не сказали, что он здесь. Полагали, значит, что он их спасет…

Немного запоздало за Крысоловом скрипнула дверь. Все обернулись.

- Крысолов! – крикнул кто-то из воров. – Вот и свиделись!

Щелкнул самострел, но Крысолов ушел кувырком с крыльца, освобождая пистолет и шашку – мушкет его остался в сумке на коне. Дал два выстрела – убил двоих, но тут же пожалел об этом: следовало поберечь пули на то время когда станет действительно дурно.



Отредактировано: 05.10.2021