Смутная рать

В Москве и около

Совет в Грановитой палате начался с дурного знака. Явившийся Федор сел по обыкновению на свое старое место, а не на отцовское, царское. Быстро спохватился, пересел, бояре лишь усмехнулись в свои пышные бороды, но нехорошие слухи потом по Москве все же поползли.

Чего-чего, а дурных слухов в столице всегда хватало.

В палате, где проводился совет, многие места пустовали, и этот знак был еще хуже. Иные бояре, вместо того чтоб прийти, на всяк случай сказались больными. Пришедшие же морщили лоб, шевелили губами, делали вид, что думают, но в суждениях были сдержаны.

Пытаясь их расшевелить, Федор в сердцах воскликнул:

- Делайте! Сделайте хоть что-нибудь.

- Мы делаем все, что можем… - ответил кто-то.

- И что вы делаете? – со злостью спросил Федор.

- Молимся… - ответил смиренный патриарх Иов.

Взгляды царя и патриарха встретились, Федор отвернулся. В глазах старца стояли слезы, читалась боль, страдания, бессонные ночи. Не было сомнения: инок молиться с усердием, он действительно предан Годуновым, но что он мог поделать, ежели Господь не в духе?..

Не добившись толку, Федор распустил бояр по домам.

- Черт знает что! – ругался после совета Федор. – Я позже прикажу боярам сбрить бороды. Вырастили кусты на лице, и не поймешь – не то смеются за ними, не то вовсе языки кажут.

Домашние кивали, но как-то сдержанно. Они уже сами почти не верили, что это «позже» возможно. За это Федор злился, жаловался сестре. Порой возникало такое чувство, что в доме покойник: говорили шепотом, чтоб не накликать лихо. Но это совершенно не помогало – беда была уже рядом.

Мария Григорьевна, вдовая царица, женщина обычно властная так и вовсе сломалась.

- Может, отступиться, Феденька?.. – говорила она. – Ведь на спроста это. Говорится: человек жив, пока о нем помнят. А о твоем деде – Малюте Скуратове помнить долго будут. Да и на отце твоем крови невинной много. За тыщу лет их грехи не отмолить. Может, пойдем в монастырь втроем – начнем понемногу отмаливать.

- Не пойду. Вы, маменька, как желаете, но я не пойду. И сестру не пущу. Разве отец в таком положении бы сдался?

- Твой отец в таком положении умер.

Но Федора было не остановить:

- Я завершу, что отец не докончил – убью Дмитрия. Загоню его так далеко в пекло, что он уже не вернется.

Неуверенность выплескивалась из дворца, из Кремля, текла по улицам, площадям, невидимая затекала в умы, росла и крепла там, срывалась с уст. Распространялась будто бы какая-то болезнь вроде чумы. Крепло предчувствие грядущей неумной беды.

Москва была обречена – такая неуверенность просто не могла кончиться хорошо.

Нет, что-то, конечно же, делали.

Царь-пушку и другую, именуемую «Павлином» направили на Москворецкий мост, набили порохом и дробом. Случись что, залпы смели бы всех с моста, покалечили многих бы и на том берегу реки. У орудий постоянно дежурили пушкари, а в жаровнях постоянно плескался огонь. Хотели будто бы от Земского приказа перетащить третью Кашпарову пушку, да раздумали. Где двух не хватит – там и третья не поможет.

Да и что могли сделать две-три пушки против армии?

Ко всем прочим, поползли нехорошие слухи: на Москву идет недавний кромский «сиделец» - атаман Корела, именуемый нынче «бичом Божьим» и «погибелью земли русской». Говорили, что у него пятнадцать тысяч только конных, сорок тысяч черкасов пеших да столько же русских ратных людей, к ним – пушки всяческие, захваченные в боях, привезенные из Турции, Польши и Литвы.

Говорили, что он уже близко, под Тулой.

Слухи, как водятся, врали.

Корела был еще ближе…

-

После снятия осады Кром Андрей заскучал.

Бояре-изменники спешили угодить Дмитрию, а заодно аккуратно отстранить атамана из ближнего круга. Быстрее всех поднялся Петр Басманов – на сторону Дмитрия он переметнулся под Кромами, но уже пытался указывать Кореле и даже полякам. В лагере злые языки судачили, чем предателю так быстро удалось завоевать доверие Дмитрия. Говорили, что как Федька Басманов некогда плотски угождал Иоанну Грозному, так и сын его ублажает Дмитрия Иоанновича.

Паче, Дмитрий чем-то определенно походил на Ивана Грозного, если не внешне, то замашками. Иван еще не будучи Грозным, велел венчать себя в цари, хотя все его предки обходились титулом Великого Князя. Дмитрий требовал, чтоб его именовали «императором». Соответственно ему требовалось какое-то прозвище, и он нарек себя Непобедимым.

Вот и сейчас на военном совете, когда над картой склонился Дмитрий и его приближенные, Корелу с извинениями оттерли от стола. Тот не особо тому противился: долговязый казак все хорошо мог рассмотреть через головы обычно низкорослых бояр, да и в картах разбирался не слишком хорошо.

Сейчас Басманов показывал на карту

- Оку в лоб не пересечь. Мосты где попалили, где под защитой стрельцов с пушками. Вести армию в обход - глупо. Растянемся в аккурат для удара в бочину.

Губы «непобедимого императора» вытянулись в две тонкие бледно-красные линии.

- Что делать тогда предлагаешь?

Бояре загалдели, но ничего путного так и не сказали. Каждый думал похоже, но признаться в этом друг другу, и, тем более, самозваному государю – боялся.

С одной стороны почти все войско присягнуло Дмитрию. C другой стороны – у Федора Годунова достаточно стрельцов, что отбить приступ. Вести в атаку полки не хотелось. Дмитрию и его войску везло совершенно невозможным образом, но ведь Господь – не колобашка, меру любит. Когда-то новоявленному царю столь же чудовищно не повезет.