Смутная рать

Победители

В царевом кабаке, что на Болоте, было шумно, то и дело пили во здравие Дмитрия и его, Андрюхино здоровье. Корела пил, но водка не веселила: казак глотал горькую и со всеми молчал.

Устав же пьяествовать, нетвердой походкой пошел прочь: по деревянному москворецкому мосту к Кремлю. На купола Троицы перекрестился – но свою богатую шапку не снял, по причине того, что он ее недавно пропил.

Шагал он будто к Фроловским воротам, но немного до них не дойдя, свернул к Лобному месту, где совсем недавно в цари был выкрикнут Дмитрий.

Корела взобрался на так и не выстрелившую Царь-пушку, взглянул за стены на реку. За рекой было видно Замоскворечье, где-то далеко, может над Теплым станом, поднимались дымы.

Как и было обещано с полтора года назад, он был в Москве и даже на Лобном месте, но его сюда не привезли на казнь. Наоборот, Андрей смотрел на Москву сверху вниз – не как жертва, приведенная на правеж к палачу, но как победитель. Он не просто стоял на пушке, он попирал ее по праву покорителя.

Где-то далеко за Чертопольскими воротами садилось солнце. По мосту к Серпуховской дороге летел гонец.

Было мирно и покойно. Вот и все. Больше не зачем драться, выгрызать у жизни еще один день. Он победил.

Это нагоняло на Корелу смертную тоску.

-

Ожидая вестей не то из Москвы, не то из какого-то другого места, великий, но пока невенчанный царь, непобедимый император, не признанный никем кроме подхалимов, заскучал и отправился на охоту.

Ехал с самой близкой свитой и почти без охраны. И на лесной дорожке встретил старушку слепую влекомую дурой-поводыршей.

Из каких-то побуждений мимо старухи Дмитрий не проехал, остановил коня, снял с пояса кошель, начал выбирать в нем копеечки. Прошли те времена, когда он копейки складывал в рубли, да считал злотые. Теперь ему охотно жертвовали и одалживали тысячи. Следили при том, чтоб монета была чеканки Федора Иоанновича, а лучше его отца Иоанна, но не в коем разе не Борискина.

И когда будущий царь чуть наклонился в седле, старуха вдруг схватила его за руку, притянула к себе, прошептала негромко, но так, что слышали все:

- Самозванец ты, а не царь. Как истинный царевич помер в травне, так и ты сгинешь, пропадешь в том же месяце, и могилки от тебя не останется!

- Да как ты смеешь такие кусательные слова говорить? – ахнул Дмитрий.

Он, было, потянулся к сабле, но его одернул Басманов:

- Не трожь! Она юродивая…

Удивленный Дмитрий обернулся, а старуха, так и не получив подаяние, заспешила прочь.

Дальше ехали молча. И, хотя, каждый делал вид, будто ничего особенного не произошло, все думали об одном…

-

Новости в сумках гонцов помельчали, они уже не так торопили своих коней, не брезговали выпить еще чарку за здоровье не царевича, а уже царя.

Все нынче было необычно. Сейчас все дороги вели не в Москву, а в Тулу.

Русь рухнула к ногам. Сдалась в одно мгновение, без остаточка. Со всех городов и весей, даже еще вчера верных Годунову слали гонцов с поздравлениями – авось, новый царь запамятует, когда ему били челом: до падения Федора или после.

Для самого же тульского двора весть о взятии Москвы в Туле была подобна снегу на голову, выпавшему к тому же в июне. Еще никогда столько тысяч людей одновременно не ходили одновременно с раскрытыми ртами. Простые люди радовались окончанию войны, бояре тоже улыбались, поздравляли друг друга, но в душе кляли этого казака-выскочку, из-за чего их лица имели дурацкое выражение.

Лишь Дмитрий принял эту весть спокойно, рассеяно кивнув головой.

Эта хандра на царственном челе пугала ближних. Возникала пакостная мыслишка: неужто на престол призвали действительно сына царя Иоанна Грозного, с замашками то юродивого, то истязателя, который мог пожаловать чашу с отравленным вином просто чтоб взглянуть, как человек корчится в муках.

Петр Басманов, дабы развеселить царя, ночью тайком водил к нему в палату девок: одну краше другой, а днем устраивал потешные пиры с музыкантами.

Играли музыканты обычно хорошо, но многим было не до музыки: каждый думал о своем. В ладоши громко и от души хлопал народ попроще, бояре и дьяки изображали веселье достоверно. Совсем иначе это делал царь Дмитрий: одну руку держал на весу, и второй иногда ударял по ней.

- Ну, я думаю, не устроить ли нам новую царскую охоту?.. – предложил новую затею Басманов.

- Не думай, друг любезный – у тебя не получается, - ответил царь. – Да от раздумий на челе морщины остаются, кожа лица портится.

Засмеялись бояре, широко улыбнулся и сам Басманов, но царь остался безразличен. И если бы кто сумел заглянуть в царскую головушку, то был бы удивлен: сказав это, Дмитрий подумал такое же и про себя.

Оказавшись при дворе нового царя, бояре не то со скуки, не более по привычке ворчать и интриговать. Они ловили каждый взгляд, знак, жест, сделанный Дмитрием, пытались угадать: о чем он сейчас думает. Надеялись угодить если не тайно, то опосредствованно.

- Государь! – обратился один из бояр. – Где же ты все эти годы скитался? Кто тебя укрыл?..

- Сначала на Дону, - думая о своем отвечал Дмитрий. – Верный человек меня укрыл, дал мне науки. Потом его стараниями по миру поездил.

- А не выпить ли нам за здоровье спасителя царского?..

Царь милостиво разрешил, чаши были наполнены.

Для бояр это было важным знаком: пили за здоровье, не за упокой. Значит, благодетель царский жив, и в случае чего милости следовало искать у него… Позже, захмелев, бояре требовали явить спасителя, дабы мир мог явить ему благодарность. Царь обещал, что явит непременно, но позже…