Сначала было слово печали и тоски...

Сначала было слово печали и тоски...

Просто у них была Книга.

То есть сначала она была только у него, принадлежала ему одному, со всеми своими морями и океанами, со всеми дорогами в далекие прекрасные земли, с белыми стенами и гулким эхом колокольного звона, что разносится по всем улицам Города. Эти волнительные картины он присвоил себе давно, и был уверен, что никого и никогда не допустит в эту сияющую невозможность.

Пока в его жизнь не пришла она. Анна.

Казалось, это было вечность назад. Потому что даже представить себе, что однажды она исчезнет так же легко, как появилась, было мучительно. Что значит: исчезнет? Не вернется из поселка, в котором оставалась жить с непонятным упрямством, сколько он ни предлагал ей уйти с ним? Тогда он сделает с поселком то же самое, что с тем отвратительным местом, которое мама заставляла называть домом, а сама плакала. Он давно забыл и это слово, и все, что там происходило когда-то, и даже имя свое предпочитал не вспоминать. Тем более Анна придумала ему другое, лучше.

Она тогда обиделась на него – первый раз. «Не хочешь, можешь не говорить» - пробурчала себе под нос и убежала, не попрощавшись. А он не додумался за ней погнаться. Он решил, что это – конец, что это навсегда. А как жить без этой весенней зелени глаз, без россыпи веснушек на бледной коже, путаницы солнечных лучей в облаке кудряшек – этого он не знал больше. Оттого не смог заснуть и целую ночь просидел, скорчившись на холодной земле, не будучи в силах даже костер развести, и только думал о каждом мгновении, проведенном в ее обществе. Пойти в поселок ему тоже в голову не пришло – он не желал никого видеть и ничего больше знать. Он давно привык быть один, и ему это нравилось. От людей не бывает ни пользы, ни радости – только боль и неприятности. Он много лет бродил по лесам, и ни одно животное, ни одно дерево или река не причинили ему столько зла, сколько человек, с которым он когда-то жил под одной крышей. Это хорошо, если людей больше не осталось, считал он. Надо было убить его раньше, не ждать. Может быть, и мама тогда прожила бы дольше.

Анна вернулась утром.

- Ветер, - сказала она.

 Он сидел, уткнувшись подбородком в согнутые колени, и не сразу понял, откуда этот свет и тепло.

- Эй, - чуть громче окликнула она, - тебе не нравится? Это имя для тебя. Ветер. Ты похож.

Ему нравилось – ещё как!

Это был равноценный обмен: у него была Книга, множество пройденных тропинок, виденных чудес, нереализованных мечтаний. У нее – веснушки, кудри, звонкий смех и тёплые руки. Она садилась рядом, укладывала голову ему на плечо и рассказывала, как провела день. А он вдруг понимал, что, кажется, ему очень нравятся люди. Внезапно.

***

Читать Анна не умела. Совсем.

Поэтому читал он, а она смотрела на него, распахнув восторженно удивительные свои глазищи, и шёпотом повторяла за ним каждую строчку. Иногда она что-то переспрашивала – даже слишком часто, пожалуй. Она знала мало слов. Он объяснял подробно и с удовольствием, так как когда-то для него самого делала мама.

У них был Город. Один на двоих он вздымал к небесам белые свои башни где-то там, на дальнем западном берегу, где вода смыкалась с небом, а солнце, обрушившись за горизонт, уступало место серебряному свету луны. Если подняться по широкой лестнице, ведущей от основания холма, на котором был построен Город, к самой его вершине, можно было увидеть Белое Древо. Его ветви прорастали сквозь ночную тьму, подпирая небосвод, его листья шептались с далекими звездами о вещах, которые смертным не дано слышать, невозможно понять.

Ветер читал снова и снова, Анна повторяла беззвучно, пока не выучила наизусть.

- Что же мы будем делать теперь? – с лёгкой досадой спросила она, когда это произошло. – Теперь ты мне не нужен, ведь я могу рассказывать о Городе сама?

Тогда он построил качели.

Это было не так уж и трудно, ведь у него были качели в детстве.

Анна взлетала на них выше и выше, так, чтобы достать босыми ногами облака, и заливисто смеялась.

Когда качели замедлялись, ей нравилось прыгать с них ему в руки. Он всегда ловил, даже когда самому из-за этого приходилось падать.

- Небо – совсем как море, да? – говорила она. – Облака – это паруса кораблей, как в Книге, далёких-далёких.

Он улыбался.

- Кем бы я была в небе, Ветер? – спрашивала она.

Он замирал на мгновение, потом чуть касался губами пушистых волос и говорил неизменное:

- Солнцем.

***

- Это называется «косы», - с важной улыбкой отвечала Анна, видя его замешательство по поводу того, что она сотворила с солнечным облаком кудряшек. – Это означает, что я уже совсем взрослая, скоро меня можно будет брать в жёны.

Если бы она его вдруг ударила, это и то было бы менее болезненно. Он и дёрнулся – как от удара.

- Что с тобой? – недоумевающее спросила она. – Я пришла пригласить тебя на праздник. Там все-все будут, и ты наконец-то их увидишь.

Он скривился.

Её навязчивое желание втянуть его в этот круговорот поселковой жизни его раздражало. Он не понимал, для чего бы это было нужно, но при этом совсем не умел ей сопротивляться. Однажды он даже послушно пришёл к её дому в назначенное время, но кроме древней старухи и копошащейся во дворе малышни, за которой она присматривала, все были в поле. Он тогда подумал, что всё только к лучшему, а вот Анна расстроилась.

Теперь она хотела, чтобы он попробовал снова.

- Ветер, - улыбнулась она, - мы просто должны это сделать. Иначе они никогда не поверят мне, что ты существуешь. Они говорят, что этого не может быть. Ты же знаешь, меня считают выдумщицей.

О да, это он знал. Он вообще не понимал, что она делала среди них: золотое солнышко среди замшелых камней, до половины вросших в землю. Впрочем, он и про себя когда-то так же не понимал.