Снег на моей голове...

Часть 1

Высокая блондинка стояла на выходе из аэровокзала и вдыхала морозный зимний воздух. В конце концов, что бы там ни случилось, а жизнь продолжается. А случилось, если подумать, много хорошего за прошедшие годы. И не далее, как пару дней назад, они отпраздновали на сцене Нью-Йорк Сити бэллет триумфальное выступление ее труппы. Ей бы радоваться, а чувство, словно опять в жизни все наперекосяк.

Поправила тяжелые густые светлые волосы, собранные в низкий хвост и чуть нервно избавилась от резинки. Не любила, но летать с распущенными не любила еще больше. Москва встречала снегопадом. Как много лет назад, когда она вернулась домой.

Уголок губы чуть дрогнул в легкой грустной улыбке. Тогда у нее хотя бы была надежда, что возвращается туда, где ее ждут и любят. Впрочем, и понять, что обманулась, было тем тяжелее, чем больше было молодой веры в любовь. Сейчас она хотя бы не питает иллюзии, что любит и ждет. Не так мало, Ариадна Александровна. Это, давайте честно, не так мало — не обмануться в ожиданиях. Чему-то за десяток с лишком лет жизнь ее научила.

Легкая снежинка приземлилась на щеку и стекла каплей-слезинкой, резко вытерла. А снег все летел и летел, падая на светлые волосы, лицо, ткань темно-серого пальто, ладонь с длинными, инопланетными пальцами, сжимающимися на ручке огромного в тон пальто, серго, чемодана.

Много лет назад Ариадне Серебряковой не полагалось ни дорогого пальто за несколько сотен тысяч российских рублей, ни дорогого чемодана, ни даже билета бизнес-класса на сколько-нибудь удобный рейс. И на выходе она стояла с рюкзаком на плече и младенцем полутора месяцев от роду на руках.

Снег точно так же падал на непокрытую голову, молодая женщина, рефлекторно покачивая ребенка, озиралась по сторонам в надежде увидеть знакомый силуэт любимого мужчины, торопящегося от парковки. Володи не было, хотя сам же написал ей чуть больше суток назад, что встретит их с дочкой и отвезет домой. У них теперь будет общий дом. Для нее, для него, для их девочки Эвы или Евы, кому как удобнее.

Ева, было успокоившаяся после посадки, насосавшаяся материнского молока и уснувшая, сморщилась от попавшей на закрытый глаз снежинки и раздумывала, не повопить ли ей, не просыпаясь, когда мать нежно поцеловала малышку в закрытый глазик, оттаяв небесную ледышку. Залюбовалась крошечным личиком, разглядев в нем в очередной раз все приметы родства с Володей, и так погрузилась в нежное воркование, что даже вздрогнула при звуках знакомого раздраженного голоса:

— Ну, чего ты встала, давай скорее, меня работа ждет!

Владимир стянул с ее плеча рюкзак с вещами и заспешил к автомобилю. На ребенка даже не взглянул. Можно понять, руководителю театра “Стелла” и ведущему балетмейстеру Большого, преподавателю балетного училища, безусловно, не до долгих объятий с молодой матерью своего ребенка. Тем более не здесь же, у всех на виду? А вдруг кто-то из знакомых объявится?

У Володи, а для широкого круга заслуженного деятеля искусство Владимира Эдуардовича Дадиани, имелось несчетное количество достоинств. Мужчина был высок, откровенно красив той яркой красотой, которая встречается в очень редком представителе сильного пола. От предков с Кавказа ему достались густые темные волосы, спадающие волнами почти до плеч, высокие скулы и широкий подбородок. Полные губы с красивым абрисом то и дело изгибались в кошачьей улыбке, а в глазах, серо-зеленых, поблескивающих из-под густых ресниц, светилась ласковая усмешка, применяемая почти ко всем и почти всегда. В свои сорок пять Володя оставался строен, не растерял за годы без выступлений прекрасной физической формы, а природная гибкость вызывала зависть не только у артистов балета, но и у актрис.

Стоит сказать, что и Ариадна отчасти завидовала любимому мужчине, хотя ей никакой большой балет не грозил и не светил. Уже три года она работала младшим хореографом, вернувшись, к слову, все из той же Америки, где выступала в самых разных шоу.

Жизнь танцора балета меняется одним днем, одним неудачным приземлением, одной травмой. До восемнадцати лет у Ариадны Серебряковой были неплохие перспективы. Она даже успела выступить на престижных сценах Москвы и Петербурга, хоть и не в заглавных ролях. А потом, во время одной из репетиций, все завершилось. Быстро, просто. Бесповоротно. И что толку сетовать на невнимательность партнера, если перелом нижнего отдела позвоночника безвозвратно закрыл возможность вернуться на сцену.

Полгода лежала, разглядывая потолок и стены больничной палаты, полгода попыток просто выпрямиться и начать нормально ходить, полгода на полное восстановление. А потом ты свободна как ветер. Ищи себя, в чем хочешь и в чем сможешь. Все, что умела двадцатилетняя балерина — танцевать. Все, чего хотела — не видеть город, где ее балетная судьба закончилась.

Друзья посоветовали агентство, набирающее танцующих девочек в труппы за границу. Было все равно куда, лишь бы подальше от Москвы. От всего вчерашнего, что было, что ныло. Америка — это же достаточно далеко, если подумать?

Сколько стоит жилье, сколько стоит еда, сколько стоит одежда и сколько тебе заплатят — вот что надо выяснять в первую очередь подписывая непонятно с кем контракты, тем более, когда не очень-то владеешь английским. После первой зарплаты Ариадна поняла, почему американки не идут в это шоу. Полгода обязательной отработки, подработки, конечно, нелегальные. Чудом попала в один из маленьких театров на совсем уж мелкую должность. Днем работала официально. Вечером танцевала. Ночью тоже предлагали поработать. После пары голодных месяцев не отказываешься ни от чего, кроме откровенной проституции, чего не было в ее жизни, того не было. Остальное — случалось. За первый, самый страшный год суровая американская жизнь научила, что любой труд почетен и престижен, если это не криминал. То, что тебя кормит, обувает, одевает и дает хоть какие-то возможности откладывать, пусть и копейки, то и хорошая работа. Она до сих пор была благодарна директору ее заштатного театрика, который ходатайствовал о получении гринкарты для своей сотрудницы. Хорошие люди есть везде. Это качество не зависит от национальности. Плохие люди — тоже есть везде. Саймон, с которым делили общие кров и стол, а после и кровать, был весьма так себе человеком, по крайней мере, оплеуха, которой он расквасил ей нос стала хорошим поводом подумать, а тот ли мужчина рядом?