Снегурочка — дочь мэра

Снегурочка — дочь мэра

Кира Шумовкина помнила, как в детстве они с мамой жили в малосемейке. Там было много скандальных тетенек, пьяных дяденек, а у мальчиков и девочек, с которыми мама заставляла играть, из носа текли густые зеленые с@пли. Колготки и платья их были замызганные. И Кире с ними было очень неприятно. Мама говорила, что это потому, что у них низкий порог брезгливости. Киру удивляли эти слова, потому что в двухэтажке в поселке Дежнево Тульской области, где было их общежитие, все пороги были высокие, а полы холодные. И девочка никак не могла понять, про какой такой «низкий порог» говорит мама. По мнению шестилетней Киры, мама вообще говорила и делала много чего непонятного. Как, например, она не ругалась, если к ним в гости приходила баба Люба. Кушала их жареную картошку или пельмени из пачки, которые хочешь не хочешь, а приходилось делить с этой чисто случайно зашедшей к ужину соседкой. Ну что хуже всего, она требовала включать свои сериалы так громко, что Кира и мама вообще почти переставали слышать друг друга. Тогда было невозможно ни почитать сказку, ни поболтать с мамой о чем-нибудь.

Кира часто просила маму не пускать к ним бабу Любу, жаловалась на то, что от ее байкового халата с проплешинами пахнет кошками, а от самой бабы Любы — луком и водкой. Но мама говорила: «Кира, ты должна учиться проявлять эмпатию к пожилым людям! Баба Люба — старая одинокая женщина, негуманно отказывать ей в дружбе!» Но самая большая мамина странность — это то, что она разрешала дяденьке в засоленной куртке с надписью «Охрана» забирать ее на вечер до самых десяти часов!

Дядька заводил ее во двор детского сада, убирая с железных ворот толстую ржавую цепь. Это было всегда в том часу, когда садик уже был закрыт и дети и воспитатели были дома. Хотя Кира не была уверена насчёт воспитателей, потому что не знала точно, есть ли у них дом. Может быть, они, как огромные игрушки, замирают в шкафах, пока их никто не видит. Кира не могла этого исключать, ведь она ни разу не слышала, чтобы воспиталок и директрису кто-то из садика забирал бы домой. А вот дети точно были дома со своими мамами и папами. Или только с мамами, как Кира. У нее не было папы, хотя вот этот дядя, который забирал ее в свою охранную сторожку, почему-то врал, что он ее папа. Наверное, потому, что у него были точно такие же голубые глаза. Но Кира отказывалась верить этому дядьке, от которого всё время пахло пьянством и носками.

Как ни расхваливал он свои угощения, девочке не казались вкусными ни подмоченный чаем хлеб, посыпанный сахаром, ни варенье, ни печенье, которое почему-то всё время пахло куревом и было очень твёрдое. Не нравилось ей и рисовать, и слушать скучные дядькины истории про какой-то там дефицит, про какую-то перестройку и про рыбалку. Поэтому, когда дядька отводил ее, наконец-то, домой к маме, Кира очень радовалась, особенно, если баба Люба уже уходила к себе спать. Было тихо, и Кира спрашивала про дядьку: «Мам, а можно называть его дядя Серёжа?» Хотя знала, что мама в очередной раз ответит: «Ну какой же он тебе дядя Серёжа! Это же твой папа! Когда-то мы с ним жили вместе в квартире у твоей бабушки, а потом развелись, и я переехала сюда, когда ты у меня ещё в животике была. Но это твой родной папа. Он есть и будет твоим папой навсегда!» Девочка не спорила, она просто знала, что это ложь, что взрослые иногда врут, ну, например, что у стоматолога не будет больно или что купят эту игрушку потом, но они не купят, и больно будет. Кира это знала и была убеждена, что про папу — это такая же взрослая ложь. Одно ее радовало, что голубоглазый дядька забирал ее в свою каморку редко. Иногда проходили целые времена года от встречи до встречи с ним. Он, наверное, приходил бы ещё долго, очень-очень долго! Всю жизнь! Но они переехали к папе, а голубоглазый дядька, наверное, не знал их нового адреса, а даже если бы и знал, то папина охрана его не пустила бы. Да, папа и сам не разрешил бы ему уводить Киру по вечерам в обшарпанную сторожку и кормить этим мерзким подмоченным сахарным хлебом.

Теперь, живя с папой, Кира Шумовкина могла кушать пирожные и торты хоть каждый день без всякого праздника. А мама надевала красивые платья и делала кудряшки просто так, без повода, а ещё без повода можно было ходить в кафе и «Детский мир», потому что их папа был очень крутой. Кира поняла это ещё тогда, будучи шестилетней, когда они с мамой впервые уселись в высокий черный джип, и водитель примчал их домой — в особняк в элитный коттеджный поселок «Сонцепёково».

Мама назвала папу Генчик, а все остальные — Геннадий Михайлович, и у Киры не было сомнений в их родстве. Теперь и фамилия у них была одна на всех — Широбочкины. И хотя папа был немолод, и глаза у него были не такие красивые, как у того сторожа из детского сада, а совсем обычные и даже можно сказать бесцветные, но Кира любила его всем сердцем, ей нравилось быть дочкой мэра…

***

Город Вишнёвск, возглавляемый Широбочкиным, был крохотный, словно пуговка, и вмещал в себя всего-навсего сорок две тысячи человек. Но оттого власть мэра ничуть не умалялась, а наоборот, была беспредельной в территориальном и плохом смысле этого слова! Многие в городе могли порассказать всякого про Геннадия Михайловича — местного царька. Но не его семья!

Аврора по-настоящему интеллигентная, утонченная, какая-то «породистая», очень худенькая и высокая блондинка с прямыми зеркально гладкими волосами ниже спины. С аристократичной осанкой и дразнящей походкой. Она никогда не теряла лица, всегда и со всеми разговаривала очень вежливо. И от этого даже он — деловитый и малость развязный мэр — конфузился и чувствовал себя в ее компании дурно воспитанным двоечником, который грызет ногти и мучает котят (в метафорическом смысле слов).

Но это Геннадия Михайловича и прельщало в Авроре. Ему нравилось тянуться до ее культурного уровня. Его восхищало, насколько его Аврора добрая и отзывчивая ко всем. Ведь ему самому этих качеств очень не хватало.

Он не мог проверить, что когда-то Аврора работала намотчицей катушек на их местном трансформаторном заводе. Теперь она стеснялась это вспоминать, а Гена, наоборот, гордился: «Туда дуру не возьмут, это профессия требует детальной концентрации, хорошей координации движений». А его Аврора когда-то была ценным кадром.