Снежная дорога к любви 18 век. Новый год

1 глава Белая дорога

1780 год.

Дорога между Уралом и Барнаулом.

— Ну, гони! Гони — же! — мужественный и сильный, как расплавленный металл, голос молодца прорезал зимний морозный воздух, который застылый на заре, в туманной дымке. – мы должны успеть домой к Новому году!

Почтовые сани тронулись рысью от станции по Сибирскому тракту.

— Дмитрий Михайлыч, не понужай, успеем! — отвечал ему пожилой ямщик, — Дмитрий Михайлыч: передохнули — бы на станции, вишь, сколько дней уже не пимши, не емши[1], — сказал ямщик, когда они выезжали ни свет — ни заря с очередной станции, так как гнали уже несколько дней почти без передыху.

— Ай, Епифан, гони, гони! Когда отдыхать? У меня жизнь на кону! Скорее — же гони! Скорее на Восток! — нетерпеливо сверкая глазами, восклицал молодой офицер.

Тот, кого ямщик называл Дмитрий Михайлыч, высокий, крепкий парень, ладный собою. Ухарь: овчинный тулупчик на груди нараспашку, глаза горят огнем, сам так и пышет жаром!

— Эх! Кабы мог — так бы, как птица и полетел! — восклицал ездок, стоя во весь свой рост на санях и заламывая шапку на затылок.

Ямщик только заулыбался себе в бороду, одобрительно кивая и чуть подхлестнув вожжами, воскликнул: «Но!», постепенно разгоняя коней.

— Ох, удалой же ты парень! Так гонишь уж сколько дней! Так летим ужо, летим!

Известное дело: бойче русской тройки ни одна птица не летает! Верховой: и тот не сможет мчать так быстро. Верховой не проделает столько верст без устали, сколько тройка.

— На почтовых — то любо-дело! — ответил ямщик, крепкий, степенный мужчина с ухоженной бородой, которая придавала ему солидности, и делала схожим с тем самым, сказочным зимним Морозом — воеводой.

Недаром опытный ямщик сказал про почтовых коней: рысаки поистине, не знают устали, крупные, резвые кони, с тонкими сухими ногами, рослые и легкие — они не только резвы, но и не устают на долгих верстах нескончаемых дорог, таких, как Сибирский Тракт.

В сани запряжена тройка русских рысаков: серые в яблоки кони! Коренник: крупный, с золотисто — белою гривою конь, с крепкими желтыми копытами и тонкими, сухими ногами равномерно отстукивает рысью по твердому зимнику, гордо подняв голову, словно он на бегах. Пристяжные тоже серые[2]: одна — с черною развевающейся гривою, вторая — с белыми хвостом и гривою: круто выгибают шею, скачут классическим галопом — славная тройка[3]!

А кругом — снега! Снега, как сахар, как рассыпанная по полям мука!

На голове Дмитрия не цивильная треуголка, а лохматая шапка — ушанка, чуть не на волчьем меху, серая, пушистая, зато греет.

Сани гнали бойкой рысью по заснеженным полям, по снежному простору. В санях всего один ездок, и тому не сидится. Под тулупом, распахнутым настежь, видна красная форма горного офицера[4].

Наш кавалер — ибо в 18 веке, его следует именовать именно кавалером, — обращение, вышедшее из разговора уже в 19 столетии, вооружен несколькими пистолетами и пистолями, что воткнуты за широкий пояс — кушак, перетягивающий стан воина. Путь — долгий, на недели, может даже на месяцы пути, многое может произойти. Особенно стали опасны поездки в Сибирь с тех пор, как придумали сделать ее местом для ссылок всех преступников[5], нехорошо — но так стали поступать.

Тянутся дни и версты. А кругом — однообразная белая равнина. Поля и поля!

Неугомонный кавалер снова вскочил на ноги. Схватил за плечи ямщика, размахивая рукой, что — то начал громко говорить, доказывать.

— Да ты пойми, ты пойми! Епифан, что мне время сейчас нельзя терять — ни одной минуты! Успеем ли, успеем?

Нужно успеть к назначенному сроку. Если опоздаю к назначенному часу хоть на минуту! Хоть на один миг: все! Моя жизнь кончена!

Восклицал юноша, одновременно с горячечным молодым жаром, и в следующую секунду столь трагически — отчаянно, что любое, даже каменное сердце бы дрогнуло. А ямщик был мужик основательный, отнюдь не каменный, и ездок пришелся ему очень по душе: надо пособить человеку, как не пособить!

Парень этот, молодой и полный необузданной свежей энергии, не мог не вызывать симпатии своею и открытостью, и серьезностью одновременно.

Иногда такая ясная, чарующая улыбка вспыхивала на его строгом лице, так светло при этом улыбались не только губы, но и глаза юноши — и на строгом лице его эта улыбка выглядела еще более контрастно. Впрочем, целая гамма чувств отражалась в нем: обычно строго — сдержанный, как, впрочем, и подобает человеку офицерского звания, тем более получившему это звание в Столице. Временами он становился задумчив настолько, что вывести его из этого состояния не могло уже ничто: взор его устремлялся в неведомое, в это время он, кажется, говорил сам с собой. То губы чуть трогала внутренняя улыбка: которую только случайно можно было заметить «снаружи» его мыслей, то он слегка кивал себе, при этом делая движение бровью.

В 18 веке взрослели рано. В 14 лет выпускники инженерного училища уже считались взрослым офицерами, начинавшими свою карьеру на государевой службе. Нашему герою исполнилось 20: самый солидный по — тому веку возраст!

Мужественное лицо с сухими, породистыми чертами — а значит такой же и характер его. Взгляд цепкий, небезразличный — а прибавьте к тому еще крепкое телосложение, воинскую выправку и закалку, полученные в военном Инженерном училище: муштру, наподобие гренадерской, и при немалом росте — то вы получите полный образ нашего молодого путешественника.

Знакомые Дмитрия Михайловича в Петербурге удивлялись: отчего молодой человек, имея все возможности не пошел в Гвардию? Там — прямая дорога до дворца! Ведь все задатки у парня есть. Но видно, было еще что — то, чего не знали они. Да, было. Каждое лето он уезжал туда, где он родился, несмотря на то, что Сибирь лежит так далеко от Столицы. Что же тянуло его туда?

Не что — а КТО. Письма любимой девушки грели его сердце, а обручение состоялось еще раньше — когда несколько лет тому назад он уезжал из дома в Санкт — Петербург. Вот только, они условились — что окончив инженерное училище, Дмитрий вернется, он обещал это ей в свой последний приезд, тогда — когда они ездили с компанией молодежи, кататься на лодках, на чудесный, живописный Остров на реке Оби. Тогда он ей сказал, что эта зима — последняя, что летом он вернется, и будет свадьба, такая, как они мечтали.