Снежная страна

Снежная страна

В декабре в той стране

Снег до дьявола чист…

С. Есенин.

Снег валил не переставая с самого утра. Он покрыл толстым мягким слоем капот серой машины, стоявшей здесь каких-то полчаса. На дворниках, сложенных на лобовом стекле, уже успел образоваться небольшой сугроб, отчего машина казалась покинутой. Но внутри нее сидели двое  —  мужчина и женщина, они держались за руки, но не глядели друг на друга и не разговаривали.

Широко раскрытыми сухими глазами женщина смотрела на играющих на детской площадке детей, ее губы заметно подрагивали.

Повернувшись к ней, мужчина несколько секунд молча на нее смотрел, затем пожал ее руку и отвернулся.

Низкая полная женщина, нагруженная пакетами и авоськами, обогнула автомобиль по дуге, кинула быстрый взгляд в салон, но, заметив пассажирку, остановилась и поднялась на носочки, чтобы разглядеть ее получше за сугробом на капоте. Злорадное удовлетворение на ее лице сменилось гримасой упрека. Она произнесла какое-то слово. Женщина в салоне автомобиля без труда прочла его по губам: «потаскуха». Покачав головой, тётка с авоськами потрусила через детскую площадку к пятиэтажке.

Губы женщины в машине задрожали еще сильнее.

— Игорь!

Голос сорвался, и она замолчала. Сглатывая слезы, она задышала часто и глубоко, и продолжить смогла только через несколько секунд: 

 —  Тому, что мы сделали, нет прощения.

— Наверное, нет, — отозвался мужчина. Свободной рукой, упиравшейся в руль, он закрывал губы, отчего его голос звучал невнятно.

— Нет, это мне нет прощения. А тебя она простит. Ты мужчина, в конце концов. В измене всегда виновата женщина. Я напишу записку, и она простит. Она мне поверит. Такой записке невозможно не поверить.

 — Глупости, — резко оборвал он и, потянув ее за руку, привлёк к себе. Теперь Маша слышала, как бьется его сердце, ей стало тепло и почти нестрашно.  —  Мне нет до нее дела теперь. Я же говорил. Я не люблю ее больше.

 — Может быть, есть другой выход? Как ты думаешь? Есть?

 — Есть? — эхом отозвался Игорь, глядя на мужичка в полинявшей норковой шапке, окинувшего любопытным взглядом окна машины. Встретившись с ним глазами, мужичок ухмыльнулся. Сосед уже потирал руки в предвкушении будущей сплетни.  —  Конечно, есть. Другой выход есть всегда. Мы вернемся каждый в свой дом и сядем каждый за свой праздничный стол. Я поцелую свою жену и поздравлю ее с Новым годом. Ты поцелуешь своего мужа, обнимешь детей, начнёшь готовить праздничный ужин. Очередной лицемерный день нашей жизни, вот и всё.

 — Не говори так. Теперь всё будет по-другому. Мы же решили. Только давай уедем отсюда, не могу на них больше смотреть. Уже темнеет, а эти дети все еще на улице.

Игорь кивнул и завел мотор.

 — Куда теперь?

 — Куда-нибудь, где никого нет.

 — «Где нас никто не увидит», —  повторил Игорь фразу, брошенную ею несколько месяцев назад. Сказанную тогда в первый раз.

— Нет. Это уже неважно, — ответила Маша, отворачиваясь к окну. — Теперь мы не прячемся. Пусть видят.

Помолчав, она добавила:

— Теперь мы убегаем.

На улице быстро темнело. Вскоре желтый свет фар вырывал из темноты только небольшой участок дороги перед машиной, едва различимый в белой пелене снега. Дворники на лобовом стекле сгоняли снежинки в стаи и давили их, словно мух. Они таяли и стекали по лобовому стеклу длинными каплями. Машина выехала за черту города, пронеслась мимо щита c перечеркнутым названием, съехала на проселочную дорогу и, поплутав между редких построек и оврагов, выехала на берег моря.

Выйдя из машины, Маша зябко поежилась и поглядела в снежную мглу, туда, где должна была быть трасса.

— Дороги назад нет. Твои соседи видели нас, теперь о нас знают. Все знают. В нашем городе слышат, как позвякивает ложка в чае соседа за стеной, и уж тем более они услышат скрип кровати, — сказала она и щеки ее вспыхнули от стыда. Отступив на шаг назад, Маша развернулась и пошла по замерзшему морю. Фары машины погасли, и она осталась одна в темноте. Снег хлестал ее по раскрасневшимся щекам.

Маша услышала скрип шагов за спиной.

 — Теперь нет дороги назад, правда? Он знает. И твоя жена тоже. Что мы натворили, Игорь?

Игорь остановился в шаге от нее, она чувствовала его присутствие за своей спиной.

— Ты жалеешь?

— Нет! —  выкрикнула Маша в темноту, но через секунду добавила тише: — Нет. Вчера, собирая Лёшеньку и Алю в детский сад, я подумала о том, как было бы хорошо, если бы он простудился, подхватил воспаление легких и умер. Тогда у меня был бы повод уйти от Саши. И у меня бы осталась Аля… Я больна, Игорь. Это не любовь, это болезнь. Помешательство. Как я могу об этом думать? Я боюсь, — она обхватила себя руками. — Боюсь. Боюсь того, как Саша посмотрит на меня, когда все узнает. Ну почему он не алкоголик, избивающий меня до полусмерти? А ведь я заслужила это! Почему он так любит меня? Такую скверную, гадкую предательницу? О, Игорь, это я во всем виновата. Твоя жена… Она тоже не заслуживает этого! Мы могли бы стать подругами, знаешь? А Лёша и Аля? Я уже не понимаю, люблю ли я их еще или ненавижу, потому что они обуза, потому что они стоят между нами, между мной и моим счастьем с тобой. И я готова переступить через них, каждую секунду я сознаю, что готова их бросить! Всё ради того, чтобы больше не прятаться и быть с тобой. Разве это любовь, Игорь? Разве такое возможно? Ну почему ты молчишь?!

Выкрикнув это в пустоту, Маша развернулась и, увидев опущенную голову Игоря, раздосадовано закусила губу. Ее руки, взметнувшиеся вверх во время гневной тирады, поникли.