Собиратели ветра

Собиратели ветра

…Не стоило мне приходить сюда. Обломок викторианской эпохи, когда-то богатый, а ныне затхлый особняк, пропитанный сточным зловонием Темзы. Говорили, что здесь есть призраки... Конечно, врали. Не было тут ничего зловещего: только рассохшийся паркет да затканная паутиной ветошь на чердаке.

Я забрался в дом в полночь, под рахитичный храп старых часов над камином, ступал аккуратно, огибая все выступы угловатой лестницы, и высматривал в тенях вовсе не призраков.

Мне везло. Везло, как бывало всякий раз, когда я, охваченный азартом безнаказанности, шел на дело: добыча ожидала меня ровно там, где и было указано, — на чердаке, в недрах старого шкафа, в свалке покрытого пылью сервиза. Я вытащил серебряное блюдо, протер его рукавом и поднес к окну. В свете газовых уличных фонарей мелькнула гравировка с фамилией и акцизной маркой, инициалы мастера, а вместе с ними — отражение моих зеленых прищуренных глаз.

Глаз вора.

Отчего-то последнее разожгло какой-то злой задор, и я, тряхнув челкой, бесшумным призраком скользнул вниз.

Вдруг из провала первого этажа мне навстречу шагнула тень. Я замер, обомлел, совсем по-мальчишечьи отгородился от нее блюдом: то было нечто в саване, с выбивающимся из-под чепца облаком тонких белесых волос. Существо открыло беззубый рот, затряслось, явно силясь вытолкнуть из него хоть звук, но так ничего и произнеся, протянуло руки. Пальцы вцепились в блюдо, а взгляд, потусторонний влажный взгляд, заметался под веками, но как только я почувствовал немощное, но, безусловно, живое прикосновение, иррациональный страх оставил меня.

— Прочь, старуха! — Я вырвал блюдо, пересек холл, а затем с шумом ссыпался по ступенькам крыльца.

Не помня себя я долго-долго бежал по темным улицам Уайтчепел, чертово блюдо за пазухой ходило ходуном и тыкалось под ребра, холодя и без того оледеневшую кожу. Я гнал себя вперед до тех пор, пока не оказался в ярмарочном цирковом шатре, где мукам совести не было места.

— Парень Джека, — объявил громила на входе, и вальяжный баритон по ту сторону велел пропустить меня.

Я прошел дальше, туда, где за завесой табачного дыма находился игорный притон. Его главарь, Джек Фонарь — бывший матрос с ухватками ростовщика — сидел за столом в обществе джентльмена с тонкими щеголеватыми усиками. Джентльмен был весь потный, в полуобморочном состоянии.

— Повезло тебе, Шэрвуд, — осклабился Джек. — Кажись, Лазарь твой должок принес.

Аристократик, увидав блюдо, затрясся и робко протянул руку, но мой босс его опередил: взял добычу, по-хозяйски завертел в руках.

Джек получил свое прозвище за венчик рыжих волос посреди лысины, хотя шутить над ним никто бы не вздумал: Джек бился в карты как сущий дьявол, и говорили, будто за удачу он продал свою душу фэйри, народцу холмов. Еще болтали, что всему виной история с таинственным кораблекрушением. Побывав на краю гибели, Джек стал невероятно везуч, быстро сколотил состояние на сомнительных сделках, а его единственной страстью сделалась добыча антиквариата.

Я ни капли не верил в такую сверхъестественную репутацию, и если бы сплетники знали то, что знаю я, не верили бы тоже. Если Джек где и познакомился с фэйри, то только в абсентовом бреду.

Завершив осмотр и удовлетворенно хмыкнув, босс объявил аристократику, что долг закрыт, и велел убираться восвояси.

— А матушку мою видели? — спросил у меня Шервуд, поднимаясь.

— Нет, — солгал я.

— Ну да, ну да, — согласился он. — Почти все время спит…

«Но не сегодня», — подумал я с неприятным чувством внутри. Мне стало тошно от себя и от них, я отошел в тень, наблюдая за боссом: тот швырнул блюдо куда-то за спину, и оно блином легло поверх смятых банкнот и игральных карт.

Джек был в приподнятом настроении: он никогда не упускал случая распотрошить наследство обедневшей знати. Ему доставляло особую радость наблюдать за их метаниями, и тощий проигравшийся франт сполна утолил эту жажду.

— Хочу сыграть, — вдруг сказал я, явно поразив босса (и себя в том числе).

— Что, надоело собирать мелочь? Хочешь по-крупному? — Джек лениво откинулся в кресле. — А сколько тебе лет? Десять?

— Тринадцать. А мало это или нет, пусть говорят ставки: ставлю триста фунтов против этой серебряной тарелки.

Джек присвистнул. В глубине его сытых глаз зажегся интерес.

— Ну я тебе не папаша. Хочешь сыграть, я только за. А есть ли у тебя деньги?

— Есть. Но не с собой.

— Конечно, не с собой… Во что играем, Лазарь?

— В кости.

Я устроился за столом и смотрел, как Джек бросает кубики: он, конечно, бросил первым. Выпало десять. Босс сгреб кости в ладонь и передал их мне. Кинул я — двенадцать.

Дальше Джек выбил пятнадцать очков, а я — семнадцать.

Босс слегка покраснел. У меня же внутри полыхнуло мрачное торжество.

— Еще раз. — Не дождавшись ответа, Джек швырнул кости на стол. Пятнадцать.

На этот раз, передавая кубики, он не улыбался. Краем глаза я видел, как Джек следит за моими руками.

Я бросил — семнадцать. Вновь на два очка больше.

Джек понял, что я хитрю, но не понимал, как именно, ведь он сам ходил в обход правил: вводил в игру «особые» кости на короткий промежуток, спрятав один набор в руке, а затем снова менял их на «честные». Я много раз видел, как Джек проворачивал свой финт, и пытался повторить его дома до тех пор, пока не подготовил свой: контролируемые броски, даже не обман в полном смысле этого слова. Поэтому, как бы Джек ни изворачивался, я знал, как превзойти его. По итогу следующего кона было его десять против моих двенадцати, и снова разница составила два очка.

Вот здесь-то мое мальчишеское бахвальство и подвело меня: я слишком хотел утереть Джеку нос, не просто выиграть блюдо той старухи Шервуд, а посмеяться над самым удачливым человеком в Лондоне.

— Ты обманул меня, — прохрипел Джек. — Но как?

Я хлопал глазами, как простачок, хотя было поздно. Быть может, Джек и был подлецом, но дураком точно не был.