Собственность

Глава 7

Когда мне встречается в людях дурное,
То долгое время я верить стараюсь,
Что это скорее всего напускное,
Что это случайность. И я ошибаюсь.

И, мыслям подобным ища подтвержденья,
Стремлюсь я поверить, забыв про укор,
Что лжец, может, просто большой фантазёр,
А хам, он, наверно, такой от смущенья.

(Отрывок)
Эдуард Асадов

-… и я ударила его, — тихо прошептала Арина, сжимая бледными пальцами кружку с остывшим чаем.

Они сидели в гостиной и смотрели на заходящее солнце. Живописный закат, окрашивающий белоснежное полотно теплыми тонами, но не дарующие это самое тепло, погружал город в красные тона, чтобы через считанные минуты и вовсе погрузить все во тьму, освещаемую лишь маленьким диском луны, которая время от времени будет прятаться за проплывающими мимо тучами. В комнате стоял полумрак, лишь небольшой торшер освещал помещение, заливая тусклым светом маленький участок пространства. Хоть здесь и было тепло, но все же сидеть в не очень-то длинной футболке было не комфортно, поэтому Андрей Сергеевич заботливо, или же просто из вежливости накрыл ее плечи теплым пледом, в который Арина тут же закуталась. И подобный кокон создал чувство защищенности, а рядом сидевший мужчина, которого она остерегалась, и в последнее время вовсе записала чуть ли не в педофилы, даровал ей надежду… Надежду на то, что есть еще люди, которым не безразлична судьба других. А также она понимала, что первое мнение о человеке — ложное. Нельзя судить, не зная ничего о нем. Да, пусть Арина и сейчас не особо была осведомлена о директоре, но ей больше не хотелось думать плохо об этом мужчине. Слишком долго она находилась в обществе лживых и двуличных людей, может ли она хотя бы сейчас поверить ему и довериться?

Конечно, Арина понимала, что кроме себя доверять больше никому нельзя, но почему бы не попробовать?

— Твоему отцу совсем на тебя наплевать? — раздраженно спросил он, и это самое раздражение Арина расценила, как беспокойство за нее, и злость на своего давнего друга.

— Это все спиртное виновато. На самом деле отец меня очень любит.

Зачем она врала, Арина точно сказать не могла, но девушка никак не хотела показывать директору всю плачевность ее положения. Не нужно было этого, да и пусть Андрей Сергеевич думает, что его друг не совсем потерянный человек, которого возможно еще спасти. Хотя, для чего это все? Почему бы не выложить все, как есть?

Он итак спас ее, незачем напрягать своими проблемами, вот только если он прогонит, а он это сделает, ибо неправильно это – оставаться ученице один на один со своим учителем вне школы, тогда ей некуда будет податься, и ей придется все выложить. Да и уходить-то не хочется. Проведенная ночь в этом доме позволила ей хоть ненадолго забыться сном, а весь следующий день дал ей возможность излить душу о недавно произошедшем, а также немного побыть в тишине и покое. Но что самое интересное – он не прогонял ее, не намекал на то, что уже поздно и пора бы ей домой. Директор только слушал ее, иногда спрашивая, но в основном он молчал, временами хмурясь, от чего между бровей пролегала складка, а губы кривились.

— Тогда почему же он не защитил тебя? — спросил он, пронизывая своим звериным взглядом ее хрупкую, дрожащую фигуру. — Любой любящий отец, в каком бы он состоянии не был, не позволил такому случится с его ребенком.

Арина молчит, боясь поднять на него глаза.

Он слишком хорошо разбирается в ней, читает все ее эмоции, словно раскрытую книгу, лежащую перед ним. Арина не сомневалась, что он все понял и без слов, распознал ее ложь.

— Скажи мне правду, — потребовал директор тоном, не терпящим неповиновение.

— Я не могу…

— Почему? Как я могу тебе помочь, не зная всей правды?

— Пожалуйста, не заставляйте меня, — жалобно попросила Арина, стирая со своей щеки влажную дорожку.

Больше он не сказал ничего, лишь тяжело вздохнув, директор оставил свою чашку и слегка приобнял ее, тем самым вызывая в девушке огромную бурю эмоций, которая угрожала раздавить своей мощью хрупкий барьер, так долго возводимый Ариной на протяжении всего этого времени.

— Успокойся. Не хочешь говорить – не говори, но знай, если тебе понадобится моя помощь, я всегда тебе помогу, — легкие, почти невесомые поглаживания по спине, и на возведенной стене появляется первая трещинка, маленькая, ели заметная, но довольно-таки ощутимая. — Не переживай, вот увидишь все еще изменится, — вторая трещинка — длинная, широкая, болезненная.

От того, как он это говорит, хочется сильнее прижаться к широкой, горячей груди директора и никогда не отпускать, ибо это был второй, после Леши, человек, который смог расположить к себе и уверить, что никогда не обидит.

— Думаю, до понедельника тебе стоит побыть у меня, а дальше посмотрим, — неожиданно говорит директор, сильнее прижимая к себе ее дрожащее тельце.

Одна фраза, и стена покрывается мелкими трещинками, которые пересекаясь друг с другом, образуют глубокие разломы. Секунда, и она обсыпается огромными булыжниками, падая вниз с громким, оглушающим звуком. Еще секунда, и Арина сама прижимается к нему, содрогаясь в рыданиях, мысленно благодаря этого человека за все. Но она не замечает, как его лицо перекосило победоносная ухмылка, а глаза довольно сощурились.

***

Дитя беспечный и свободный,
С улыбкой кроткой, благородной,
С живой и пламенной душой,
Пленялся жизнию земной
И, доли приторной людской
В мечтах завидовать дерзая,
Добро и зло благословляя,
Я в мире всё благословлял!
Но я младенец был, не знал
Измен непостоянных счастья
И смутных перемен ненастья.

Умолкли грешные порывы
И буйство грешное страстей,
Как молкнет ручеёк игривый
В оковах льдяных хрусталей.

17 апреля 1830
Алексей Васильевич Кольцов