Социоформист

Социоформист

Изображение гарха Стирасака Тот-Легута появилось посреди моей гостиной, когда я лежала, свернувшись калачом на подлокотнике софы, и смотрела игнотские новости. На мне был новый скафандр — я его разнашивала.

Гарх приветливо расправил ушные перепонки, окинул меня изумленным взглядом и сказал на образцовом столичном весте, артистично придыхая и растягивая согласные:

— Нну чтто, тты ввссе-ттакки оттправвлляешься на Зземмллю?

Я потянулась, растопырив тонкие длинные пальчики с острыми загнутыми коготками:

— Да, гарх. Надеюсь, что Социум оценит мое новое произведение.

Стирасак сочувственно поморщился и подергал плечевыми хохолками:

— Ты хоть и амбициозна, но умница. Ты справишься.

Я зевнула, широко раскрыв пасть — почему-то в этой обновке меня все время клонило в сон.

Стирасак эмоционально простер вперед светящийся лобовой отросток и продолжил:

— Вижу, твой прикид тебе нравится, но у меня он вызывает странное чувство… Сострадание, что ли. Так и хочется протянуть щупалец и погладить тебя за ухом. Ох, дитя мое, я вспомнил, как это чувство называется: нежность.

— С чего бы это тебе испытывать нежность? — спросила я, смутившись настолько, что мой новый хвост задергался как удилище при клеве. — Банальная четвероногая биологическая тварь, разве что маленькая и пушистая.

— Я всегда переживаю за тебя, когда ты отправляешься в очередную тьмутаракань заниматься своим экстремальным искусством, — уклонился от ответа Стирасак. — Твой размер напомнил мне о тех прекрасных временах, когда я сдал в инкубатор зародышевый мешочек с твоим эмбрионом.

— Горжусь, что это был ты.

— Кстати, ты чипована? — Стирасак поспешно сменил тему.

— В то время чипов не было.

— А колокольчик на шею нужен?

— Тогда еще не вешали, — ответила я, удивившись осведомленности гарха в антропологии.

— Проверь контрольный модуль, заряд батарей. Ну, в общем, ты знаешь.

— Уже проверила.

— Осторожней там, ты такая… маленькая, — сказал Стирасак и отключился от канала связи.

Мне показалось, что он пытался скрыть посинение между грудных присосок, спонтанно возникшее у него от переизбытка чувств — старый гарх стыдился своей внезапной слабости.

Гостиная опустела, и я вдруг осознала, что в путь мне уже совсем скоро.

* * *

Как только я материализовалась в одном из районов Кушки, невзрачного городка на самом юге Туркменской ССР, мою спину тут же раздробили мощные челюсти алабая — среднеазиатской овчарки. Словно он ждал, когда перед его мордой появится кошка, и… хрусть!

Я даже не успела включить анестетик, настолько все произошло неожиданно.

Подвальная темень в глазах и оглушительный гул в ушах. Невыносимая режущая боль повсюду. Океан боли, и ничего кроме нее.

Когда я очнулась, то обнаружила себя лежащей в кустах на обочине дороги. Точнее, я там валялась, как отбивная, мешок с костями, труп с разбросанными в разные стороны и неестественно вывернутыми конечностями — выкинутая на помойку тряпичная марионетка.

Огромным усилием воли я включила встроенный диагностический модуль, сгенерировала посттравматическую смесь и впрыснула ее в свой неомозг.

Модуль в моей голове пощелкал и выдал результат: череп и шея целы, но начиная от середины спины и ниже скафандр был разгрызен волкодавом в крошево и функционировал лишь на честном слове.

Болеутоляющее подействовало, ко мне вернулся относительный контроль над органами чувств, и даже появилась надежда, что еще не все потеряно. Я осмотрелась, покрутив по сторонам непослушной головой, то и дело норовящей завалиться набок.

Неправдоподобно громко гудели цикады, солнце палило жестко, словно придвинутая вплотную спираль гриля. Изредка мимо проезжали допотопные грузовики-мастодонты, сотрясая землю до самого кембрия, грохоча железом и обдавая сернистым смрадом.

Ну что ж тут поделаешь — залетный, невесть откуда взявшийся, невоспитанный алабай провалил операцию. Печально, но проколы частенько случались и раньше. Некоторые мои коллеги вообще умудрялись материализовываться в стене или грунте, так что мне еще повезло.

— Гарх, — позвала я мысленно, — ответь.

— Слушаю, — отозвался он тут же словно ждал вызова. — Как ты?

— Неважно.

— Что случилось?!

— Бывало и хуже, но моя затея под вопросом.

Я обрисовала ему картину, стараясь избегать излишне драматических подробностей.

— Возвращайся немедленно, — сказал он.

— Нужно попытаться. Неизвестно когда Бомонд выделит средства на вторую попытку. Эти жадины любят закручивать гайки.

— Нет! Ты должна вернуться. Ты нужна и мне и Социуму без психологических травм! — Гарх не скупился на патетику, когда волновался.

— У меня батарея садится, не слышу, — сказала я и оборвала разговор.

Самое печальное, что про батарею я не соврала.

* * *

Оставшуюся часть дня я провела лежа в кустах, не высовываясь и стараясь лишний раз не шевелиться.

Когда пропеллерный гул цикад сменился трелями сверчков и хором лягушек, а гигантские южные насекомые начали свои предсмертные хороводы вокруг уличных фонарей, я выползла из укрытия и двинулась в сторону заброшенного двора, темнеющего щербатой изгородью метрах в пятидесяти.

Будь мое оборудование цело, я преодолела бы это расстояние за несколько секунд, но с учетом полученных повреждений дорога заняла целый час. Я ползла на животе, хватаясь когтями то за распаренный дневной жарой асфальт, то за мертвые корни убитой солнцем травы, с трудом таща вперед безжизненную нижнюю половину скафандра. И так снова и снова, раз за разом теряя силы, но все-таки сокращая расстояние до цели.

Кушка ночью выглядела как царство тьмы с редкими пятнами люминесцентных уличных фонарей, бессильных что-либо изменить; люди прятались по домам от комаров и друг от друга. Даже дерзкие бродячие цыгане и прикомандированные военные с испуганными глазами, которых тут в этом году было немало по случаю войны в Афганистане, сидели в шатрах и казармах, пили, играли на фанерных гитарах и в карты — и не высовывались.