Солдаты далекой империи

Главы 3 и 4

3

Замаскированная дверь открылась, когда хронометр Стриженова показывал без четверти час пополудни. Приблизительно минуту мы провели в тревожном ожидании, однако в светлом прямоугольнике проема так никто и не показался. Это походило на немое приглашение или, точнее, на требование.

— Ладно, балтийцы! — Стриженов шагнул к проему первый. — Где наша не пропадала? С Богом!

Мы потянулись следом. Отец Савватий бормотал молитвы, Северский готовился пустить в ход кортик, боцман Гаврила угрюмо чесал кудрявую голову. Мы не знали, что ждет нас за порогом «кельи», и тем не менее было приятно покинуть каменный желудок, воздух в котором уже порядком смердел.

Оставив «келью», мы оказались внутри хода с гладкими, округлыми стенами. Скорее всего, этот коридор имел естественное происхождение; может, его вымыла в толще скалы протекавшая здесь подземная река. Впрочем, давным-давно протекавшая. Со свода нам освещали путь десятки, если не сотни, шарообразных колоний светящихся микроорганизмов. С одной стороны брезжил розоватый, непривычный для глаз свет, с другой — коридор растворялся в пещерном мраке.

И здесь нас никто не встретил.

— Вперед, вперед! — ободрил всех Стриженов. Только почему-то шепотом.

— Хорош плен! — одновременно перешептывались матросы. — Мы что, и охранять сами себя будем?

— Может, они разглядели на кого напали и дали деру за Японское море?

— Вы, друзья, как хотите, а я сейчас же иду домой…

Здесь было чертовски холодно. Я не завидовал тем ребятам, которые оказались без сапог. Северский обратил мое внимание на боковую стену, и я сразу обнаружил еще одну замаскированную дверь.

— Быть может, за ней — наши? — предположил артиллерист. Он вынул кортик и осторожно постучал рукоятью.

— Эй! — окликнул я и тут же приложил ухо к камню, надеясь услышать ответ.

В глубине хода, неподалеку от покинутой нами «кельи», раздался сухой хлопок. Мы повернули головы и увидели разбухающее облако сизого дыма.

— Черт! — Стриженов попятился. — Газ! Бегом отсюда, моряки!

Я замешкался: почудилось, будто в клубах дыма проступают очертания гротескного человеческого тела. Вот-вот облако поредеет, и я увижу…

— Рудин! — позвал меня по фамилии Северский. — Уносите ноги!

Опомнившись, я припустил следом за моряками. Мне не переставало мерещиться, будто вместе с мятным запахом неизвестного газа меня преследует чей-то тяжелый, лютый взгляд.

— Уф, уф! — тяжело отдувался Стриженов. Было нечто комичное в том, что бравый офицер бежит в кальсонах, обтягивающих обычно ленивые ноги. И еще как бежит! Не хуже заправского марафонца!

Помощник капитана, держась за сердце, одолел подъем (камень под ногами был гладким, и приходилось прилагать усилия, чтобы не поскользнуться) и первым выбрался из толщи скалы. Следом за ним вывалили остальные.

В лицо мне ударил знакомый ледяной ветер. В который раз я почувствовал себя ошеломленным. Дьявол, если так пойдет и дальше, то скоро это войдет в привычку! Я увидел горы, превращенные неутихающим ветром в причудливые башни. Скалы обрамляли каньон, который был столь глубоким, что дно его терялось во тьме. Я увидел головокружительную пропасть, крутой склон, вдоль которого спускалась опасная тропа. Я смотрел, смотрел, смотрел… Сбитый с толку бедняга-мозг отчаянно старался осознать увиденное, дать объяснения, подобрать привычные названия, приклеить бирки. Но — тщетно. Рассудок отказывался воспринимать действительность.

Все вокруг оказалось окрашенным в оттенки красного и желтого. Припоминалось отдаленное сходство: в Финляндии мне доводилось видеть пестрые, насыщенные непривычными для глаз красками долины. Всему причиной там были мхи, а здесь… Я наклонился и взял пальцами щепотку рыжего, словно ржавчина, колючего песка. Песок, всюду песок. Песок несется мимо скал, он ни на минуту не прекращает свою ювелирную работу. Песок взлетает к вершинам гор, затем — еще выше и красит морозное небо, чуть тронутое налетом перистых облаков, в розовый цвет.

Над горизонтом висит маленькое, болезненно-красное, неласковое солнце…

— Это Австралия, божусь вам! — проговорил осипшим голосом Тарас Шимченко. — Мне кум рассказывал! Там он видел горы красные, как кирпич!

— В Австралии жарко, а здесь — словно в Питере… зимой! — возразил Северский.

— Но и на ад не похоже, — осторожно высказался гальванер Лаптев. — В аду должно быть жарко.

— А ты почем знаешь, Кирюха? Бывал, что ли? — огрызнулся в своей обычной манере боцман Гаврила. — Вон, в Сахаре тоже по ночам холодно. А днем можно картошки в песке печь.

— Ваше благородие! — вдруг завопил незнакомый мне молодой матрос. — Братцы!..

Все посмотрели на морячка: тот замер, вытаращив остекленевшие глаза, только трясущаяся рука указывала куда-то вбок. Мы дружно повернулись и увидели справа от пещеры… два металлических цилиндра, стоящих один на другом. Тот, что с меньшим сечением, находился снизу, с большим сечением — наверху. Оба цилиндра имели сложный рельеф, на них серебрилось то, что можно было принять за надпись. Скажем, на японском языке. Это, несомненно, была машина: достаточно большая, почти в человеческий рост высотой, новая и неизвестная мне машина.

— Чего орешь, каналья? — налетел на матроса Северский.