Солнечные дни

Сон

Вот уже четыре дня подряд идёт дождь. Из них три дня я в отпуске. И это июль! Хотя, когда мне выдали отпускные, я над ними всплакнул, два раза плюнул и убрал. Больше ничего с ними сделать нельзя. Я работаю в библиотеке. Возможно, кому-то это кажется странным – мужчина на выдаче книг – но это так.

Мне сорок восемь лет, восемь из которых я живу один – моя жена умерла от рака. Незадолго до смерти, когда она уже всё знала, она продала нашу трёхкомнатную квартиру и купила две однокомнатных. Одну для меня, одну для сына. Я никогда не был таким деятельным, а в тот момент я вообще ходил как в тумане, думал лишь о том, можно ли спасти мою жену. Лида решила, что так будет лучше.

Мы перевезли мебель и всё остальное, а через несколько месяцев она умерла. Её одежду и некоторые вещи я отдал её подругам и соседке по прежней квартире. Но моя жена всю жизнь собирала кошек. У нас была одна живая кошка, я взял её с собой на новую квартиру, четырёхцветная Дуся, тоже уже старая.

А Лида собирала парные фигурки кошек, кошек сидящих вместе друг с другом. Когда ей было лет пятнадцать, она во время поездки в древний русский город Ростов Великий заходила в Ростовском Кремле в мастерскую по обработке чёрной глины и там узнала, что такие кошки символизируют согласие в доме, и с тех пор собирала именно их.

После её смерти, мне одному, конечно, согласие в доме с самим собой было ни к чему, но я решил их оставить. Теперь куда ни посмотрю, везде каждой твари по паре, всё как в двоичной системе, на подоконнике, на стенке, на столе, на тумбочке кошки, кошки, кошки. Глиняные, стеариновые, фарфоровые, из неизвестных мне материалов. Дуся иногда задевала и даже роняла своих собратьев, но они никогда не бились. Кошачья солидарность! А теперь и Дуся меня оставила.

Я жил уединённо, на работе и дома читал много книг, и мысли о других женщинах меня не посещали. Один раз ко мне в гости заходила коллега Лиды, не знаю, зачем. Увидев полчища кошек, она не поняла, спросила, откуда столько. Я ей объяснил. Она сразу стушевалась, видимо поняла, что мне никто не нужен, кроме моей жены, что мне лучше вести с ней молчаливый диалог, чем разговор в словах с посторонней, чужой женщиной.

Тогда она даже не стала пить чай со своим же принесенным тортом и быстро ретировалась. Торт я съел сам. Он был шикарный – в виде божьей коровки, ярко-розовый с пятнышками, с клубничным кремом, а голова вся из массы для пирожного «Картошка». В тот момент я полюбил божьих коровок больше, чем кошек, которые окружали меня всю жизнь. Но только в тот момент.

Вечером четвёртого дня сезона дождей я рано лёг спать. Сразу после программы «Время». Хотел почитать толстую книжку про новые приключения Эраста Фандорина, а потом расхотел. И настроение у меня было какое-то нудное, как дождь, как серые облака, как пасмурная погода. Я даже не стал чистить зубы.

Сразу провалился в сон. Проснулся неожиданно для себя поздно. Около полудня. Сразу посмотрел в окно и с неудовольствием заметил, что небо всё такое же, затянуто серыми толстыми тучами без единой надежды на просвет. Встал, натянул тёмно-синие тренировочные штаны с белыми и серыми лампасами и свою любимую тельняшку.

Ни к десантникам, ни к флоту я отношения не имею – служил в железнодорожных войсках – но тельняшку ношу. Сразу умыл лицо холодной водой без мыла. Пошёл на кухню, поставил чайник. Для начала сделал гренки из двух яиц и городской булки. Налил крепкого чаю.

Стал вспоминать свой сон. Вообще я сны не люблю, потому что мозг отдыхает, когда сон крепкий и без сновидений, а если всю ночь сновидения снятся, значит, сон неглубокий, поверхностный, мозг, как следует, не отдыхает – в общем, ничего хорошего. Хотя и интересно.

Я вспомнил о том, что мне снилась Лида. Мне во сне было лет тридцать, во всяком случае, по ощущениям, а Лиде ещё меньше – лет восемнадцать. Я шёл по лугу, впереди виднелась речка, а справа железнодорожная линия, слева начинался лес, сосны.

Пейзаж, типичный для нашей дачи, которая у нас когда-то была. Даже не дача, а целый частный дом, в котором и зимой можно было жить. Нам там очень нравилось. Маленький Серёжа гулял там, мы наблюдали за ним с Лидой и были счастливы. Но теперь дома нет – он был продан для покупки трёхкомнатной квартиры.

Во сне я шёл по траве к реке, был солнечный день, лето. Какой-то мужик косил траву. Потом послышался грохот приближающегося поезда, я повернул голову и увидел, что от линии ко мне идёт Лида. Я очень обрадовался, побежал к ней. Она будто плыла в лёгком розовом платье с розами, какая-то тонкая, невесомая, нежная, воздушная, но в тоже время здоровая и жизнерадостная, совсем не такая, как перед смертью.

«Куда ты исчезла?»– спросил я, подходя к ней, беря её за руки, и посмотрел в её лучистые, тоже светящиеся счастьем глаза. «Я сдавала экзамены в консерваторию»,– весело ответила она. Потом она закричала: «Побежали, побежали». И мы куда-то быстро побежали, держась за руки. Мы неслись прямо к воде, где был отвесный спуск, обрывистый берег. Мы уже набрали приличную скорость и неминуемо должны были сорваться и больно удариться о берег, но я этого почему-то не боялся и радостно мчался вперёд.

Но, достигнув обрыва, мы неожиданно взлетели. Мы всё набирали высоту, парили над рекой, над лесом. Было очень приятно и красиво. Тут я увидел, что невдалеке летит большая пёстрая птица, размером с человека. Лида воскликнула: «За ней!» и полетела быстрее, увлекая меня вперёд. Я недоумевал, зачем нам гнаться за птицей, но полностью доверял Лиде. Мы сели верхом на эту птицу и полетели. Я обнимал Лиду за талию и смеялся. Потом мы спрыгнули с птицы и начали снижаться. Приземлились мы у дома моих родителей. На этом сон закончился, но у меня на весь день остались от него приятные воспоминания – какое-то хорошее чувство.