Сон

Сон

Старик закончил рассказ, откинулся к стене и, как будто, задремал. На столике осталось его кольцо – тёмное, неказистое, но странно притягательное. Девушка взяла его, покрутила в руках, примерила. Большое, увесистое – оно приятно холодило палец.

Вагон покачивало, и яркие солнечные блики причудливо играли на стенах купе.

Мысли её витали где-то далеко. Чёрный властелин и люди, сражающиеся на краю тьмы; гномы, эльфы, орки; маленькие хоббиты и судьбы мира! Сказочная история, поведанная странным попутчиком, не отпускала.

Поезд чуть повернул, и теперь солнце нещадно било в глаза сквозь мелькающие деревья, отчего невольно хотелось прикрыть веки…

Холодный ветер ударил в лицо!

С высоты птичьего полёта поле битвы кажется ей игрушечным. Огромная, кошмарная тварь под седлом мерно взмахивает крыльями.

Воздух напитан гарью сожжённых полей, дым тут и там тянется к небу, но благодатная тьма понемногу рассеивается, неохотно отступая к реке.

Взгляд скользит по сверкающим колоннам, двигающимся к обширной равнине, где гремит кровавая сеча: прибывающие войска волна за волной катятся к холму, на котором высится ненавистная Белая крепость, охваченная разрушениями и пожарами.

Раздражение пронизывает её отрывистые мысли.

«Коневоды всё же смогли пробиться через заслоны орков и успели…»

Чёрная злоба поднимается из бездонной выжженной пустоты души.

«Орки… Ущербные твари! Ещё два дня и подтянулись бы люди, уж они бы не подвели. Но ОН торопится…»

Мысль о НЁМ будит неизбывный ужас, настоянный на смеси восхищения и ненависти.

«Впрочем, ничего особенного лошадники не достигли. От силы – три часа отсрочки. Все они бессмысленно полягут здесь на глазах своих высокомерных союзников, прячущихся за стенами».

Губы её презрительно кривятся.

«Славные защитники! Такие же безмозглые как орки…

Сотни лет мы создавали смертоносные клинки, мощные катапульты, могучие заклинания; выводили орков и троллей, совершали чудеса дипломатии и привели под свою руку десятки народов и племён… А они никчёмно просидели все эти долгие годы в своём городишке, уповая на неприступность стен, сложенных далёкими предками, и на остроту мечей, выкованных тысячелетия назад. И ещё на какую-то особую доблесть…

Никакая храбрость не заменит ума. Самое опасное для них – катапульты и крылатые твари. Но они упрямо бросают лучших бойцов на борьбу с орочьей массой, единственное назначение которой – сгинуть, прихватив с собой побольше врагов. А доблесть… Разве не твёрже стали ряды южан? Чем их доблесть меньше?»

Внизу клин конников пронзил море орков и перестраивается к новой атаке. Кто-то крушит катапульты правого фланга.

Она одобрительно кивает.

«Всё же смелости и умения лошадникам не занимать. Если бы удалось и их привлечь на свою сторону… Проклятый старик! Что ж, пора свести кое-какие счёты…»

Вниз! Ветер свистит в поводе. Пролетая над самыми головами сражающихся, она издаёт нестерпимо жуткий крик, в котором ненависть сливается с безысходной тоской. Ненависть ко всему, что мнилось когда-то таким вожделенным, а теперь оказалось бессмысленным. К тому, кто поманил могуществом и бессмертием и дал их, но взамен взял всё остальное… Ко всем, кто в недомыслии своём отказывается признать в ней власть, купленную столь дорогой ценой! Свирепая злоба, усиленная страшными заклятиями, невидимой волной мчится впереди него, и храбрые воины падают ниц на землю или бегут, побросав оружие.

«Впереди него?» – девушка вдруг осознаёт, что она на самом деле – мужчина; великий воин и чародей… Рука непроизвольно сжала рукоять. О! Это не игрушка: огромная булава с тёмными выступами-лезвиями, впитавшими кровь бесчисленных сражённых врагов, оружие ядовитое мрачными могучими чарами, злобное и кровожадное. Оно рвётся в бой и увлекает за собой. Сознание затопила мрачная ярость: до красной пелены в глазах и глухого стука в висках…

Она вздрогнула, проснулась и, ошеломлённая, несколько мгновений с недоумением оглядывалась.

Вагон всё так же мягко скользил по рельсам, солнце за окном клонилось к горизонту.

Тёмный металл на пальце словно бы нагрелся.

Она сняла кольцо и осторожно отодвинула подальше.

«Почудится же …»