Сон о принце (части 3 и 4)

Глава LX 

Глава LX 

Переломным моментом в наших отношениях с Кисацем стало пятилетие дочурки главы охраны Малого рынка. Празднование устраивали под открытым небом на подведомственной папаше именинницы территории, беря в основу незатейливый пятипунктный план: открытие праздничного застолья, легкий перекус под музыку, развлечение детей, праздничное застолье, выпроваживание гостей. Музыка, согласно договоренности Кисаца с нанимателем, должна была сопровождать второе, третье и четвертое действия. А может даже чуток первое и последнее. Мне предоставлялась возможность поучаствовать только в детских развлечениях. Виолончелист тут же потребовал весь гонорар разделить на шесть кусков по числу действий: отдать пять ему, как единственному исполнителю, а шестой, так и быть, разделить в оговоренной нами пропорции. Мне, «почему-то», такой честный расклад не понравился. В ответ музыкант почти обиделся на то, что его сравнили с его же жадным дедушкой, и, попрекая меня своей добротой, согласился забрать две трети выручки, а оставшуюся часть разделить пополам. А еще он великодушно пообещал не претендовать на деньги, которые мне удастся получить сверх оговоренной с нанимателем суммы. Собственно я тоже относилась весьма пессимистично к своим планам продажи неликвидных сенечек подвыпившим гостям. Но во мне кипела злость на партнера, вызывая зудящее желание ткнуть его носом в то, как он неправ. С другой стороны, я не могла не признать, что большая работа должна повлечь большую оплату. Поэтому эта размолвка не стала критичной в наших отношениях.

Пересмотр планов случился, когда горячо любимая родителями именинница не захотела после кукольного спектакля возвращаться за стол. Слегка растерявшийся папаша посмотрел на свое солнышко, обвел взглядом ее столь же неголодных малолетних гостей и, подойдя ко мне, в негромких емких словах потребовал продолжения. Я, успевшая за неделю совместного ведения бизнеса и хозяйства близко познать своего партнера, намекнула, что лично мне платили только за спектакль. Емкость слов нанимателя увеличилась, заставив Кисаца прошипеть с улыбкой, что все учтется и посчитается. Удовлетворившись обещанием, я, припомнив свой воспитательский опыт, взялась, за организацию игры в «музыкальные стулья». Правда, поскольку народ сидел на лавках, вместо мебели пришлось использовать салфетки. Однако затея едва не закончилась плачевно в прямом и переносном смыслах, поскольку именинница оказалась первой вылетевшей. Ее глазки наполнились слезами, а бровки папы сошлись в сплошную нахмуренную полосу. Кисац испуганно икнул, но меня озарило объявить, что победитель станет лучшим другом виновницы торжества. Тут подключился какой-то гений из числа гостей, предложив поднимать чарки, отдавая должное стараниям вылетающего игрока. Дополнение нашло живой отклик среди гостей праздника. Потом игру повторили с весьма подобревшими взрослыми. Затем, в ответ на «Давай еще чего-нито», я стала учить народ «танцу маленьких утят». Тут Кисац, подхватив мой как бы напев, продемонстрировал, что он музыкант от бога. Его вариация искрилась весельем сильней, чем детский смех. Однако играть бесконечно он не мог. Уставшие пальцы виолончелиста требовали отдыха, а народ хотел развлечений.

Игру «Море волнуется раз» женщины и дети сразу восприняли на ура. Отцам семейств понравился более серьезный вариант: «морские фигуры» должны были держать полные кружки с местным пойлом в вытянутых руках. Первый шевельнувшийся отдавал свой груз ведущему и с завистью следил за дружным «дринком». Потом были жмурки, третий-лишний, опять утиный танец и торжественное дарение одного из страусят имениннице. Остальных кукол по-тихой раскупили родители детишек, предлагая суммы в два, а то и в три раза больше моих самых смелых предположения.

В заключении весьма нетрезвый, но соображающий папаша-наниматель, вручив Кисацу увесистый кошелек, проследил, чтоб тот поделился со мной по-честному. Возможно, остановись он на этом, мои бы отношения с музыкантом остались на прежнем уровне, но... То ли я была чертовски хороша и необычна, то ли пьяной душе требовалось развернуться и шикнуть по-барски широко... Да только абсолютно неожиданное премирование меня бумажной купюрой оказалось последней каплей, вызвавшей градиентный переход Кисаца от вспышки удивления и обиды к зависти и злобе. Тошнотворно-горькой злобе, осевшей несмываемым налетом на чувствах музыканта. Мелькнула мысль поделиться, но ей тут же на смену пришло понимание, что не поможет... А может во мне просто жадность взыграла... В любом случае прежним отношениям пришел конец.

Первые дни поле праздника все как бы оставалось по-старому. Если, конечно, не обращать внимания на намерение Кисаца отомстить за унижение, сделав из меня любовницу. Начинал он, конечно, издалека. Похвалил за продажу кукол. Слегка помог по кухне. Принес букетик. Сделал несколько изящных комплиментов почти фривольного содержания. Но я оказалось нечувствительной, и, несмотря на ласковые слова, совершенно не испытывала ни малейшего желания оказаться в его постели. Это уже был удар по профессиональной гордости милашки-ловеласа, но он справился, найдя объяснение в дикарской недалекости и плохом знании языка. Однако я, «почему-то», на прямое предложение ответила отказом, а на попытку обнять отреагировала броском через бедро, так приложив рукораспускателя спиной к полу, что он на пару минут забыл, как ругаться. Просто лежал и судорожно глотал воздух.

И тогда мудрец решил привести домой некую безотказную дамочку. Причем в отличие от первой эта была осведомлена и о жилищных условиях, и о моем присутствии. Через пару дней ее сменила другая. Потом случилась еще одна смена. И каждый день Кисац тщательно в меня вглядывался. А потом отворачивался, наполняя воздух раздраженным разочарованием. Видимо планировалось разжечь во мне ревность, или любопытство, или еще чего-то. Не получилось.

Кстати, с третьей, мы неплохо поладили. Она оказалась милой мечтательной девочкой обожавшей три вещи секс, сладости и рисование. Кисац был одним из ее натурщиков, который купил душу художницы, подарив восхитительный леденец на палочке. Но вот развлекаться с ним она предпочитала в своей мастерской, потому что чудесно проведенное время перерождается во вдохновение, а у нас ну просто абсолютно не во что его выплеснуть... Я потом два дня восхищенно смотрела на свой портрет, выписанный ложкой по рассыпанной соли.