Сон в ночном лесу

Сон в ночном лесу

За годы своей службы Леон, капитан королевских гвардейцев, изъездил множество дорог – широких и узких, прямых и окольных, усыпанных пылью и песком, мокрых от непрекращающихся дождей и покрытых рыхлым сероватым снегом. Он скакал на коне, шагал пешком, ехал в карете или на телеге – всегда к своей цели, всегда кратчайшим путём, с боем и через трудности, выполняя очередной приказ Кольбера или короля. Но никогда ещё ему не было так тревожно, как сейчас, когда он ехал верхом бок о бок с Луизой де Круаль, преследуя детей мушкетёров, которые, в свою очередь, преследовали монахов-иезуитов. Леон лишился всяческого оружия и ругал себя последними словами за то, что на своём долгом пути не удосужился купить или даже отнять у кого-нибудь шпагу или пистолет, украсть в одном из многочисленных трактиров, в которые он заезжал во время своих поисков, нож, в конце концов! Его людей не было рядом, Луиза казалась очень ненадёжной союзницей, противник превосходил их числом... словом, Леону было из-за чего тревожиться.

«Если дети мушкетёров заметят нас, то меня, скорее всего, убьют, если, конечно, эта милосердная монашка не уговорит захватить меня в плен», – мрачно рассуждал капитан. «Но лучше уж смерть, чем такое унижение. Де Круаль наверняка как-нибудь выкрутится, скажет, что я силой заставил её последовать за собой, или ещё что-нибудь в этом духе. А вот если на нас нападут монахи... Со мной-то они быстро расправятся», – Леон поймал себя на том, что думает о собственной смерти как о чём-то незначительном, но досадном, вроде внезапного насморка или захромавшей лошади. «А вот что они сделают с де Круаль, страшно и представить».

Леон покосился на свою спутницу, вспоминая разговор, случившийся между ними в самом начале пути, когда он примчался к ней по портовой пыли, ведя в поводу вторую лошадь, и резко натянул поводья, увидев де Круаль, стоящую посреди дороги. Он сам не хотел признаваться себе в том, что испытал глубокое облегчение, поняв, что его спутница цела и невредима – монахи всего лишь угнали карету с находившемся в ней ларцом, высадив Луизу на дороге.

– Вы в порядке? – тем не менее поинтересовался Леон, глядя, как де Круаль с лёгкостью взлетает в седло, садится по-дамски и расправляет тёмно-синюю юбку дорожного платья. – Эти монахи, они... вам ничего не сделали?

Она звонко расхохоталась, так что конь под ней нервно дёрнул ушами и загарцевал.

– Что они могли со мной сделать? – Луиза похлопала коня по шее, успокаивая его. – Тише, тише. Все их мысли были заняты куда более важными делами, чем плотские утехи, да я и сомневаюсь, что монахи вообще знают, что надо делать с женщинами.

– Знать-то они знают, только лишены возможности это делать, – возразил Леон. – И когда в их власти оказывается женщина, а их так много... словом, всё могло закончиться куда хуже.

– Но не закончилось, – она беспечно пожала плечами, а потом лукаво посмотрела на Леона. – Скажите, вы так за меня беспокоитесь, потому что всегда готовы постоять за честь дамы, или из-за того, что произошло на корабле, и вы теперь считаете меня своей?

– Меня с детства учили защищать женщин, – буркнул Леон, отводя глаза. – Никаких прав на вас я предъявлять не собираюсь.

– Ещё бы вы собирались! – усмехнулась Луиза и принялась раздавать ему дальнейшие указания.

И вот теперь они вновь ехали по дороге вслед за детьми мушкетёров, которых де Круаль каким-то хитрым способом направила к дому иезуитов, не вызвав при этом подозрений. По её плану Анри, Жаклин, Рауль и Анжелика должны были схватиться с монахами, и пока горячие молодые люди один за другим теряли свои жизни, Леон с Луизой вернули бы себе ларец и карету и умчались восвояси. Нельзя сказать, что капитану нравился этот план: нет, ему это казалось жестоким и подлым, у него кошки скребли на душе от того, что четверо молодых людей едут прямо в логово врага, но он напоминал себе обо всех тех бесчестных поступках, которые они совершили, об Анжелике, ударившей его головой о стену, Жаклин, бросившей ему в лицо песок и укравшей его шпагу, Анри, обманувшем его на берегу, и этим успокаивал свою совесть. «Они это заслужили», – твердил себе Леон. «В конце концов, им и так слишком долго везло».

Между тем начало темнеть, очертания фигур впереди расплывались в темноте, а белая карета, едва различимая вдали, внезапно ускорилась. Четыре всадника, ехавшие перед Леоном и де Круаль, наоборот, прекратили движение и через некоторое время свернули в небольшой лесок возле дороги. Капитану и его спутнице не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ними. Судя по всему, дети мушкетёров не рискнули продолжать путь в темноте и сделали привал, чтобы передохнуть, набраться сил и на следующее утро на рассвете ворваться в дом иезуитов. Монахи же, напротив, ускорились, чтобы быстрее добраться до своего убежища и не трястись всю ночь по кочкам на тёмной дороге.

– Не нравится мне это промедление, – Леон скрипнул зубами – его страшно злили те моменты, когда от него ничего не зависело.

– Пять-шесть часов ничего не решат, – де Круаль всё с тем же беспечным видом пожала плечами. – Так даже лучше: и мы, и дети мушкетёров наберёмся сил, а они нам завтра очень пригодятся. Пожалуй, они не так глупы, как я думала: сражаться с десятком обученных убийц сразу после долгой дороги, голодными и невыспавшимися, было бы не лучшим решением!

Леон и Луиза остановились на небольшой поляне, расседлали лошадей, дали им напиться из протекавшего ручейка, затем привязали к деревьям и осторожно прокрались вперёд, чтобы узнать, что делают дети мушкетёров. Те тоже позаботились о лошадях, быстро натаскали хвороста, развели небольшой костерок, разделили между собой скудные припасы и расселись у огня, негромко перебрасываясь словами. То и дело слышался смех, потом Анри тихо затянул какую-то заунывную песню, и Леон поспешно зашагал назад, не в силах выносить мысль, что эти молодые, весёлые, никогда не сдающиеся люди уже, скорее всего, обречены. В голову невольно пришла мысль, что Анжелика дю Валлон тоже девушка, и вряд ли иезуиты пощадят сестру во Христе, но потом Леон вспомнил неукротимый характер монахини и подумал, что она ринется в драку и погибнет прежде, чем с ней успеют совершить что-то более ужасное. Впору было помолиться за неё, и капитан уже начал шептать «Отче наш» – никакой другой молитвы он вспомнить не мог, но тут же ощутил на себе пристальный взгляд де Круаль и вернул на лицо маску привычной холодности.