Сон в руку

Глава 3

На следующий день после похорон Степы, ко мне пришел следователь. Оказывается, уголовное дело было уже заведено и следствие начато, но, по словам пришедшего я поняла, что поймать убийцу будет очень трудно, а проще сказать, невозможно. Нет никаких улик или следов.

- И вообще, почему вы считаете, что это именно убийство? – неожиданно спросил меня следователь.

Я уже, было, собралась сказать, что это очевидно, но вовремя вспомнила, что про чеченские деньги знаем теперь только я и Коля. Вот про Колю я сочла нужным сообщить.

- Значит, ваш брат провожал на вокзале сослуживца? Это уже интересно. Имя, фамилия, должность?

- Вам лучше спросить в отряде, я знаю лишь, что его зовут Николай.

Следователь что-то черкнул в своем блокноте и распрощался. Он ушел, а меня начали терзать мысли, на которые просто не хватало времени в последние дни.

Промучившись какое-то время, я утвердилась в том, что в гибели моего брата виноваты те самые доллары.

Меня залихорадило. Вот когда я отчетливо осознала, что Степки больше нет. В голове вертелась масса вопросов, на которые мог ответить только он, да еще, пожалуй, Николай.

Ладно, невозможно спросить, значит, буду доходить своим умом. Все-таки Степа мне немало рассказал. Интересно, последовал он моему совету? Взял свою часть денег или нет? Я напряглась. Боже мой! А что, если в Коле взыграла жадность и он, не желая теперь делиться, убил моего брата?

Я сжала кулаки. Если это так, то Коле безопасней уехать в Антарктиду, а не на юг страны.

Я долго раздумывала над сложившейся ситуацией, а потом решилась на то, что боялась сделать все эти дни. Я вошла в комнату Степана. Господи, все как при нем. Я здесь еще даже не убиралась. Вон книжка лежит, которую брат читал перед смертью. Дорожная сумка, в которой еще что-то лежало. Его бритва на столике. А главное – его запах. Человека нет, а запах остался.

Я села на Степкину кровать и так сильно разревелась, как не позволила бы себе реветь при людях. Я причитала, зарывшись в Степкину подушку, жалобно спрашивая, на кого он нас оставил. Я в отчаянии била подушку кулаками и скулила, вцепившись в нее зубами. Истерика продолжалась минут десять, а потом внезапно прекратилась. Я почувствовала, что мне уже не хочется кричать и причитать, что слезы высохли, а внутри разливается какая-то легкость.

Посидев еще немного, я сходила умылась и снова вошла в комнату брата, но уже без внутреннего трепета. Что-то гнетущее оставило меня, вместе со слезами и сменилось умиротворенностью. Но это не касалось моего желания разобраться в Степиной смерти. Я здесь, чтобы перебрать все его личные вещи и бумаги, авось обнаружится что-нибудь, проливающее свет на все произошедшее.

Начать решила с дорожной сумки. Там лежала его тельняшка, которую, очевидно, брат посчитал чистой и не положил в стирку. В кармашке сумки обнаружилась групповая фотография на фоне грязного БТРа. Ребят, кроме Степы, было еще трое. Двоих я знала давно, а третьим был Николай. Я долго смотрела на его изображение, пытаясь понять, способен ли он на зверское убийство своего друга ради денег. Ничего не поняла и перешла к осмотру письменного стола. Вряд ли Степа что-нибудь писал за эти дни, но я была тверда в своем намерении осмотреть все, до последнего клочка бумаги.

Сосредоточившись, я принялась за нижний ящик. До него всегда не доходят руки. Он был весь забит старыми институтскими конспектами, которые я некоторое время перебирала. В памяти всплыли ночные сидения Степки над учебниками и тетрадями, его радость после успешно сданных экзаменов. Затем минут тридцать я перебирала содержимое боковых ящиков и, наконец, перешла к большому среднему. Передо мной уже промелькнуло столько листков бумаги, исписанных Степиным почерком, что на очередной, лежащий поверх всего, что было в этом ящике, я сначала не среагировала, пока в глаза мне не бросилось первое слово «Оксаночка!».

Сердце сильно застучало. В конце листа стояла дата. Это был день смерти Степы. Я отошла от стола и постояла у окна, переводя дух. Собралась с силами и взяла в руки записку.

« Оксаночка! Я последовал твоему совету и взял свою долю. Жалею, что впутал тебя во все это, потому что, если ты читаешь это письмо, значит, меня нет в живых. Страшно писать такие слова, но это факт. Я еду провожать Коляна на вокзал, а это, то самое место, где нас могут ждать. Не вини себя ни в чем, я уже мужчина и должен принимать мужские решения. То, о чем мы говорили, я спрятал. Теперь твоя очередь принимать решение. Не сочти это за волю умершего, но мне хотелось бы, чтобы ты отыскала спрятанное и поделила все поровну с Ольгой. А теперь, соображай.

Место, где ты расквасила нос, а я хотел этим воспользоваться. Встань к нему спиной так, чтобы видеть Гошин дом. Поверни голову вправо на девяносто градусов и отсчитай вторую слева. Они лежат там.

Надеюсь, что ты все поймешь. Но еще больше надеюсь, что вернусь с вокзала, изорву эту записку, а спрятанное использую на благо моих любимых девочек».

Я перечитала написанное дважды. Дурак, ох и дурак! Он же знал гораздо больше меня и поэтому боялся. Почему он не послушался своего страха. Мужчина он, видите ли! А что мне теперь делать? Это не честно, взвалить на меня такую опасную проблему. Черт с ними, с баксами! Не нужны они мне!

Но тут я вспомнила про Ольгу. Он же просит поделить деньги пополам с ней. Значит, я теперь могу распоряжаться только своей половиной. И еще, если бы деньги были спрятаны где-нибудь в чеченском поселке на крыше третьего слева сарая, то я бы точно плюнула на себя и на Ольгу и постаралась забыть весь этот кошмар. Фишка была в том, что я теперь прекрасно знала, где лежат деньги, потому что практически сразу перевела на нормальный язык Степину записку. В моем переводе она звучала так: «Поезжай на наш дачный участок, встань спиной к сараю, так
чтобы видеть скворечник, повернув голову вправо, увидишь старые кроличьи клетки, отсчитай вторую слева и найдешь деньги».