Соната фа минор

Первая и единственная часть

Весь дом словно купался в сиянии так неотвратимо надвигающегося праздника. Два этажа были вычищены и блестели натертыми полами, переливающимися хрустальными люстрами и фамильным серебром. В самой дальней комнате без света, спрятавшись от всей этой праздности, стояла неприметная фигурка девушки, укутанной в большой клетчатый плед. Ее медные волосы тяжелой волной спускались по спине и в районе талии скручивались в тугие непослушные кольца, а по вискам вились мелкими кольцами. Большие зеленые глаза блестели в темноте непролитыми слезами, а губы были упрямо сжаты.  Еще минуту она постояла в тиши, прислушиваясь к чему-то, а потом, словно проснувшись, она вздрогнула и, откинув назад голову, зябко поежилась. От ее движений вся роскошь рыжего золота рассыпалась по плечам. Она посмотрела на кровать, на которой лежало восхитительное с своей новизне темно-зеленое платье из тяжелого атласа. На столике мерцало в ночи мамино серебро. Все, что осталось от нее. Когда-то давно, еще в детстве, мама, оставив ее на лавочке большого магазина и всунув в руки подтаявшее мороженное, сказала сидеть на месте и ждать ее…… только, когда магазин уже закрывался, ее нашел отец. Сказал, что мама уехала. То, что ее просто бросили, как щенка на привокзальной площади, она узнала много позже.
А сейчас, она стояла уже взрослой, прекрасной девушкой, которая совсем недавно закончила консерваторию по классу скрипки. И сегодня именно по этому поводу ее любимый отец устраивал для нее настоящий бал, который совпал с рождеством и, значит, имел право смело зваться рождественским балом. Еще ей на этом балу был обещан сюрприз. Сюрпризы она не любила. Она вздохнула и, на миг закрыв глаза, услышала отдаленный плач скрипки, и в одно мгновение перед ее глазами возникло его лицо.

Короткий ежик русых волос, серые, словно собравшие в себя всю непогоду английского неба, глаза, волевой подбородок и абсолютно вкусные губы.
От увиденного она еле слышно застонала, словно почувствовав его присутствие рядом, аромат его парфюма - сандала с легкой горчинкой еловой смолы. Резко вынырнув из транса и открыв глаза, повернулась в сторону двери и чуть слышно произнесла:
- Алекс…
Но ее шёпот прозвучал как выстрел в темноте на фоне затихающей скрипки в ее голове.
В дверь постучали и вошла служанка Адель, которая должна была помочь ей облачиться в тяжелый шелк платья и сделать подходящую случаю прическу. Она никогда не была болтушкой, скорее ей была присуща замкнутость и затворничество, вот и сегодня тоже очень не хотелось ни разговоров, ни этого праздника, ни этой помпезности. Иногда во время одевания она словно чувствовала прохладу рук на своем теле, рук таких родных, пахнувших сандалом с легкой горчинкой еловой смолы… и все время в голове звучала ее любимая скрипка, и последнее проигранное ей произведение Скарлатти «Соната до минор», когда-то ею услышанное и покорившие ее своей простотой и одновременно изысканностью. Она потратила три года, словно во сне, на то, чтобы переложить клавесинную партию на скрипку. Отчаивалась иногда до слез, когда слышала, что в каких-то местах ее музыки пробивалась фальшь. Это причиняло ей почти физическую боль, ведь фальшь она не терпела не только в музыке, но и в жизни, и в отношениях тоже. Она просиживала часами в библиотеке консерватории, все сильнее и глубже погружаясь в пожелтевшие листы партитур, слыша в голове музыку. Там-то, в этой библиотеке, она и встретила его. Алекса. Он заглянул в партитуру, которую она держала в руках, и с изумлением спросил:
- Скарлатти?
Она молча кивнула, не привыкшая к вниманию противоположного пола.
- Не очень сложное взяла для себя произведение?
Она в ответ опять молча замотала головой, сильнее прижимая к себе пожелтевшие листы, словно говорящий с ней собирался их у нее отнять.
- Мне нравятся его произведения, а это любимое! Это же «соната до минор»?
Она снова молча кивнула головой в знак согласия.
- Ты что, не умеешь говорить? – с улыбкой произнес он.

А она вообще забыла, как это - дышать. От его улыбки. От исходившей от него доброты. И решилась поделиться с ним своей самой сокровенной тайной. Еще не понимая, почему из всех существующих это оказался именно он.
- Я хочу переложить партию на скрипку.
И внутренне сжалась, боясь быть высмеянной, но он лишь с уважением на нее посмотрел и, протянув руку, произнес:
- Я – Алекс.  Хочешь помогу тебе с этим? Я хорошо знаю клавесинную музыку.
Она лишь молча протянула ему свою руку и кивнула. Так и зародилось это светлое, нежное чувство в ее сердце, которое маленьким пушистым комочком свернулось у нее внутри, и от него мир стал таким ярким и необъятным.  И теперь вечерами, часами сидя за нотными листами с карандашами они вместе доводили эту работу до совершенства. Алекс играл на стареньком консерваторском клавесине, она же прослушивала, записывала и играла на скрипке. Когда со смехом, когда со слезами они все же справились. Справились вместе. И она так обрадовалась, что обняла Алекса, а он, обняв ее за талию и заглянув в ее огромные радостные глаза, слегка коснулся ее губ…
После окончания консерватории и вручения диплома выпускники, по устоявшийся здесь традиции, давали концерт - своего рода крещение, вход в самостоятельную жизнь. На нем она и хотела сыграть это произведение.
Это происходило в огромном зале с невероятным количеством слушателей, которые пугали ее до дрожи.  Но то, что давало ей возможность дышать в этот момент, смочь преодолеть сковывающий все тело страх, стоя на огромной сцене, так это осознание того, что ее Алекс будет сидеть в зале на первом ряду, и она буквально видела его горящие серым огнем глаза. И она выдержала.
Как вот только сегодня она выдержит, ведь его не будет в зале. Папа почему-то невзлюбил Алекса, хотя в чем-то они и были похожи. Они оба до последнего вздоха любили ее.
А она? Она любит отца. Все, что у нее сейчас есть, это его заслуга плюс ее усердие. Но она просто до дрожи в пальцах рук, которыми она так нежно держит свой смычок, любила, желала, хотела Алекса. Хотела того, кого чувствовала всей своей нежной душой, понимая, что именно он и есть продолжение ее души. Но быть с ним не могла.