Соната Любви и Города: Ненависть

1. Анатолий

1. Анатолий

Наконец-то жизнь вошла в колею, если не в самую привычную, то хотя бы устаканившуюся. Или это я сам вляпался в эту колею. Не то чтобы мне не нравится, но… новый образ жизни сильно отличается от привычного мне.

После работы я еду к Любе или встречаюсь с Любой, чтобы с ней же куда-нибудь сходить. В барах иногда тоже бываем, но редко: толпа людей Любу напрягает, алкоголь не прельщает. Мне, по правде, тоже не очень нравится, как на мою женщину капают слюной мужики. Хоть в паранджу её наряжай!

— Всё, брат, ты потерян для общества, — с горькой усмешкой говорит Борька, когда я в очередной раз отказываюсь составить ему компанию в его любимом питейном заведении. — Тебя затянуло семейное болото.

Мы только что залатали парня, переломанного до состояния «конструктор». Он пытался повторить какой-то навороченный фокус на трюковом сверхмодном велосипеде. Неудачно слетел с рампы и ударился об металлические основы, поломал обе руки, ногу и сильно ушиб позвоночник. От сотрясения спас только шлем.

Оба уставшие, мы с Борькой валимся без сил. И раньше мы бы вместе оторвались, но сегодня я обещал Любе совместный ужин. Вот Боря и крысится.

Спорить с ним бесполезно: он в последнее время стал желчным и даже злым, лечебная стопка коньяка уже не спасает его настроение. Хорошо, что на операциях он по-прежнему адекватен и собран.

Я думаю, что, может, Любу позвать составить нам компанию. Бар не самый популярный, любимый среди «своих», не шумный, компания проверенная. Можно пропустить по коктейлю и посидеть, отдохнуть, поболтать. Позвать Любину подружку с работы, ненавязчиво познакомить с Борькой.

И как будто в ответ моим мыслям, Боря зло бросает:

— Бабы только всё портят. Без них лучше!

— Не слушай его, Толя. Всё у тебя правильно, Толенька. Правильно, — тётя Ксюша на удивление с воодушевлением приняла изменения в моей личной жизни и даже обрадовалась, что Люба ушла из Ковена. — Свадьбу справишь, деток родишь. Про наследников твоих предсказаний не было. Глядишь, и Город тебя примет.

Боря садится на диван и, хоть и не слышит, что говорит тётя Ксюша, начинает ныть:

— Женишься, мелкие пойдут. Сопли, слёзы, не спать по ночам. Скандалы, ругань. А потом всё — раз… — машет он рукой и нашаривает между подлокотником дивана и сидушкой очередной шкалик «лекарства», прикладывается и прикрывает глаза.

За ним на стене пышным цветом разрастается плесень. Вот ведь зараза, никак её не вытравить.

Ксения Блаженная уже пару недель не отходит от Бориса, пытаясь убедить меня, да и его — ментально, что неплохо бы сходить к врачу, а то больно болезненный у него вид. Друг меня не слушает, на её внушения не поддаётся.

«Как будто в броне он, в скорлупе. Не достучаться никак», — сетовала тётя Ксюша.

Как вытащить друга из этой брони, я не знаю. Внешне, конечно, замечаю, что Боря осунулся, посерел, и под глазами круги залегли, но так вроде ничего критичного. Я почти решил обратиться за помощью к родителям, чтоб посмотрели на Борю, но то одно, то другое, замотался, закрутился и забыл. Ещё и Люба заболела.

— Это точно твои ведьмы! — возмущаюсь, наматывая круги по узкой прихожей.

И переживаю, и помочь не знаю как.

Любу рвёт даже от глотка воды, а скорую вызывать она не разрешает.

— Да причём тут ведьмы? — слышу из-за приоткрытой двери шум воды.

— Ну не все ведьмы, а твоя Лидия Ивановна! Решила вернуть тебя в Ковен, наслала чего-нибудь, вот тебе и плохо. Проучить тебя так решила. Вначале Таню со свету сживали, теперь за тебя принялись!

Люба, измученная и осунувшаяся, с волосами, затянутыми в хвост, выходит и неспеша идёт на кухню.

— Чаю хочу. С сахаром.

— Сейчас. Я мигом, — суечусь на кухне.

В принципе я парень с руками: могу и котлет нажарить, и картохи, могу пельмени отварить и чай заварить. Но сейчас с тоской думаю, что хочется Феофана взять в аренду хоть на пару денёчков. Чтоб он блинов напёк и киселька сварил.

— Да не ведьмы это. И Лидия Ивановна тут ни при чём. Это пара сегодня была последняя… просто ужас. Жених её просто душил, давил, столько гордыни, столько злости, что я сквозь митенки чувствовала её страх. А невеста беременная. Мне так её жалко стало. — Люба всхлипывает и как заревёт: — Я и тронула его слегка, чтоб любовью поделиться. А от него как хлынуло грязное, потоком просто, что меня аж замутило. Еле достояла церемонию. А у жениха мать хуже него самого, — сквозь всхлипы продолжает Люба. — Самая настоящая ведьма, невесту просто ненавидит. Я как представила, что они же её совсем замордуют, вот жениха и пришлось любовью накачивать.

— Дурочка ты моя, дурочка. Теперь за твоё колдовство тебе по маковке настучат. СМАК по твою душу придёт, заставит на себя работать.

Перейти под руководство СМАКа я предлагал Любе уже не раз. И с отцом бы договорился, и с Дизверко. Но она отказывалась, мутно объясняя, что дракон ведьм не любит. Хотя кто их любит так-то? Ну разве что я…

Любу рвёт ещё сильнее. Насилу откачал чаем и поцелуями.