Сорок третье октября

Сорок третье октября

— Джед, ты здесь?

Ответ пришёл очень быстро, почти втрое быстрее, чем при последнем сеансе.

— Да, Уэй. Ты что-то хотел? Я буду уже через полчаса.

— Вот послушай: «Если бы каждый человек на своём клочке земли сделал всё, что он может, то как бы прекрасна была земля наша».

На этот раз динамик молчал с минуту, но отнюдь не из-за расстояния.

— Чьё это?

— Некто Чехов.

— По-прежнему одержим древней культурой?

— А разве была какая-то другая?

— И то верно. Погоди… Нашёл эту цитату. Непонятная она. С тем же успехом можно сказать: «Если бы каждый человек построил себе хороший дом, то как бы прекрасны были дома наши». В чём смысл этой тавтологической очевидности? Если бы он написал «Земля», с большой буквы, было бы ещё ясно. Но он, как вижу, написал с маленькой.

— Тогда это не имело значения.

— Не понимаю.

— Вот ты привёл в пример дома. Но ты неверно построил фразу. Надо было закончить: «…то как бы прекрасен был город наш». Если же брать за основу деревья — тогда «лес наш»…

Внезапно динамик наполнился истошными воплями, причитаниями, шёпотами, молитвами, объявлениями, предупреждениями: «Боже, помогите мне!», «Меня кто-нибудь слышит?», «Не сообщайте свои координаты, это может привлечь мародёров…», «Говорит Цан, я нахожусь в четвёртом квадранте, если кто-нибудь может…», «Пожалуйста, пожалуйста, прилетите ко мне!», «Люди, ну ответьте же! Почему вы не хотите мне отвечать?».

Все эти голоса звучали одновременно всего несколько секунд. Затем их вновь сменила тишина.

— Извини, фокусировка сбилась, — сказал Джед.

— Ничего.

— На чём мы остановились… Ах да. То есть, ты хочешь сказать, что для древних земля была не просто почвой?

— Именно. Это было очень многозначное понятие. И почва, и территория, и наследство, и государство, и люди, и весь мир… Я сам иногда путаюсь в том, что же именно подразумевал автор под этим словом. Но если ты прислушаешься к этой фразе, если заставишь себя вникнуть поглубже в её смысл…

Динамик молчал.

— Джед?

— Да я тут. Смотрю названия его произведений. Умора, даже не понимаю половины. Что значит «вишнёвый»?

— Эмм… Вишня — вымерший предок бакитов.

— Ясно. Виш-нё-вый… Хм. Ты старомоден, как и твой пакс. Ладно, отключаюсь. Значит, на тёмной стороне?

— На тёмной.

Уэй Хеминг потянулся, неспешно встал из-за стола, и, не выключив компьютер, вышел сквозь распахнутую дверь в голубую осень.

Прямо от порога к восходу над выпуклым горизонтом вела прямая дорога. Стоило сделать пару шагов — и солнце воспаряло ещё выше. По изогнутому небу плыли лёгкие белые облака, наводившие мысли о тёплой постели. Иногда они закрывали слегка уменьшившийся за последнее время диск солнца, и тогда контуры предметов проступали резче, реальнее. Дорога шла меж увядших полей, в которых чуть слышно шуршали невидимые механизмы, собирающие последние зёрна. Пахло прелой травой.

Вращение пакса позволит ему дойти до цели несколько раньше, чем если бы он отправился в противоположную сторону. И хотя Уэю хотелось прогуляться, нельзя было терять ни минуты и прибыть на встречу не позже появления Джеда.

Уэй любил осень. В значительной мере потому, что именно тогда, один день в году в промежутке между тридцать пятым и сорок седьмым октября они с Джедом могли встретиться с глазу на глаз, не прибегая к радио- или голосвязи. Встретиться и вновь поговорить о том, что занимало их умы вот уже несколько лет. Редкие сеансы связи с длительными задержками между репликами — нет, это было совсем не то, что сесть за стол друг напротив друга и, прихлёбывая горячий чай, выкладывать всё, что накопилось у каждого за год. За его, Уэя, год.

Но не только за это любил осень Уэй. Она обостряла в нём чувства, а чувства, в свою очередь, освежали сознание, заставляя его с новой силой погружаться в скудные и противоречивые исторические данные, пытаясь найти верный ответ в их с Джедом вечном споре.

Солнце перекатилось через зенит и уже создавало небольшую тень впереди Уэя, когда он подошёл к перекрёстку: дорогу под прямым углом пересекала другая, такая же прямая — та, которую он называл «полярной». Хотя времена года на паксе Уэя наступали вовсе не от наклона оси вращения, на полюсах, тем не менее, система водоснабжения создавала почти нетающие ледяные шапки. Иногда летом, когда Уэю хотелось побыть в холодке, он навещал один из полюсов, по пути с удовольствием наблюдая, как сменяют друг друга пояса растительности – от пышного экваториального разнообразия до тундровых мхов и лишайников.

Скоро эти шапки вырастут в диаметре. Скоро — ещё одна нелёгкая, старящая зима.

За лентой «полярной» дороги по обе стороны от экватора начинался высокий тёмный лес. Уэй всегда испытывал некоторую боязнь, проходя здесь в сумерках. И это не было одним лишь страхом темноты. Несмотря на то, что пакс населяли лишь крайне мелкие и немногочисленные хищники, неспособные нанести ему вред, Уэй не мог отделаться от ощущения, что в любой момент из ближайших молчаливых кустов может выскочить одно из тех животных, о которых он часто читал и смотрел голофильмы, всегда со смешанным чувством восхищения и ужаса — будь то надменный лев, хладнокровный тигр или беспощадная хохочущая гиена.

«Интересно, а существуют ли в Системе паксы, населённые этими чудовищами? Ведь в загадочное время Раздела их наверняка определили в какие-то заповедники. Не могли же их оставить… там. Ну да, кажется, это и должен быть класс Z. Но смогли ли животные выжить без должного контроля? А если да — то во что превратились сейчас?».