«Я отправилась в Горманути, город Гермеса, и осталась там на некоторое время. После наступления kairoi и перемещения сферы небесной случилось так, что один из ангелов, пребывавших на первом небе, обратил на меня взор и приблизился ко мне, собираясь овладеть мною…»
Он и правда был подобен ангелу — красный, раскаленный, словно металл в печи, сверкающий, как солнце, за спиной развернулись два крыла. Она — белая, как луна, как серебро, как ртуть. Они сплетались в объятьях, он входил в нее сверху, она обхватила его руками и ногами. Трепетали крылья, он рвался вверх, но она вцепилась в него, не пуская взлететь, толчками поднимала бедра, принимая его в себя, чувствуя, как все ярче горит лоно, как бушует в ней огонь, пробуждая, высвобождая первоматерию, основу жизни, ее женское начало. Они слились, как две птицы, крылатая и бескрылая, два дракона, они были спаяны страстью в единое, как Уроборос, кусающий себя за хвост. Это был экстаз соединившихся солнца и луны, короля и королевы, это был просто экстаз, о, как она горела, задыхаясь от сладкой боли, словно запертая в яйце, и чувствовала, как он все быстрее двигается в ней. Она застонала, ощущая, как накаляется низ живота, приближая последний, самый мучительный всплеск наслаждения. Внутренности уже начинали пульсировать, она выгнулась, вгоняя его в себя, словно ритуальный нож, оставляя царапины на его плечах. Словно извергнулся вулкан — оргазм наполнил ее, сжигая и испепеляя.
Зоя застонала, пошевелилась. Прямо над головой захлопали крылья, он рванулся вверх, растворяясь. Ее тронули за плечо, и надтреснутый голос произнес:
— Закрываемся, мадмуазель.
Опять этот сон! Зоя подняла тяжелую голову. На длинных рядах столов стояли лампы под зеленым абажуром, под потолком Овального зала Парижской национальной библиотеки горели люстры; последние посетители складывали книги и отодвигали стулья. Вот откуда хлопанье крыльев: внешние звуки пробрались в сон, сформировав атрибуты видения. Все того же – будоражащего и непристойного. Который год оно преследует ее, проявляя запретное вожделение, хотя Зоя так старательно прятала его в самую глубь. И как ее угораздило заснуть в библиотеке?
— Оставить книги для вас на завтра? — спросил служитель. Зоя отодвинула словари, закрыла бертелевский перевод рукописи Марция, над которым и задремала, осторожно передала библиотекарю греческий оригинал алхимического трактата, затем стала собирать свои записи.
— Нет, месье, благодарю, я закончила.
***
Такси высадило ее на окраине коттеджного поселка перед Зеленогорском. В доме было темно, только на кухне горело электричество. Зоя поежилась под промозглым ветром с залива. Сквозь ряды качающихся сосен виднелись темно-серые воды Финского залива.
Вот она и дома. Нашаривая ключи в сумочке, Зоя двинулась по песчаной дорожке к крыльцу. Руки дрожали, когда она вставляла ключ в замочную скважину.
Полоса света падала в холл. На звук открывшейся двери он выглянул из кухни.
— Ты уже тут, Цыпленок? Почему не предупредила, я бы встретил.
Зоя нажала выключатель, загорелась лампа под желтым абажуром, осветив фигуру в проеме. Губы сами расползлись в улыбке, как всегда, когда она видела его.
— Не хотела, чтобы ты дергался в ожидании. — Зоя размотала шарф. — Холодно тут у вас.
Он принял у нее пальто.
— Я бы медитировал, ты знаешь. Не зря столько лет учился сдержанности, скромности и терпению. Как доехала?
Зоя приглаживала волосы перед зеркалом, но смотрела не на свое отражение, а на него. Она впитывала его взглядом, с замиранием сердца ловила каждую черточку, с радостью и печалью отмечала новое. Немного прибавилось седых волос, но бодр и красив по-прежнему. Кажется, чуть набрал в талии. Ничего не поделаешь, возраст. Впрочем, он выглядел великолепно для своих лет. Когда подруги первый раз видели их вместе, они с восхищением и завистью допытывались, где она откопала такого мужика. Женщины постарше, хищно гримасничая, говорили, что она слишком молода для него, пусть поделится. С гордостью и затаенной грустью Зоя отвечала, что это ее отец.
— Чему улыбаешься? — спросил он. — Неужели нашла себе кого-нибудь? Французы — интересные мужчины, умеют вскружить голову.
— Вот еще. — Зоя передернула плечами. — Просто рада, что снова дома.
Он наконец повесил ее пальто.
— Что, за полгода совсем никто?
— Ну что ты, пап! Ты для меня единственный.
— Я всего лишь отец. — Но он с облегчением улыбнулся. Она закинула руки ему на плечи, приподнялась на цыпочки и чмокнула его в щеку.
Он отстранился:
— Без нежностей, ты же знаешь, я этого не люблю.
Зоя отступила на шаг, спрятала руки за спину, как в детстве, когда ее ловили на чем-то запретном.
— Просто соскучилась… — Она поняла, что голос сейчас задрожит от сдерживаемых слез, и замолчала. Он заглянул ей в глаза.
— Ты чего? Ну извини. Я правда рад, что мы сохранили наше маленькое содружество. И что мой Цыпленок дома. Моя Аргигорепея… Кстати, я как раз собирал ужин. Марта уже ушла. Будешь есть?
Зоя слабо кивнула.
— Конечно, я жутко голодная. Три часа от аэропорта добирались. Марту можно отпустить, теперь снова я буду о тебе заботиться. Только переоденусь, подождешь?
Он взял ее саквояж:
— Помогу с вещами.
После долгого отсутствия комната как будто уменьшилась. Зоя вошла, огляделась. Все как всегда, вещи прибраны и разложены по местам, но отчего же кажется, что это немного другая комната?
Отец поставил саквояж на стул у дверей, скрестив руки, прислонился к косяку. Взгляд рассеянно блуждал по стенам и мебели.
Отредактировано: 15.08.2016