Создать душу

Сначала было… плохо.

Океан при любом сотрясении проливался за край мирового Диска, Луна то падала на Землю, оставляя глубокие кратеры, то норовила отправиться в гости к лучезарному Солнцу. Впрочем, накладки были неизбежны: она впервые лепила собственный мир из первозданного Ничто. Многие идеи, казавшиеся такими удачными в проекте, потеряли привлекательность, столкнувшись с громоздкими ограничениями материальной реальности.

У него было больше опыта. И под его чутким руководством края Диска оказались стянуты в одну точку, перевязаны морозным шнурком полюса, а для надёжности ещё и прошиты спицей оси вращения. Луна легла на орбиту, и теперь исправно появлялась на небосклоне, лишь незначительно, и предсказуемо, уменьшаясь или увеличиваясь в размерах. Мироздание двигалось, музыкально стрекотало, росло, и при этом не разваливалось на куски. В первом приближении она была удовлетворена.

Ещё тут зародилась жизнь. Созидающая фантазия прорастала гигантскими травами и миниатюрными деревьями, острыми листиками и мясистыми иглами, ядовитыми цветами и благоухающими корнями.

Потом настал его черёд пробовать силы в новом качестве. Звери и насекомые получились хорошо. Воодушевлённый, он с энтузиазмом взялся за глину и создал тех, ради кого они всё это затеяли.

***

Мелкая галька серебряно блестела в лунном свете, воздух наполняло благоухание маттиолы и нагретой за день хвои, стрёкот сверчков служил музыкальным сопровождением песне, доносившейся из глубины леса, оттуда, где мерцали огни жилья.

«Мило, – её улыбка усыпала траву бриллиантовыми капельками росы. Но в глубине грозовых глаз плясали насмешливые искры. – Я помню, как ты сочинил эту мелодию. В другом времени и другом месте. Для меня».

Он ответил неразборчивым шелестом ветвей исполинских дубов. С одного из них взлетел и недовольно каркнул ворон.

Неслышные и незримые они посетили первый Город. Строения здесь не нарушали ландшафт или лесной покров, но органично врастали в него, становясь естественным пристанищем не только для венца творения, но и для мириад других крупных и мелких тварей. Жизнь копошилась тут тихо и безмятежно, не обременённая ни тяжким трудом, ни борьбой за выживание. Жители предавались только приятным занятиям: несколько пар кружили на площади в неспешном танце, лютнист, арфист и флейтист аккомпанировали певцам. Флейтист досадно сбился – когда она, задумавшись, повертела музыканта, осматривая со всех сторон, словно красивую куклу. Спохватившись, она вложила инструмент в на миг ослабевшие пальцы, флейтист продолжил с той же ноты, и никто в Городе не заметил заминки.

– Красиво, – сказала она, имея в виду не столько музыку или танцы, сколько самих участников вечернего концерта: все как один стройные, гибкие и безмятежные. Однако в уголках её улыбки собирался язвительный яд. – Разве ты не доволен?

Они беспрепятственно проникли в ярко освещённую мастерскую, расположившуюся у основания скалы. Скульптор работал над портретом. Пренебрегая глиняной моделью, высвобождал женские черты из глыбы мрамора. Работа была ещё далека от завершения, но уже теперь прослеживалось сходство с моделью, сидевшей тут же, напротив окна.

Молодой творец отличался несомненным талантом, твёрдая рука уверенно высекала лицо с высокими скулами и миндалевидным разрезом глаз. Тот, чьи пальцы лепили из первозданной Глины и заскучавшую девушку, и образ скульптора, смутился и затянул небо тучами. И хорошо, потому что там, у хрустального свода, звёзды играли в чехарду: так отражался от мира её смех.

– Какая очаровательная… рекурсия! Слепок со слепка, подобие подобия, уходящее в бесконечную глубину повторений. Ты забавный.

– Смейся, – догорало над морем печальными рунами заката. – Смейся сколько угодно. Только скажи, что мне делать теперь?

– С ними? С твоими недостаточно живыми куколками? – ехидный прищур Луны показался из-за склона горы. Вдруг стало холодно. Он вспомнил, что посоветовал… нет, потребовал тогда. Прежде. На Зелёном Острове, который Он поднял из морских глубин, а Она заселила первыми людьми.

«Просто уничтожь. И сделай других».

Горячий камень, служивший ему сердцем, сжался в предвкушении жестокого повторения. Немыслимо последовать собственному холодному, пусть и рациональному совету. Она тоже не смогла. Тогда.

Солнце умирало, окрашивая посветлевшие облака золотом. Теперь уже Луна восседала на небесном троне. Любуясь на себя в круглое зеркало озера, она мочила в воде светлую косу.

Но маленькая женщина с грозовыми глазами даже не взглянула в ту сторону: сделала пару шагов по лунной дорожке, и вот уже прыгает по обломкам скал, взбивает босыми ногами барашки волн. Она никогда не искала прямых и предсказуемых путей.

Ночные цветы распустили светящиеся чашечки, привлекая насекомых, и их деловитые покачивания слагались во внятные лишь Им двоим письмена: «Сам-то хоть понял, чего недостаёт твоим бледным статуям?»

Резкий порыв ветра сорвал яблоко с ветви. Оно угодило прямо на острый камень и разлетелось влажной кашицей. «Нет!»

Чуть погодя, Он тронул яблоню ещё раз – уже нежнее. Золотистые плоды дробно застучали по траве: «Я создал их по образу и подобию… нашему. И вложил всё лучшее, всё светлое и божественное, что нашёл в сердце своём. Всё, без остатка! Не знаю, что ещё им дать».

– О, нет, – мягкое тепло её голоса давило грудь духотой, предвестницей грозы, – в тебе есть много чего ещё.

– Например? – молодую берёзу согнуло требовательным порывом ветра.

– Ярость!

Один взмах руки – и её длинные ногти распороли небо и землю по линии горизонта.

– Упрямство!