Спички Грензко

Спички Грензко

Я не знаю наверняка, чем именно являлись спички этого Грензко …, но точно могу сказать, что это были не просто спички ….

Было лето и я, по своему обыкновению, носился по улице. Можно сказать, в поисках приключений. В тот момент, пребывая в том возрасте, когда уже казалось, многое изведанным, почти все виданным, простые детские игры мало чем привлекали. Поэтому, хотелось чего-то нового и необыкновенного. И, к тому же, по улицам страны гнетуще расползлась великая депрессия, и это никак не давало повода для стимуляции детского воображения. Разве, что только, в каком-то экстравагантном русле. Меня и моих друзей часто охватывала скука.

И, когда мой друг, наконец-то, согласился вечером пролезть во двор старой фермы, мое настроение воспылало задором. Дом фермера, стоявший на обнесенной старинным забором территории, уже давно казался заброшенным. А сам хозяин, бывал там не часто. По крайней мере, так нам казалось. Поговаривали, что он схлестнулся с индейцами. Его уже несколько наших видело, прыгающим в полях с их шаманами, обвешанным перьями. Дом находился на окраине городка, и что самое интригующее, по словам окружающей ребятни там водились привидения. Те, кто жил поближе, рассказывали, что это его индейские колдуны научили, привлечь для охраны поместья призраков. Ведь ему было, что охранять. Перед тем, как уйти в степи, он продал все и где-то, посреди своей фермы спрятал. Поговаривали, что там было немалое богатство.

И мы решили туда пробраться. Не ради сокровищ, скорее для удовлетворения детского стремления к приключениям. Все послеобеденное время планировали и представляли наши продвижения по окружающему ферму пространству и незаметное проникновение внутрь.

Но наши планы, даже не успев до конца сформироваться, были развеяны по предзакатному небу. Были нарушены самым непредсказуемым, на тот момент для меня образом. И этот образ породил самое невообразимое происшествие в моей жизни.
Меня позвал отец и сам попросил, чтобы я сходил к хозяину этой самой фермы … за спичками.
Когда, пришедший с работы усталый и измотанный мой предок, позвал меня, я больше опасался, что он даст какое-нибудь поручение по дому. Такое уже бывало и не раз. И тогда уже ни о каких уличных забавах и мысли бы не должно было возникать. Все мои устрашающие планы пошли бы насмарку. Но услышав эту его просьбу, я остолбенел. Он проговорил ее даже еще раз, пытаясь понять, слышал ли я его:

- Сходи к этому Грензко и, пускай даст спичек. Он сказал, что у него их много. А у нас … прикурить уже не чем, не то, чтоб огонь развести и помыться.
- На старую ферму …?- тихо промямлил я.
И сам удивился внезапно возникшему в моей душе страху. Еще минуту назад я с бравадой представлял, как мы будем пролазить сквозь кусты и перелазить через забор во двор, кишащем привидениями. И вдруг осознал, можно сказать, первый раз в своей жизни, что представлять и хорохориться перед друзьями, совсем не одно и тоже, чем  это сделать. Тем более, в наши планы не входило искать самого, прокуренного шаманским табаком хозяина фермы. Почему-то, казалось, это было еще хуже привидений.
- Что, сказок наслушался? Когда успеваете …, надо больше тебя работой озадачивать, чтоб меньше было времени на дурные мысли.
- Нет, просто ….

«ай, какая разница,- подумал я,- совместим приятное с полезным, проведем разведку»

- Что просто?- нахмурился отец.

- Темнеет уже, а путь не близкий.
- Возьми с собой друзей своих, все равно гоняете без дела. Так какая вам разница? А тут будет польза. Давай! И не задерживайся, а то и правда уже скоро стемнеет. Час у тебя еще есть. Давай. Туда и назад! Понял?
И я побежал. Но к моему очередному и далеко не последнему потрясению на тот день, все мои друзья наотрез отказались меня сопровождать. Даже мой друг Майки в последний момент ретировался, сказав, что он боится, что ему туда нельзя соваться.
- Если бы никто не знал ..., а тут твой отец …, а вдруг он расскажет моему …, в общем, давай, потом расскажешь,- и след его простыл.
Я посмотрел на солнце, неуклонно спешившее к своему закату, бросил взгляд на дорогу, мирно лежавшую между небольшими аккуратными домиками, по которой приходилось держать путь и, подобрав сухую палку, которая еще несколько дней назад была чьим-то мечем в дворовых баталиях, уверенно пошел к ферме.

Думать о том, что я увижу, достигнув цели своего пути, совсем не хотелось. Одно знал точно, если бы это было по-настоящему опасно, отец бы меня туда не послал. И это успокаивало. Попробовал подумать о самом фермере, о его странной фамилии –Грензко, но и это не вселяло уверенности. Поэтому постарался повернуть свои мысли на что-то более приятное и интересное. И тут же вспомнился найденный ножик.

Еще в обед, перебегая от дома к дому, в поисках Майки, я в пыли нашел ножик. Небольшой складной, таким мало кто мог похвастаться. Поэтому сразу же становилось понятно, что показав свою находку кому-либо, сразу же найдется и хозяин. Таких ножиков было мало. Да и сам я тут же вспомнил, как девочка по имени Кэти совсем недавно нам показывала такой же. Ну, или точно такой же.
Днем я сунул его в карман и побежал дальше. В течение всего дня время от времени доставал, когда никто не мог его увидеть в моих руках. Чистил от пыли. То, скрывая от глаз своей ладонью, то протирая, открывал снова. Словно хотел, чтобы он превратился совсем в другой ножик, не тот, что был у Кэти. Но он был все равно на него похож.

Я остановился. И снова достал свою находку. Открыл лезвие, посмотрел, как блики солнца играли на его блестящей, слегка поцарапанной поверхности. Вздохнул и, сложив, сунул обратно в карман. Так и не решив, что делать с ним. Очень не хотелось с ним расставаться. Он был, практически моим, когда я держал его в руках. И, срубив своим «мечом» куст высокой травы, пошел дальше.
Уже по прошествии многих лет, вспоминая эти события, я понимаю, что больше склонялся припрятать ножик у себя, нежели попробовать вернуть его хозяйке. Но она же девочка, зачем ей нож. Ведь это же оружие и это серьезно. Потому она его и потеряла. И я тогда думал, что его все-таки нашел, а не украл. Но, если точно знаешь хозяина найденной вещи, что это меняет?

И потом я вспомнил свою младшую сестру. Она всегда слыла растеряшей. Игрушек и так было немного в то непростое время, а она умудрялась их терять. Можно сказать, на ровном месте. Не раз приходилось их время от времени отбивать обратно. И в этот момент, могу сказать точно, я решил утром первым делом наведаться к Кэти. И мои мысли плавно перетекли к Молли, моей младшей сестре. Божьему подарку, как часто говорила мама, ну, иногда так думал и я, особенно когда было скучно на дворе или что-то интересное выдумывала Молли, но чаще всего младшая сестренка для меня являлась маленьким раздражителем. Родители считали ее одаренной, она умела петь. Что и делала, когда немногочисленные родственники собирались за каким-нибудь обедом, и все единодушно соглашались, что Молли певица, что надо. Но для меня, весь ее дар сводился к тому, что она умела вывести меня из себя. Что называется, с пол оборота. Но она все равно была моей сестрой и при опасности белого окалевания, выражусь так, я просто удирал со двора. И бегал по улице пока не остыну. Ну, если, конечно, успевал сбежать. Пока отец или мать не успевали меня поймать и поставить в какой-нибудь угол. Ведь в стычках с сестрой, я абсолютно всегда оставался крайним.

Я остановился и посмотрел на наш городок. Городок, в котором я родился и, по всей вероятности, собирался вырасти. Маленькая кучка домиков с облупившейся краской, припрятанных в тени садовых деревьев. Вдохнул свежий вечерний воздух, наполненный ароматами цветов и пыли, уже позабывшей о существовании дождя.

Посмотрел на последний двор нашей улицы. Опрятный и ухоженный дворик Стоунов. Дальше уже было поле. Поле, высокая трава, которого, стоявшая  вперемешку с кукурузой, прятала и таила за собой стены заброшенной и таинственной фермы. Высокая трава прятала в себе где-то и тропинку, о которой говорил Майк. Я подпрыгнул и увидел темнеющую серую крышу большого дома.

Солнце было у меня за спиной и  оно было уже достаточно низко над горизонтом, и тени, уже зная об этом, продолжали вытягиваться все больше и больше. Они захватывали новую территорию, накрывая окружающий мир высоких стеблей своей властью. А стебли скрипели, шуршали листвой, возможно, прощались таким образом с солнцем. Именно таким действом мне показался тогда этот внезапно поднявшийся шум. То, что кто-то или что-то могло радоваться приходу тьмы, мне в тот момент в голову не приходило.
Так, постояв немного и вдыхая запах травы, выносимый время от времени сквозняком из поля, я шагнул в эти высокие заросли. 
Влажная прохлада окутала меня, встречая и будто приветствуя своими руками-стеблями. Появилось впечатление, что абсолютно все эти руки-стебли решили меня потрогать. Длинные листья, некоторых были посечены, и из них свисали сохнущие нитки. Они щекотали кожу. Но я упорно уворачивался и продвигался, пытаясь найти ту тропинку, которая здесь непременно должна была быть. Сам собой в руку мне попал початок кукурузы. Он уже давно созрел и просто ждал, когда же его наконец сорвут. Моя рука машинально дернула и он присоединился к моему путешествию. Это может показаться странным, но именно после того, как я сорвал тот початок, мне вдруг захотелось остановиться и, немного подумав, повернуть на право. А через несколько ярдов я вышел на ожидаемую тропу. И оказавшись на ней, уже посмотрел на сверток желтеющих листьев приятной тяжестью давивший мне в руку. Много странного происходило со мной в тот вечер, да и потом тоже. Так что многого я к ним не добавлю, сказав, что именно этот початок мне дорогу и подсказал.

Всего какие-то четверть мили отделяли особняк этого Грензко от дороги. Именно столько надо было пройти по дорожке, проложенной по бывшему кукурузному полю. Я шел и думал, если дом и ферма заброшены, то кто проделал эту широкую тропу тогда? Представилось, как мы должны были проделывать этот путь с Майки. Как собирались лезть через этот большой белый забор, выстроенный больше двух сотен лет назад. А сам дом, должно быть, насчитывал не меньше лет. Там, само собой, должны были водиться привидения. Я тут же подумал, как мне такое пришло в голову, такое мероприятие. Очевидно, в тот момент с моей головой было не все в порядке. Но, по словам некоторых жителей нашего городка, именно таким меня и представляли. Меня и моего закадычного друга Майка. Мы, казалось, ничего плохого и не делали. По крайней мере, когда что нами планировалось, это было или просто веселой затеей, или, даже благим делом. Можно для примера привести инцидент с забором. Забором мистера Коннигана. Его жена Люси Конниган сама все время причитала, что ее двор окутан, по ее словам, стадом мух. И она очень переживала, что они нанесут какую-нибудь заразу и отравят ее кур. А она очень гордилась своими породистыми орпингтонами. И когда внук Флетчеров приволок немного резинки, чтобы влиться в наш дружный коллектив, мы как-то единодушно, и, можно сказать, творчески придумали, как совместить приятное и полезное.

Я даже и не вспомню, кому именно пришла в голову идея бить этих мух резинкой прямо на заборе. Мы растягивали небольшие ее отрезки, предварительно дружно поделенные между нами, и стреляли им по мирно гревшимся мухам на белой, недавно выкрашенной деревянной ограде. Вся и проблема наша была в том, что мы не учли этого последнего момента, что забор был чистым и белым, а после нашей около часовой баталии с мухами, он превратился в усыпанное серо кровавое мушиное кладбище. Но трудно передать, насколько это было увлекательное занятие. Мы чувствовали себя охотниками. Но чувствовали еще и пользу от творимой работы. Мы истребляли мух, которые так докучали Конниганам. Потому очень удивились, когда услышали их возгласы. Какие непередаваемые слова изливались из их уст в наш с Майком адрес.

Сразу же вспомнилась моя мама. Она представляла меня совсем другим. По ее словам, я был мальчик с образцовым поведением. И, как иногда она любила заявить, что думает, еще немного и у меня могут вырасти крылья. Она была глубоко верующей, и, наверное, для нее такие мысли были нормальными. Хотя отец далеко не всегда разделял такие ее взгляды. И относительно меня, в том числе.
«Он пацан и должен носиться по улице, сбивать с ног глупых, зазевавшихся теток. Он не ангел и не обязан летать между вами по церкви …. И передай своей подружке Люси, что пускай не распускает своих орпингтонов по улице. Тогда никому и в голову не придет палить в них из рогатки. Это хорошо, что ребятня их гоняет, откормила их, а они и рады стараться гадят на улице …., они хоть и не лошади, куры ее, но выглядят уже так, что в пору их в телегу впрягать …»,- именно это он изрек, когда миссис Маккинли пришла, отряхиваясь от пыли, жаловаться на мои проделки. Что ж, за такие слова я был тогда очень благодарен отцу, хотя все равно добросовестно отстоял в углу, после того, как помог ему убрать весь двор.

- О, у меня гости …!

Внезапный голос застал меня врасплох и, что называется, просто вкопаться в землю и держаться за нее изо всех сил. Моя правая рука, которая держала кукурузный початок, непроизвольно зачем-то выдвинулась вперед. И человек, довольно высокий и худощавый, в соломенной шляпе, взял его.

- Спасибо, маленький Уимфри …, но можешь оставить себе, у меня их много. Да, я побаивался, что в этом поле можно заблудиться.
- Н… нет, спасибо … мистер …,- все что смог я выдавить из себя. Но потом, немного придя в себя, добавил,- а откуда вы меня знаете?
- О, кто еще на ночь глядя, мог прийти в поместье, где полным полно … призраков? Только сын Джека Уимфри. Правда, Генри? 
Наслышан я о твоих подвигах,- протянул Грензко и взмахом руки пригласил меня в дом.

- Отец сказал, чтобы … я взял у вас спичек.

- А …,- он слегка остановился, потом весело проговорил,- конечно! Спички! Они всегда нужны. Я, скажу честно, очень счастлив, оказаться полезным твоему отцу. Поэтому ….

Хозяин дома быстро шагнул вперед и открыл дверь, приглашая меня войти в дом.
- … поэтому, с большой радостью поделюсь с тобой спичками.

Он широкими шагами прошел по прихожей, наклонился, чтобы проскользнуть в дверной проем следующей комнаты. По всей видимости, то была кухня или кладовая, потому как зазвенела кухонная утварь, и в свете, что проливался туда из прихожей, виднелись к потолку привязанные початки кукурузы и еще какие-то припасы.  Он то и дело задевал их головой, и они болтались туда-сюда. При очередном ударе упала головка чеснока и Грензко громко вздохнул. Мне было с одной стороны весело наблюдать за такими передвижениями этого высокого человека, которому приходилось наклоняться, чтобы избежать столкновений, но потом стало немного неловко, и я занялся осмотром убранства дома.

Это был старый дом. В колониальном стиле. И вопреки всем ожиданиями, сформированным из рассказов о заброшенности поместья, глазам предстала совсем другая картина. Обстановка была, конечно, небогатая, можно сказать, без излишеств. Деревянный пол, побеленные стены и деревянный потолок с покрашенными белой краской балками. Пол сильно скрипел под весом хозяина. Но, ко всему сказанному следует добавить, что дом был убранным. Он совсем не казался заброшенным или запущенным. Каждая вещь, будь то вешалка, маленький стульчик у порога, щетка для одежды, висевшая на стене у двери – все было на своих местах и выглядело так, что ими пользуются и бережно к ним относятся.

Я стоял, осматривался и терялся в догадках и мыслях. Картины, возникшие на фоне рассказанных историй, не вписывались в увиденное мною.

- Вот! Вот, твои спички, Генри, и я взял на себя смелость и сделал чай. Просто никак не мог допустить мысли, что мой гость уйдет без угощения. Я … не могу предложить тебе конфет и печенья, но чай мой просто … великолепен. Я собрал его сам ….
- Я …, спасибо, но …,- замялся я, и, поглядывая в окно, за которым уже начинало совсем темнеть, стал пятиться к двери, поглядывая на коробок, который держал в своих руках Грензко.

- О, конечно, уже почти ночь, но ты не переживай, я тебя проведу ….
- Нет, я сам …,- перебил я, даже не дав ему договорить его предложение.
Грензко на полушаге остановился, вздохнул:

- Как скажешь, конечно,- он открыл коробок, достал три спички и положил их в свою пачку папирос. От увиденного действия у меня где-то закололо внутри. По всей видимости, это был его последний коробок. Но он все равно его отдавал. Захотелось что-то сказать, но я промолчал. И мне даже стало очень неудобно, что я отказался от чашки чая. И, словно, почувствовав такое мое настроение, будучи, по всей видимости, очень гостеприимным хозяином, он переспросил еще раз,- так может, все таки, попробуешь чаю?
Я кивнул. А он, протянул мне немного помятый спичечный коробок, одним шагом шагнул в свою кухню и вынес мне чашку.

- Я хочу тебе сказать, я …, ты присаживайся, Генри, ты устал, и у тебя еще путь домой, присаживайся на стульчик. Я … уже говорил сегодня, что очень благодарен твоему отцу. Обычно о своих подвигах, просто обычных событиях, но которые делают людей …, можно сказать, настоящими людьми …,- он отпил из своей чашки, как-то довольно посматривая, как я разместился на том стуле - так вот, о таких своих подвигах отцы не рассказывают своим детям, наверное, просто потому, что это для них обычное дело. Это их обычное состояние – быть настоящими людьми. Да им и не хочется показаться хвастунами. И об этом кто-то должен сказать другой …, тот, кто просто благодарен таким людям.

Я сидел, слушал его. В одной руке держал спички, в другой чашку с чаем. И слушал. Не сразу понимал, что этот человек хотел сказать, он как-то говорил, немного сбивчиво. Но было понятно, что он очень уважительно говорил о моем отце.

- Несколько дней назад, на нашей работе …, мы вместе работаем, если ты не знал. Так вот, я повис на веревке …. Я не опытный работник, только что меня взяли, и понятия не имел, как эту страховку повязать и … повязал так, что сорвавшись, чуть было не … повесился,- Грензко засмеялся, но потом, очевидно представив в своей памяти эти произошедшие события, улыбку отпустил,- только твой отец меня подхватил. Все просто смотрели. А он мне помог. Вот. Потом почти все, подходя, говорили, что тоже видели и собирались помочь, но Уимфри был проворнее. Но не это важно. Очень важно понимать то, что требует твоя душа и быстро на это среагировать. Понимаешь? Нельзя медлить. Иначе, потом душе бывает больно. Отец твой не медлил. Это просто нужно запомнить, как простую вещь, подобно …, подобно той, что украденная вещь может жечь душу.

Он посмотрел на меня, улыбнулся:
- Пей чай, и … давай … быстро домой!

Я осушил чашку одним глотком, встал и кивнул. Мне хотелось что-то сказать, и даже остановился, но быстро кивнув, просто сказал:
- Спасибо, мистер Грензко, у вас, и правда, вкусный чай.
Он улыбнулся, кивнул, и открыл дверь, выпуская меня на улицу. И поставил чашку на ступеньки рядом с дверью.

Я вышел, посмотрел на него, на чашку, потом еще раз кивнул, и побежал к темнеющим воротам, которые разрывали собой белый каменный забор. В ушах только звенел голос «пожалуйста, Генри, тебе спасибо, что зашел …, только помни, это не простые спички, не трать их зря …».

Я бежал. Листья кукурузы время от времени цепляли меня за одежду, царапали руки. Уже было совсем темно, когда я оказался на окраине поля и увидел огни в доме Стоунов. Теплый свет, который лился из окон, сильно контрастировал с холодным светом, появившейся луны и мерцающих звезд. Я непроизвольно вздрогнул. Фраза о том, что украденная вещь может жечь душу не выходила из головы. Я раздумывал, почему он это сказал. Потом вспомнил его слова о необычности спичек. Я решил для себя, что этот Грензко очень был странным. Рука сама потянулась к карману, и я стал рассматривать коробок, отражающий завораживающий свет почти круглой луны.

Я открыл его. Он не был полным, как не был и новым. Было видно, что им уже пользовались. И, возможно, хранили уже давно. Именно такой картинки, с лошадью, вставшей на дыбы, я даже не помнил. Может и не видел никогда до этого. Возможно, Грензко купил эти спички где-то очень далеко. И я достал одну. И сам не понимая зачем, чиркнул ею о темную полоску сбоку коробка, и она зажглась. Осветила округу. Свет мне показался очень ярким. Я смотрел на него и не мог пошевелиться, пока огонь не обжог мои пальцы. А когда свет погас, наступила кромешная тьма. Я не видел ничего. В голове появилась ноющая боль. Она пульсировала, то нарастая, когда я пытался хоть что-то рассмотреть, то затихая. Я всеми силами моей души хотел выбраться из оков этой тьмы. Крутил головой, пытаясь найти малейшие признаки света. И тут боль исчезла так же внезапно, как и появилась и забрала за собой эту временную слепоту. И случилось нечто необычное. Я снова видел. Свет, блики, отражение света луны. Но этого я жаждал, удивило меня не это. Удивил ракурс, с которого я смотрел на поле, на дома нашего городка. Самым невероятным образом все это было внизу, подо мной. А я, судя по всему, летел.

Я тут же вспомнил свои мысли, когда погасла спичка и наступила темнота. Я хотел убраться с того места, где стоял. Сорваться, любым способом покинуть это непонятное место. Просто испугавшись. И, по всей видимости, это и сделал. Только таким вот экстравагантным способом – взлетев.

Как только я попытался логически понять, как это происходило физически. Каким именно образом мое тело смогло взлететь. Что позволяет ему в воздухе держаться, с помощью крыльев или чего-то еще, я почувствовал, что падаю. И вот потом, следующий отрезок времени у меня вызывает вопросы до сих пор. Первое, что я могу сказать, путь к дому я проделал по воздуху. Проще говоря, я прилетел домой. Все ощущения, которые до сих пор мое тело хранит, были именно связанные с полетом. Ударился головой о дверь. Кажется, что даже не успев досчитать до пяти, как дверь открылась и мой отец втащил меня в дом. Тут же послышались разговоры, какие-то обсуждения …. И вот тут наступает время еще одной версии моего похода за спичками. Голос, который обсуждал что-то с моим отцом, принадлежал этому самому Грензко. И, по его словам, именно он и доставил меня домой. Потому, что мне, почему-то стало нехорошо. И скорее всего, что я испугался его пугала в поле. И он, будучи добрым и отзывчивым человеком, подобрал меня и принес на себе.
На следующий день я проснулся поздно. Не помню ничего из того, что творилось вокруг. Побаливала голова. По мере того, как я просыпался, приходило понимание, что боль эта больше внешняя. Я поднял глаза вверх, и даже смог увидеть какое-то образование на лбу. И нащупал рукой здоровенную шишку.

Стояла тишина. И только младшая сестра Молли сидела рядом и на меня смотрела. Она скорее всего разглядывала мой ушибленный лоб. А когда поняла, что я уже не спал, закричала и стала звать маму.
Я вскочил, испугался ее такого поведения. Для нее было необычным такое проявление заботы обо мне. Но вида своей матери, вбежавшей в комнату, испугался еще больше. Она меня обнимала, терла голову, заглядывала в глаза, и, почему-то все время осматривала спину. Будто хотела там что-то найти. По всей видимости, пыталась понять, все ли со мной в порядке. А я, будучи не любителем таких, так сказать, обтираний, вырвался и выпрыгнул из кровати.

- Мама, ты чего? Я же ….
- Как ты себя чувствуешь, Генри? Ты упал в обморок и славный мистер Грензко …, он принес тебя …. И ….
Дальше я уже ничего не слышал. Фрагменты образов  просто полезли из моей памяти. Я стоял, вспоминая все предшествующие события.

- Ты проспал все утро. На тебя это так не похоже. Мы очень волновались за тебя ….
- Да!- задорно крикнула Молли,- волновались,- и она резко протянула мне руку, а в руке был початок кукурузы. Она сплела из него подобие куклы. Из длинный листьев сделала руки.
Я отпрянул, просто отпрыгнул, ударился спиной и затылком о стену. Я вспомнил тут же этот початок. Вспомнил, как он оказался в моей руке. И самое странное для меня было то, что говорил мне этот Грензко об этой кукурузе. Я не мог сформулировать для себя полностью его фразу. Помнил только образ, возникший от нее.
- Смотри мама, мама!- завопила Молли,- Генри …, наш Генри боится кукурузы!

Она подбежала ближе и стала показывать мне ее снова.
- Молли!- крикнула на нее мама. Сестра поджала губы и скривилась. Она отошла в сторону, села на стул, стоявший возле двери, и стала играть этой своей импровизированной куклой. Я смотрел на нее и не мог оторвать взгляд. Непонятным образом все происходившее воспринималось мной, как-то двояко. С одной стороны я видел свою сестру, которая играла початком. Это было для нее нормальным, она всегда любила найти себе какую-нибудь безделицу и заниматься с ней своей игрой. С другой стороны, что-то меня очень раздражало в ее поведении. Да и было совершенно очевидным, и это тоже было для Молли нормальным, она действовала мне на нервы. И совершенно привычным для меня образом я из себя выходил. Но вдруг, в момент апогея своего раздражения, вместо своей сестры я увидел себя.

Я совсем опешил. И тут за окном раздался шум. И открылось окно. А там, с перекошенным от усилий лицом был Майки. Он все это время сидел на кровле за окном и, потеряв равновесие, возможно от виденного, чуть было не упал.
- Майки!- крикнула ему мама,- залазь уже, а то упадешь еще, что я скажу твоей матери. И так здесь все утро околачиваешься.
- Да,- слово опять взяла Молли,- Майк все утро тебя сторожил, говорил, чтоб тебя не украл этот Грензко.

Мой друг влез в комнату, виновато поглядывая на всех, растирая поцарапанную руку. Потом посмотрел на меня и засветился улыбкой. Он посмотрел, немного виновато, на мою мать, своим видом, очевидно, показывая, что больше хотел бы, чтобы она выпустила меня из дома, нежели сидеть здесь всем в комнате. И она, будучи опытной в таких детских уловках, заявила:
- Быстро всем завтракать, а потом решим, что с нашим Генри делать. Но я, думаю, что тебе лучше сегодня посидеть дома.

- А что со мной …?- было, выкрикнул я. Мне есть совершенно не хотелось, но, поймав ее взгляд, успокоился. Мне так же, как и моему другу, очень хотелось вырваться на улицу. Мне было, что ему рассказать. Из меня просто рвалось все наружу. Но по виду матери я понимал, что на этот день она решила не сводить с меня глаз. Поэтому, как только они с сестрой вышли из комнаты, под предлогом, что мне необходимо одеться и убрать постель, я, наспех одевшись, вытолкал Майка за окно, полез туда и сам. Но голова моя закружилась. Почему-то моя шишка на лбу, как-то зажглась, сразу же, как только на нее упали солнечные лучи. И Молли забежала в комнату, и стала звать мать. Вся плоскость, на которой лежал наш город для меня заиграл и стал болтаться, подобно поверхности воды в стакане, когда его раскачиваешь. И я, потеряв равновесие, стал падать. Майк уже успел спуститься и кричал мне с земли. Я видел его краем глаза, когда уже после попыток ухватиться за черепицу, просто повис, держась за край крыши.

К Майку, кричавшему и махавшему руками, присоединилась мама и сестра. Я висел, поглядывал на Молли, возмущению моему не было предела. Я помню, что даже крикнул сестре, что это она виновата, черт ее дернул забегать в комнату и кричать, что я решил сбежать. И вдруг, непонятным образом, я снова стал вместо Молли видеть на ее месте себя самого. Словно, все мои обвинения тут же должны были адресоваться мне самому. И тут моя левая рука соскользнула, а правая не смогла удержать мое раскачивающееся тело и тоже отпустила хват. И я полетел вниз. Увидел большое окно с потрескавшейся краской, расположенное на первом этаже. Уже взгляд мой приметил розовый куст, в который я, можно так сказать, целил своим падением. И, непонятным образом, я замедлил свое движение вниз. Я будто завис в воздухе. И как только, так же, как и накануне, вечером, я осознал это, рухнул вниз. Но это уже было не тем падением, если бы я падал с крыши. Я просто легко опустился и единственное, что мне доставило неприятностей – это поцарапанные руки, ноги и пойманное рукой мамы ухо. Но она тут же отпустила его. И, сложив свои руки вместе у груди, на вздохе проговорила:

- Генри …, ты летел!?
Так как, для меня это было уже не первым случаем, можно так сказать, я отряхивался и сопоставлял в своей голове события. Майк, как и Молли, не видели, к моему счастью этого, так как в этот момент зажмурились. Только мама смотрела на меня с благоговением:

- Я всегда знала, что ты у меня особенный …,- проговорила она и потянула нас всех в дом. Она усадила нас за стол и стала со светящимися от счастья глазами ставить на стол тарелки и приготовленную еду,- после завтрака я … разрешаю вам погулять. Но только здесь рядом, недалеко.

Она проговорила это и про себя запела. Мы переглянулись и, погрузившись в свои мысли, ели поставленную перед носом кашу. Майк время от времени поглядывал на мою мать, которая то и дело останавливалась и читала какую-нибудь молитву. То на меня, на мою шишку на лбу. Особенно смотрел на початок, которым играла сестра, сидя за столом. Я с авторитетным видом остановил руку Майки, когда он потянулся к протянутой моей сестрой ему кукурузе. Я остановил его и просто проговорил:
- Не трогай. Я тебе потом расскажу ….

А Молли на это опять рассмеялась и, наклонившись к Майку, проговорила:
- Генри теперь боится кукурузу. Мистер Грензко сказал, что когда Генри бежал через поле … он увидел пугало в соломенной шляпе ….
- Молли!- оборвала ее мама. Но сестра только лишь понизила свой голос.
- И он так испугался, что …,- она посмотрела на мать, и просто добавила,- теперь я знаю, чем его пугать, когда меня будет обижать!

Но когда мы оказались на свободе, и пробежали около полумили, как это обычно и водилось, чтобы избежать преследования, меня прорвало. Я рассказывал, и по округлившимся глазам друга понимал, что рассказ мой удался. Я даже чувствовал себя героем. Потом показал и найденный ножик, который, по всей видимости, принадлежал нашей общей подружке Кэти.

- Ты понимаешь, Майк, как только этот початок оказался у меня в руках, я вдруг понял, где эта тропа. Сразу же! А он, этот Грензко, он сказал, что боялся, что я заблужусь. Нет, вернее, он сказал, что всегда боялся, что кто-то там заблудится …. Понимаешь? Он знал! Он знал, что я блудил в этих кустах. И он, будто подсунул мне эту кукурузу. Понимаешь, почему я говорю, что ее нельзя трогать?
- Я говорил тебе, что это страшный человек. А почему ты разрешил ею играть Молли?
- Я не видел, как она вообще оказалась в нашем доме.
- Но, тут есть не стыковка ….,- проговорил друг, рассматривая ножик.

- Какая?- удивился я.
- Ферма-то, она заброшенная. Как ты увидел, что дом … нормальный? Он заброшенный!
- Нет, он обжитой! Говорю тебе, он живет там …, там …, чеснок, у него висит под потолком, я чай у него пил ….
- Чай пил?

- Да ….
- Так вот, в чем дело! Он тебе чай дал! Вот тебе и показалось, что ты летал. Вот где собака зарыта!
- Да, Майк, ты возможно, и прав. Но тут теперь ты себе-то противоречишь, ты же не веришь, что он там живет ….
- Я не знаю, честно сказать, я там не был. А что он еще говорил?
- Что …, - я стал вспоминать, смотря, как Майк играл ножиком,- сказал, что украденная вещь жжет душу. Я думаю …, решил отдать ножик Кэти.

Он посмотрел на меня:
- Зачем он ей нужен? Она потеряла его ….
- Я не знаю, думаю, что так будет лучше. Страшно мне немного, если честно. И не понятно, как-то выяснить все надо ….
- Так какие проблемы? Погнали туда и все сами увидим.
- А ты не боишься?

- Я? Не боюсь, просто не знал, как тебе сказать об этом, все утро об этом думал и …, думал, что ты побоишься ….
- Ты с ума сошел? Я ночью туда ходил! Погнали!
И мы понеслись на окраину городка. Бежали, чтобы убедиться. Я хотел убедить Майка в том, что этот Грензко живет в своем доме. А он, в свою очередь, хотел доказать свою мысль, моей обратную.

Кукуруза стояла неподвижной. Не было ни дуновения ветра. Ни звука шелеста травы. Мы стояли и смотрели. И я не мог понять, как эта картина могла отличаться от виденной мною день назад. Я подпрыгнул и увидел, что темно серая крыша была на месте.
- Идем,- толкнул я Майка.
- А где эта тропа?

- Не знаю, я ее не вижу, почему-то, вчера она была где-то здесь,- потом я подумал еще и добавил,- идем вот так, наискось, она где-то там и мы на нее обязательно выйдем. Мы должны будем ее пересечь.

И мы пошли. Шли довольно долго, и, конечно же, производили достаточно шума, но сами заросли стояли, казалось, все равно молча. И на тропу мы так и не вышли.

- А если кукурузу сорвать?- сделал предположение Майк.
- Нет, не надо,- я даже остановил, уже было, потянувшуюся руку,- не надо.
Так мы и вышли к забору, не найдя этой тропы. Я подсадил Майка, чтобы он смог вылезти наверх. Потом он мне подал руку и вытянул меня. А пока я карабкался, он уже мог спокойно изучать обстановку.
- Ну, что я говорил? Дом … заброшен.
- Как …?- я укрепился и, тут же чуть было не слетел, Майк меня поддержал. Дом по всем критериям был не жилым.
- Сам смотри.

- Я … не понимаю. А где сам …, этот Грензко?- протянул я, осматривая двор, лежавший перед домом. Моему взору предстала картина старого дома с темными окнами, покосившимися поручнями на ступеньках, валявшимися листьями на земле. А посреди двора стояло высокое пугало, сооруженное из кукурузных стеблей и в соломенной шляпе,- где же … этот Грензко?

- Ну, следуя твоему рассказу, на работе, ты же сам говорил, что он с отцом твоим ра ….
Майк не успел договорить, что-то с задней стороны дома стало очень громко хлопать. Мы не могли понять, что это было, может окно, может какая-то доска, от ветра ….. Хотя и ветра никакого не было. Но мы от неожиданности, попадали с забора вниз.

- Привидения, я тебе говорил,- прошептал мой спутник, отряхиваясь и обтирая руки. Он был полон уверенности, ведь его предположение о том, что поместье заброшено оказалось правдивым. Он был в этом уверен. Но у меня мысли совсем разбежались. Я ума не мог приложить, как такое было возможно. Картина, которую я видел день назад, была совсем иной,- они охраняют это поместье …. Нам лучше убираться отсюда.

- Да, может это действительно привидения …,- так же шепотом ответил я, сам не понимая зачем. Эта фраза никак уверенности не вселяла. Скорее наоборот. Да и вся атмосфера, которая окружала нас, была совсем не жизнерадостной. Даже воздух казался неживым, немного влажным, имел запах сырого подвала. Забор был достаточно высоким, и трава густо росла, чтобы солнце сюда не попадало. 
Оно в тот момент путалось в кроне высокого дерева, которое бросало большую тень на дом. К самой нижней ветке была привязана веревочная качель. Она так же, как и все остальное, просто висела, казалась замершей.

- Так, слушай,- вдруг вжался спиной в забор Майк, рассматривая соломенное пугало,- а этот, Грензко, может он тоже привидение? Ты спроси отца, каким он его видел?
А стук между делом продолжался. Он, то нарастал и учащался, то замедлялся. При всей замершей обстановке этот внезапный шум выглядел очень странным. Мы стояли, прижавшись к забору, и осматривали дом. А в своем воображении пытались догадаться о природе этого звука.

- Что будем делать? Может, полезли назад,- первым пришел в себя Майк. Он приподнялся и начал осматривать подходящее место, чтоб забраться на забор. Он, казалось свою миссию выполнил, доказал мне, что здесь никто не живет. Кроме привидений, разумеется. А уж знакомиться с ними, по всей видимости, в его планы не входило. И я с ним в этом был абсолютно согласен. Но мне покоя не давали мои мысли, возникшие из-за нестыковки ленты событий, которая была в моей памяти.

- Я …, не могу уйти, не разобравшись …,- и, оторвав спину от забора, направился прямиком к пугалу. Рубашка прилипла к моей спине. Я хотел было ее поправить, но Майк, собираясь меня остановить, сделал это вместо меня, дернув за нее.

- Эй, ты куда? С ума сошел …,- мой друг не мог оставаться один. Он, вполне возможно, и по понятным причинам боялся, и потянулся вслед за мной. И таким образом мы стали продвигаться по двору. Слушая удары, разносимые эхом. Слушали удары собственных сердец, которые пульсом в ушах отбивали свое эхо. Я шел впереди, мой друг, держась за мою рубаху, шел сзади.

Первым на нашем пути стояло пугало. Оно было, действительно, высоким. Его вполне можно было испугаться. Хотя оно и было, наверняка, поставлено, чтоб пугать ворон, но точно они его не боялись. Судя по многочисленному помету, которое в избытке украшало кукурузное убранство. Соломенная шляпа покрывала аккуратно сплетенную голову, которая стояла на вполне угадываемой шее. Само туловище скрывала просторная накидка, из которой в стороны торчали палки-руки. Вдруг стук усилился, и мы отпрянули от чучела. 
Отбежали несколько шагов и с опаской на него посмотрели. Но оно по-прежнему стояло неподвижно. Стояло, похоже, что не видящее своей головой без глаз.

- Идем, посмотрим, что за домом ….
- Нет …, Генри, давай убираться отсюда,- зашептал Майк,- ну его, нет здесь этого …, никого здесь нет. Он потянул меня за руку обратно. Но руки наши, то ли от переизбытка волнения, то ли от невероятной духоты этого двора, были скользкими от пота. Его кисть выскользнула, он попятился и зацепил качель. Она задрожала и стала покачиваться.
На фоне остального безмолвия, она выглядела сюрреалистично. На всю обстановку два двигающихся предмета: качель и ее тень, прыгающая поверх упавших листьев.

- Идем, не выдерживая, снова зашептал Майк.
Но меня, словно что-то не отпускало. Я осторожными шагами, постоянно оглядываясь, стал обходить дом по правую сторону. И моему спутнику, опять же, ничего не оставалось, кроме, как следовать за мной.

Шаг за шагом мы приближались к источнику этих ударов. Они явно становились громче. Так что, можно было думать, что мы находились на верном пути. Если, конечно, так можно было думать. Гораздо лучше, вполне вероятно, было оттуда просто бежать. Но любопытство, хотя его и не считают пороком, иногда добавляет перца в жизни. Последний угол скрывал от нас этот сводивший с ума шум. И мы остановились, наверное, чтобы набраться сил, дабы справиться с увиденным. И, будто что-то меня толкнуло, я выпрыгнул и стал крутить головой ….

Откуда-то сверху, может, из верхнего окна свисали, как мне сразу показалось, очень длинные волосы. Они извивались, будто нечто или некто, хозяин этих волос, хотел забраться в дом, но не мог. Потому что, эти спутанные нити были зацеплены за доски, которые лежали на каких-то помостьях. И что-то черное было запутанно в этих волосах.
Ведомые любопытством, мы подошли ближе, и я увидел, что это была запутанная рыбацкая сеть. И за нее зацепилась какая-то птица, очень похожая на ворону. Она билась и дергала сетью доски, которые болтались на балке лесов. Они просто балансировали на ней, в любой момент могли упасть. Они и производили этот ужасный шум.

Я подошел еще ближе и подергал за сеть. Ворона испугавшись нашего появления и участия в процессе тряски  сетью, испугалась и еще больше, стала биться. Я отпустил было сеть, но потом попробовал ее дернуть в другую сторону и птица, отцепившись, полетела. Она набрала, было, высоту, но вдруг стала падать. Очевидно, выбившись из сил, не могла лететь. Она села на дерево рядом. И в этот момент случилось нечто для нас невообразимое и неожиданное.

Мы стояли и смотрели на птицу, которая только что обрела свободу. Молча, раздумывали, и радовались, что ничего страшного мы не увидели, как вдруг, где-то над нашей головой раздался, то ли щелкающий, то ли клокочущий голос. Он произнес:
- Большое спасибо ….

Мы получили такой стимул к бегству, что даже не сообразили сразу о направлении. Столкнувшись друг с другом, побежали к забору. Бежали и не оглядывались. Я лишь один взгляд бросил на пугало. У меня возникло чувство, что кто-то на нас смотрит. Кто-то наблюдает.

Я подсадил Майка, потом, так же с его помощью, забрался сам. И уже, будучи на самом верху забора, я снова оглянулся. Большой ворон, он был просто огромным, сидел на шляпе пугала и, как мне показалось, он смотрел прямо на нас. Сила тяготения не давала мне шансов что-то рассмотреть еще. Я упал на землю, неприятно ударившись. И мы, прихрамывая, полезли сквозь траву к дороге. Пробирались молча. Каждый думал о своем. Радуясь, что мы уже были на пути домой. По-своему, по-мальчишечьи, радовались, что испытали такое приключение. Это чувство переполняло нас. Такому не каждый день можно быть свидетелем. Наши друзья обязательно будут с завистью слушать наше повествование. Одно мне не давало покоя. Та самая нестыковка видимых мною картин. Я так и не мог понять, как мой разговор с этим Грензко мог вообще состояться. Как я мог видеть именно ту обстановку, ухоженную и опрятную? 
Когда мы вышли из травы. Я был совсем разбитый. Не мог связно мыслить. Мой собственный рассказ был таким феерическим, тот, каким я его представлял. А на деле все оказалось, или еще более непонятным, или просто фантазией. Следствием удара головой, подобно моей шишке на лбу. Только она, шишка, проявлялась на физическом плане, а мои фантазии – на психическом. Оглядевшись, я увидел, что мы находились как раз на том месте, где я зажег спичку.

- Слушай, вот это место …, и, как он мог быть призраком, он мне спички дал. Я ее здесь …, вот, смотри,- я поднял руку и показал свои пальцы, которые были обожжены,- они даже еще пахнут ….

Я сам, потом и Майк понюхал мою руку и кивнул. Запах действительно был. Мои пальцы еще хранили запах обоженой кожи.
- Призрак, говоришь? Как такое ….

Вдруг на поле налетел ветер, листья зашумели, словно побежала какая-то волна по всему полю. И мы бросились бежать. Я не могу сказать …, вернее сказать, не мог определиться в тот момент, почему это у нас вызвало панический страх. Мы будто почувствовали нечто. И побежали. Только по прошествии многих лет у меня стала формироваться более-менее ясная картина тех, прошедших лет. Но, вполне возможно, моя оформленная картина уже основывается больше на домыслах. Но тогда ….

Тогда мы разбежались по домам и сидели там, наверное, не отходя далеко от своих пап и мам. Нам, действительно, было страшно. И целый вечер я никуда не выходил. Я ходил за отцом, время от времени его спрашивая о Грензко:
- Пап, а он давно работает?
- Нет,- предок был немногословным.
- А, что это за история …, ты спас его, что ли?
- Это он тебе сказал?- отец слегка улыбнулся,- да, ерунда, парень новичок, с каждым могло такое случиться. Чего ты спрашиваешь?
- Да, так, интересно ….
- Вы про него байки какие-то травите, неправда все это. Многие про него всякое рассказывают, не увидел я в нем ничего такого, понял? Черт, куда эти ….
Он взял спички и пошел к входной двери. Я побежал за ним.
- А это он сказал, что спичек у него много?
- Он сказал. Чего ты так выспрашиваешь?
- Да, просто …, представил, как такая каланча могла повиснуть на веревке ….
- Почему каланча? Он совсем и не каланча,- отец озадаченно посмотрел на меня и добавил,- он еще ниже меня ростом. Да и … полегче, и это хорошо, а то бы я его бы не поднял …. Он и правду сказал, что ты его пугала испугался, когда возвращался через поле. Вот он тебя и принес ….

- Почему через поле? Оно у него прямо во дворе стоит. У дома ….
- Какой дурень будет во дворе пугало ставить? Оно в поле стоит. У дома, что в доме моль охранять …?

Эти слова отца подкосили мое понимание об окружающем мире еще больше. Я присел. Почему-то вспомнил о найденном ножике. И стал хлопать рукой по карману. Но его у меня не было. Я испугался, что его потерял. Но тут же решил, что это к лучшему. Я потерял ножик, следовательно, его у меня нет. Посмотрел на отца и вздохнул. А он, в свою очередь, в упор смотрел на меня, пытаясь понять, чего это я вдруг притих. Я поймал его взгляд и пробубнил:

- Пойду спать, нехорошо мне что-то.

А утром, ни свет, ни заря, меня разбудила мама. Она заставила меня вымыться. Дала чистую, выходную одежду. И потом потащила с собою в церковь. В это белокаменное изваяние с крестом на крыше. Я почему-то никогда не любил там находиться. Я всегда с удивлением наблюдал за теми метаморфозами, которые творились с лицами прихожан. Наших соседей или друзей отца и матери. Не мог понять причины этого блаженно умиротворенного выражения, с которыми они сидели и слушали проповедь. Зная практически всех этих людей в жизни, не мог понять, почему это выражение появлялось только там. А выйдя за двери, они становились порой до неузнаваемости другими. Только там они, видя или оценивая какие-либо проделки, их же детей, они с этим же блаженным видом закатывали глаза и качали головой. Они были такими мудрыми и все так понимали и очень были снисходительны. Но часом позже, встретив их же, где-нибудь на улице, реакция могла быть до противоположности иной. Это меня и озадачивало, и иногда, веселило.
Я сидел и слушал. Слушал перешептывания людей, сидевших по соседству на скамейке. Внезапно услышал возглас миссис Конниган. Она настолько была удивлена, что не сдержала эмоций:

- Твой Генри летал? Он ангел?
- Тише …,- попыталась успокоить ее мать.

- Да он стрелял в моих кур из рогатки, весело ему было, как они бедные перелетали через забор ….
Я встал и тихо вышел. Солнечная погода и свежий воздух были для меня намного лучшей обстановкой. Я спрыгнул со ступенек, посмотрел, как поднятая пыль от удара ботинок, закружилась вокруг моих ног. Проделал это еще несколько раз. Детство – это все же, непосредственное восприятие окружающего мира. И возможность, благодаря этому, видеть и находить в самых обычных вещах, что-то завораживающее и прекрасное. Что-то чудесное. Именно, чудесное. И, что самое интересное, для этого не нужны никакие проповеди. 
Этому не надо учиться. Скорее наоборот, люди это свое умение с годами забывают. И чтобы к этому мировому волшебству прикоснуться, они потом ходят в церковь, где их, по всеобщему мнению, учат снова видеть чудо. Но как-то, наверное, по-другому.

Такие мысли у меня всегда сами собой появляются, когда вспоминаю те эпизоды. Но тогда, я просто наблюдал. Наблюдал, как по городской дороге тянулась телега. В нее была впряжена лошадь. За поводья дергал мужчина с бородой и в старой шляпе. Сзади, на телеге было нацарапана фраза: «С тобой Бог». Я ее бы и не заметил, но мистер Уилсон, своим хриплым от многочисленных папирос голосом, крикнул тому путешествующему господину:
- Эй, почему ты это  нацарапал на своей телеге?
- Это все, что тебя волнует?- крикнул тот ему в ответ, медленно поворачивая голову, по ходу своего продвижения.
- А что меня должно волновать?
- Ну, хотя бы то, что с тобой Бог!
- Ха ….

Их перепалка продолжалась. Я не стал их слушать дальше. Они продолжали спорить. Мое внимание привлекла фигура высокого человека в соломенной шляпе. Он легко передвигался по улице и скрылся за углом следующего за церковью дома. Я подскочил, и собрался было бежать, но голос матери остановил меня:
- Генри! Ты куда это собрался?
- Я …, я просто ….
- Если так тебе необходимо снова без дела болтаться по улице, иди и переоденься. Я еще зайду к тете Бэтси, она пригласила меня на чай. Ты все понял?

Я кивнул. Посмотрел на тетю Бэтси, которая с той самой блаженной улыбкой смотрела на меня в тот момент. И побежал в том направлении, в котором скрылся высокий человек. Но мать меня снова окрикнула:
- Генри, куда ты? Дом, он в другой стороне.
Я опять остановился. Поджав губы, посмотрел на них, и, собрался было бежать уже домой. Но фраза подошедшей миссис Флетчер, всегда слывшей славой ходячего радио, остановила меня.

- А вы слышали об этом мистере Грензко? Он, говаривают, опять вернулся ….
- Да, я его видела,- авторитетно заяви миссис Маккинли.
- А мне он не нравится. Плохо, что он вернулся. Он итак был странным, а после того, как ушел к индейцам …, свихнулся совсем,- прозвучал чей-то голос из толпы.

- Да, что странный он, то это правда,- кто-то поддержал,- какая-то дурная слава ходит о нем.
Тут я увидел лицо моей матери. Она, будучи всегда сдержанной, стояла молча. Но когда при ней начинали говорить плохо о человеке, и это мнение она не разделяла ….

- Он хороший человек, он помог моему Генри ….

Все повернули головы и посмотрели на меня. Оценили мой, по их мнению, слишком нарядный костюм. Увидели, что ботинки были полностью в пыли, по самые штанины, успокоились. Очевидно, убедились, что это был настоящий я.
- Да, я тоже его видела,- робко вставила миссис Конниган,- он дал мне рецепт одной каши из трав, для моих кур. Они сейчас несут столько яиц!

И вдруг слово взял мистер Уилсон, все это время, молча слушавший этот разговор. Он откашлялся и заявил:
- Вы не слишком добродушно смотрите на этого Грензко. Кашку он дал, глаза замылил. Это, чтоб вы смотрели на его дела сквозь пальцы. Да, он вернулся. Но пока его не было, кто-то вырыл его золото. Теперь он ищет, кто это мог сделать. Вернее …, он знает, ему его духи все, наверняка, рассказали. Теперь он рыщет, чтоб навести страх и порчу.
- А если не найдет их, он наведет порчу на всех горожан!- выкрикнул кто-то из толпы.
Все разом охнули. А когда поверх их голов прозвучал голос пастыря:
- Он дьявол!

Все разбежались. Побежал и я. Бежал домой, чтобы потом найти Майка.
А он сидел в своем дворе и играл тем самым ножиком, который нашел я. Почему-то я не удивился, увидев его в руках своего друга. Тут же вспомнил, как сам давал посмотреть, а в последующих событиях совсем об этом позабыл. Но меня насторожило выражение лица Майка. Он был уж слишком хмурым для своего обычного поведения. Но его первая же фраза объяснила этому причину:
- Ты зачем рассказал Кэти о ножике?
- Я не рассказывал, даже не видел ее,- возмущенно возразил я,- а что?
- Я видел ее сегодня, и …, как бы невзначай, спросил об ее ножике ….
- И что?

Майк немного скривился, было видно, что ему было как-то неприятно, не по себе:
- Она сказала, что ножик у нее украл кто-то. На что я ей болтнул, что она сама его потеряла …. А она посмотрела на меня и сказала ту самую фразу, что сказал ты, что украденная вещь сожжет душу ….
- Это мне Грензко сказал,- проговорил я.
- Да, откуда Кэти могла ее знать?- Майк посмотрел на меня.
- Я ей не говорил. Тебе просто придется мне поверить …, да и ножик-то, все таки, ее,- я посмотрел на него, увидел, что он слегка повеселел,- ты знаешь, что говорят сейчас о Грензко?
- Майк повернулся и посмотрел с вниманием:
- Что?
- Говорят, что он вернулся и …, что кто-то украл его зарытое золото. И что он ищет этих воров.

Майк вскочил:
- Ничего себе! А кто его вырыл?
- Не знаю. Наверное, никто не знает. Но говорят, что он знает ….
- Точно, он знает. Говорил я, что он страшный человек. А ты не верил. Шаманом он стал индейским.
- Я не знаю, каким я его видел, не похож он был на человека, у которого есть золото.
- Конечно, его же у него украли.
Я пожал плечами, по-прежнему, не знал что думать. Вспомнил слова отца, что он видел его, почему-то, ниже ростом. Потом я вспомнил, что видел очень похожую фигуру в городе:
- А я видел его сегодня, кажется ….
Майк посмотрел на меня. Почему-то взгляд его выражал испуг.
- Ты знаешь, я сегодня из дома не выйду.

Была уже ночь. И я уже спал. Весь вечер я проходил в раздумьях. Не мог определиться с отношением к этому мистеру Грензко. Что-то меня мучило. Это что-то не заключалось только в странности самой личности хозяина заброшенного поместья. Конечно, мое представление о нем никак не вязалось с разговорами, которые ходили в городе. Весь день это возвращение горячо обсуждали. Припоминали даже, что такое уже было, когда-то раньше. Мало кто мог это вспомнить достаточно достоверно. Точно могли сказать, что сопровождалось оно какими-то неприятностями. И что его сокровища кто-то откапывал раньше. И участь этих охотников за чужим добром была незавидная. Потом, когда золото было отобрано, оно снова было спрятано. И Грензко опять ускакал к индейцам. Было это слушать странно. Мне просто не верилось. К тому же, мой отец заявил, что все это выдумки. Мне, конечно, хотелось с ним встретиться, но это было продиктовано желанием убедиться, что то, виденное мной тогда, было правдой. Что он является таким, каким он представился. Это было желание убедиться, что я не был сумасшедшим. Что слухи ходят и пересказываются людьми, так это было всегда. И понимание, что слухи сильно искажены и преувеличены мне больше нравилось, чем принять собственное безумие.

С этими мыслями я и заснул. Но меня разбудил сильный шум. Кто-то тряс окно. Не просто стучал, а именно тряс. Я вскочил и, пошатываясь, осторожно подошел посмотреть. Вне всяких сомнений, могу в этом уверить, что мне было крайне страшно выглянуть, просто смотреть, что стало причиной этого шума. Не то, чтобы открывать его.
На улице была ночь. Сквозь стекло виднелись звезды и уже полная луна, и часть крыши. Я осмотрел все с разных сторон. Ничего не увидел и стал уже думать, что мне это приснилось. Просто подошел вплотную, чтобы окончательно в этом убедиться. И на окно прыгнуло какое-то существо. Оно напоминало человека. Небольшого роста, похожее на ребенка. Но в свете луны было видно, что оно, как будто совсем не имело кожи. Словно она вся сгорела. Но больше всего меня напугало то, что существо крикнуло мое имя:
- Генри! Генри ….

Можно сказать, что любое страшное для тебя явление, которое происходит, может быть отгорожено, обнесено стеной собственного невосприятия. Можно закрыть глаза и крикнуть, что этого нет. Этот другой и страшный для тебя мир должен, просто обязан пройти мимо. Но когда существо из того мира зовет тебя по имени. Понимаешь, что оно оказалось здесь не случайно. Оно пришло целенаправленно к тебе.

Просто немой крик застыл у меня в горле. Как и я сам, не мог пошевелиться. Страх парализовал меня полностью. Я стоял и смотрел, как это нечто билось в мое окно и звало меня. Не просто звало, оно молилось. Вдруг оно прильнуло к окну вплотную и захныкало:
- Генри, это я, Майк.
- Майк?

Моему удивлению не было предела. Это нечто, действительно, очень напоминало моего друга. Но что с ним произошло? Я не могу толком сказать, что именно смогло меня заставить открыть окно. Ум мой, был полностью охвачен страхом, и он уж точно такой команды телу не давал. Помню, что заглянул в глаза этому существу, в них увидел своего друга. В который раз испытал потрясение, обрел понимание, что мы не только мыслим разумом, а часто совсем и не прислушиваемся к нему. Так или иначе, я открыл окно. И мой друг Майк медленно, стараясь ни к чему не прикасаясь, это ему доставляло боль, залез в комнату.

- Что случилось? Что с тобой?
- Грензко …,- протянул он и тихо захныкал.
- Грензко? Но что …, как?

- Я не знаю. Я никуда вчера не выходил. Как ты ушел, так и остался дома,- он осмотрелся, хотел, наверное, присесть, но передумал. Было видно, что любое касание его тело какого-либо предмета, доставляло ему немалой боли.
Он покрутил головой, посмотрел на меня и продолжил:

- А вечером пришел мой дед. Он весь вечер говорил об этом Грензко. Отец все его выспрашивал …,- Майк посмотрел по сторонам, покрутил снова головой, и посмотрев на меня в упор, понизив голос, заговорил,- этот Грензко дал моему деду каких-то бобов. Дедушка сварил их, и вылечил свою подагру. Он прыгал, показывая, как ему стало лучше. Съел всего одну ложку, попробовал. Смотрит, ничего. Съел тарелку, так, говорит, рука стала ложку держать, он съел всю кастрюлю. И сразу прискакал к нам ….
Майк замолчал и тупо смотрел, куда-то в свою даль.

- Так, что с тобой-то случилось?
- Со мной,- встрепенулся он,- я пошел играть снова во двор, достал ножик из кармана и …, сначала вся моя рука, потом … это, перешло на всего меня …. И оно жжет, прямо где-то внутри.
Меня осенило. Я все мог предполагать, но только не это. Я ясно, словно только что здесь они были произнесены, услышал слова:
«как украденная вещь жжет душу».

- Это ножик, Майки. Надо его вернуть ….
- Но как? Это же …, как сказки …, как такое может быть? И как я его верну? Сейчас?
- Сейчас,- сказал я, и стал одеваться. Некая картина стала вырисовываться в моей голове. Я понял, что, возможно, и меня не могло отпустить эти последние дни. Я помог Майку спуститься вниз, а сам пробрался на кухню и нашел тот самый коробок спичек. Аккуратно потряс его. Содержимого было меньше, чем я его взял в руки в первый раз. Я сунул его в карман и выскользнул на улицу.
Майк сидел, спрятавшись в кустах у дороги. Он очень боялся, что его кто-нибудь увидит. Хотя тут же проговорил:

- По словам деда, сейчас в нашем городке произойдет немало странностей. Он, дед, помнил, как ему рассказывал его отец, как на эту самую ферму, вдруг вернулся хозяин. И он сказал, что дело было совсем не в сокровищах. Как будто у хозяина было всего много. Настолько много, что он раздавал. Вот только, по его словам, брал каждый только то, что считал по-настоящему для себя нужным.
- Я не знаю, Майк, для чего тебе это нужно было, но … скорее всего, твой дед прав. Только надо вернуть этот ножик.
- Ты …, думаешь, что это он так … жжет меня?
- Сейчас увидим.

Мы такими крадущимися перебежками пробрались к дому Кэти. Улица была пустынной. Такое было, можно сказать, редким явлением. Очевидно, что весь городок замер, в каком-то ожидании. Мы, возможно, могли бы и не прятаться. Но ничего не могли с собой поделать. Было страшно.

Дом нашей подружки был темным. Нигде не горел свет. Все уже спали. Немного подумав, мы перелезли через забор, и подошли к ее окну. Оно было расположено на верхнем этаже.
- Как я ей отдам … это?- Майк, морщась, вытянул нож из кармана,- я не хочу, чтобы она меня видела.

Я посмотрел на него и в очередной раз вздрогнул. О моем друге напоминал лишь его привычный рост, глаза и одежда, которая уже была пропитана сукровицей. Я огляделся, нашел подходящий камешек.

- Спрячься … сюда, под стену. Я брошу камешек, она откроет окно, а ты, просто скажешь, что нашел ее ножик, когда … гуляли сейчас, что он тут вон, валялся. И скажешь, что положишь его … здесь, под вот этим камнем. В темноте она тебя не увидит. И мы уйдем.
Майк слушал меня и кивал. План был, по всей видимости, хорошим. И я кинул камень.
Раздался резкий и сухой стук. И мы стали ждать. Время летело, с каким-то даже шумом в голове, но ничего не происходило. Очевидно, что Кэти очень крепко спала. Я подобрал еще один камешек и взял про запас еще один. Бросил второй камень. Тот же стук и такое же ожидание. Точно с таким же результатом.

- Ну, как так можно спать?- возмутился Майк. Он уже терял терпение.
- Тихо,- прошептал я и замахнулся в третий раз. Но открылось окно и совсем не там, где мы ожидали. Открылось оно на первом этаже, и из него высунулась бородатая голова отца Кэти и он, уставившись прямо на нас, громко закричал:
- Что вы тут творите, черти?

Наконец-то открылось окно и у Кэти, она, скорее всего, была разбужена уже возгласом отца. Я толкнул в плечо Майка. И тут же пожалел об этом. Он взвыл от боли, но понял, что от него требуется. Но сделал так, как мог в этой ситуации. Бросил нож на землю и закричал:

- Вот твой ножик, Кэти, я нашел, не знал, как вернуть, прости меня ….
И мы побежали под треск и брань вывалившегося из окна отца Кэти. Он падал, кричал и обещал нас поймать. Падая, скорее всего, он что-то себе повредил, потому, как выл и ругался, и скакал за нами на одной ноге. Но мы, перепрыгнув через забор, уже бежали по улице. Раньше бы нас это веселило, такое спонтанное происшествие. Конечно, и почти наверняка, мы бы утром получили бы. Но все равно, нашли бы это смешным. Но сейчас было не до смеха.
Через несколько домов мы остановились. Майк стал себя осматривать. Он поднял руки, подставил их под свет луны. От ее круглой поверхности отражалось достаточно света, чтобы понять, что с его превращением ничего не происходило.
- Ничего! Я все такой же, Генри. Ничего не получилось. Может, не в этом дело было?
- Не только в этом. Нам предстоит еще одно дело,- ответил я.
- Какое?

Я посмотрел на своего друга. Подумал, что видя его сейчас таким, можно было сказать, что уже ничего не испугаться, невозможно найти что-то еще страшней. Но все равно было страшно.
- К Грензко.
- В поместье,- прошептал Майк,- ты с ума сошел? Мы днем там чуть не обделались, что говорить про ночь?
- Не знаю. Думаю, там мы получим все ответы. Ты же хочешь понять, что с тобой?
- Я не хочу понять, я хочу …, чтобы это пропало, хочу, чтобы было, как раньше …,- и он снова захныкал. Я посмотрел на него. И совсем даже не думая, что это была его слабость. Он и так, достойно держался. Мало, кто мог так такое перетерпеть. И, будто понимая мои мысли, Майк взял себя в руки,- ладно, хуже уже и так некуда. Раз считаешь надо так, пошли.

И мы пошли на окраину городка. И опять же, как нам странным это ни казалось, никто нам не попался на встречу. Все жители спрятались в своих домах. И не просто закрыли окна, а и задернули шторы. Таким наш город я еще не видел. Словно каждому было, что прятать от глаз. Я снова глянул на Майка. В который раз подумал, насколько мужественно он держался. Если мое предположение было верным, и именно этот ножик мог стать причиной такого превращения. То, страшно было подумать, что творилось у моего друга в душе. Может вся проблема людей заключается в том, что любые метаморфозы, происходящие с душами не заметны снаружи. Но, это до поры, до времени. И мне было странным, почему этого не происходило со мной, ведь это я нашел нож. Но, возможно, у меня была своя душевная дилемма.

Мои мысли прервались. Майк внезапно остановился и замер. Мы стояли на перекрестке, основная дорога которого вела к церкви. А прямо на середине пересечения стоял священник нашего городка. Он стоял, раскинув в стороны руки, запрокинув голову и широко открыв рот. Его взгляд был устремлен в ночное, усыпанное звездами небо. А из глаз текли слезы. Время от времени он издавал какие-то звуки.

Майк хотел было его тронуть, но передумал. По его глазам я понял, что именно он думал. Можно было удивляться тем странностям, которые происходили с другими людьми и с самим Майком. Но что удивляться, если сюда же попал и сам пастырь?
- Где-то тут ходит, наверное, и старый Ридли,- проговорил мой друг.
- Почему?- спросил я, вспоминая нашего городского любителя приврать. Немало людей попалось на его уловки. Особенно приезжих.
- Дед сказал, что его видели еще вечером. Он удивительным образом забыл, где живет. Всех спрашивает, ему говорят и показывают. Но он не верит, кричит и убегает.
Мы огляделись по сторонам, но больше никого не увидели. Посмотрели опять на священника и вернулись к своему пути.

Даже обычно живой и ухоженный двор Стоунов казался замершим.
«что можно думать об этом кукурузном поле»,- подумал я и шагнул в высокую траву. Майк, недолго думая, последовал за мной. Невозможно было сказать, сколько времени мы пытались лезть наугад. В темноте, прокладывать себе путь в этой кукурузе, было еще более трудной задачей. Показалось, что мы вообще топтались на месте. И вдруг, налетел какой-то ветер. Он образовал большую волну поверху травы. Мне показалось, что эта волна окружила нас, затем растянулась на все поле и полетела куда-то вперед. Потянулась, похоже, к дому поместья. От ветра нам засорило глаза. А когда мы отряхнулись, увидели, что стоим на той самой широкой тропе, по которой я пришел к дому в первый раз.

Мы переглянулись и, втянув головы в плечи, пошли вперед. Вперед к цели, ожидание которой, было хуже, самой трудности пути. Лишь, увидев темнеющие ворота, я осознал, насколько жутким мне казалось все это мероприятие. Мне даже стало казаться ошибочным мое предположение, что еще один разговор с этим Грензко может нам чем-то помочь. Но глянув на Майка, на его сосредоточенно устремленную фигуру, я понимал, что другого варианта у нас пока и не было.

Мы прошли через открытые ворота, и попали во двор. Огляделись вокруг. Того света, что давала полная луна, было вполне достаточно, чтобы понять, что двор был убранным.
- Он прибрался уже …,- прошептал Майк.
Но было даже и не в чистоте дело. Сама атмосфера была уже другой. Именно такой, какой запомнил ее я. Даже качель играла на ветру, именно так, как и должна веревочная качель. Я смотрел на нее, думая, кто здесь мог на ней кататься. И в этот момент меня толкнул мой спутник.

- Пугало! Где оно?
Мы стояли как раз на том месте, где видели его день назад. Но его сейчас не было. Я посмотрел на дом, на ступеньки, на чашку, которую поставил в прошлый раз хозяин дома. И она все так же стояла. Посмотрел на окна. Они были без света. И тут налетел тот же ветер. И свет в доме зажегся. Майк вздрогнул и, собрался, было, убегать. Но поймав меня за руку, остановился.

Сквозь окно было видно, как играли тени внутри дома. Было даже, казалось, слышно, как скрипели половицы. Все говорило о том, что хозяин теней, которые плясали по стенам и тот, кто производил шум, неминуемо приближался к двери. И она вдруг распахнулась.
- Генри! Конечно же, это Генри, младший Уимфри. Кто еще мог пройти сквозь высокую траву, да еще ночью,- он посмотрел на меня, как мне показалось, очень дружественной улыбкой, потом посмотрел на Майка. Просто глянул на него, даже ничему не удивившись, ничего не комментируя, просто проговорил,- заходите, а то вы дрожите. Ночь сегодня не теплая.
- Здравствуйте, мистер Грензко,- дружно друг за другом повторили мы, и зашли в свет прихожей комнаты. И в этот момент раздался то же щелкающий или клокочущий голос:

- Добрый день ….

Мы вздрогнули, как и в прошлый раз. От бегства нас останавливала только, наверное мысль, что уже и некуда бежать. И, возможно, какой-то до странности добрый смех этого мистера Грензко.
- Это мой старый друг, Кроули, не бойтесь, он очень вежлив, ничего никому плохого не сделает.
Мы посмотрели на верх шкафа. Там сидел тот самый огромный ворон. Он спокойно сидел и смотрел своими черными капельками-глазами на нас. Мы просто кивнули ему в ответ. Должно быть, очень комично выглядело это действо, потому как хозяин дома снова рассмеялся.

- Какими судьбами пожаловали вы ко мне, да еще и вот так вот, ночью?
Я выступил вперед, вынул из кармана коробок спичек. Тот остаток их, которые еще не успели сгореть.
- Вот, мистер Грензко, я … не должен был их у вас забирать все. Оставьте себе этот коробок, а дайте мне те три, что оставили себе.
Мой голос еще звенел у меня в ушах. Окружающая обстановка только еще больше усугубляла нереальность происходящего. А сам Грензко смотрел на меня очень внимательно.
- Это то, о чем ты подумал в прошлый раз, Генри?

Я молча кивнул. Чувство мое было двояким. Опять таким же, как и в прошлый раз, после встречи с ним. А позади меня стоял мой друг, Майк. Мне казалось, что я чувствовал звон в своей голове от его мыслей. И я чувствовал себя немного глупо. Но тут же, вспомнив, что с ним случилось, это мое чувство пропало.
Я кивнул:

- Я … хотел и в прошлый раз так же сказать, но ….
Грензко посмотрел на меня, и взял в руки коробок и улыбнулся:
- Это твои были мысли в прошлый раз, твое решение теперь.
Я не могу описать то облегчение, которое возникло у меня на душе. Это можно было бы списать на более-менее доброе расположение объекта нашего страха. Возможно, и на то, что я убедил самого себя и Майка, что виденное мною тогда, было правдой. Но в большей степени, я понимал, что стало легче на моей детской душе от того, что сделал я так, как хотела поступить именно она, моя, пускай детская душа. И это усиливалось чувством, что Грензко видел нас насквозь.

Он посмотрел на нас. Тогда взгляд мне показался странным. Но по прошествии лет я потом понял, что именно такой взгляд бывает у художников, когда они видят свою картину законченной.
- Ну, что друзья, пора вам по домам. Чтобы вас не хватились.
- Но …, мистер Грензко,- спросил я,- а …, Майк?
- А что, Майк?- удивился он, и с деланной пристальностью посмотрел на моего друга.

- Ну, вы же видите, что с ним,- проговорил я.
- Все, как бы и нормально с ним. Отличный парень, и уверен, настоящий друг.
- Я …,- слово взял уже Майк,- я кажется … проклялся….
Грензко даже улыбнулся, услышав его слова. Но он тут же взял свои эмоции под контроль и снова стал серьезным:
- Видишь ли, Майки, это тоже твои мысли и твое решение. Так что тебе и решать, быть тебе проклятым дальше или нет. Это в твоей власти. Как я могу повлиять на твое решение?
Майк кивнул. Мне показалось, что он что-то понял для себя. Потому как, поднял взгляд на него и проговорил:
- Спасибо, Мистер Грензко.

Потом он кивнул ему и, посмотрев на ворона, попробовал кивнуть и ему. Тот сидел на шкафу и, возможно, из-за своего размера производил впечатление участника беседы. Затем повернулся и пошел к двери. Я посмотрел на Грензко, хотел его попросить сделать что-то. Но тот меня остановил, поднял руку и произнес:

- Иди, Генри, и возьми свой коробок. Те три спички мои. У каждого есть свои, именно свои спички, чтоб зажечь их,- он наклонился, показывая, что эти слова могут быть важными,- не все в нашем мире можно понять умом. Некоторое вообще не надо понимать. Некоторые вещи могут просто происходить, будто не для тебя, просто, чтоб ты их видел. Они подобно деревьям вдоль дороги. Просто стоят, пока ты бежишь. Некоторые вещи понимаются, где-то, здесь.
Он постучал рукой по груди.

Я взял коробок, посмотрел на него. И снова удивился, почему его видели все люди по-разному. Даже мой отец видел его ниже ростом, чем видел сейчас я. Но эхо слов Грензко еще укладывали в моем сознании понимание им сказанного. Я просто кивнул и мы вышли. 
Молча прошли за ворота. Так же молча прошли все поле. По той самой дорожке в свете полной луны. Разум просто разрывался от переполняемых мыслей. Думалось о том, что мы представляли увидеть в поместье. Вспоминались картины, виденные в наш дневной поход с Майком туда. Стояло перед глазами пугало и большой ворон на шляпе. Тот ворон, при всей абсолютной схожести с виденным сейчас, напугал нас до полусмерти. Но сейчас …. Я шел и думал, как все же влияет наше восприятие на то, что мы видим.

Я остановился и решил зажечь спичку. Подумал, что это может помочь Майку. Но тут же услышал, как он завопил.
- Генри, Генри! Смотри … моя кожа, все нормально!
Он прыгал, задрав рубашку, крутился, словно подпрыгнув, хотел увидеть себя всего сразу и спину и живот. Он, действительно, был нормальным, обычным Майком, которого я знал всегда. Но я все равно чиркнул спичку, которая была у меня уже в руке ….

Много лет прошло после тех событий. Кажется даже, что не одна жизнь. Больше я не видел мистера Грензко никогда. Но, почему-то, как ни странно, именно в сложных жизненных ситуациях вспоминал именно его. И когда требовалось принять какое-то важное решение, будто бы спрашивал его мнение.

На счет странностей, которые происходили в то время в городке, скажу одно. Их было достаточно, чтобы удивиться. Порой достаточно, чтобы испугаться и плакать, достаточно, чтобы и смеяться. Но то, что я понял для себя тогда и осознал сквозь годы – это то, что сам мистер Грензко никому ничего не делал. Странное было то, что люди сами брали от общения с ним именно то, что считали нужным. Это может показаться странным, но весь тот ужас, что они испытали, был их ужас.
Но на общем фоне были и те, кто просто вылечил свою подагру ….

Во мне он странным образом развернул мой взгляд. Словно показав, что в мире есть все, и в моей власти выбрать то, что я считаю важным. Можно понять так, что у каждого человека, его собственные представления о мире, формируют некую сферу представлений, в которой он и живет, которая и решает за него, что от мира взять, что оставить, и насколько этот мир хорош. А каков он на самом деле …? Именно поэтому, каждый человек в нашем городке и видел мистера Грензко по-разному.
Я долго хранил тот коробок, так больше ни разу его спичек не зажигая. Иногда брал в руки, смотрел на картинку с вставшей лошадью на дыбы, и вспоминал те события. Но в один прекрасный день он исчез. Возможно, он потребовался кому-то больше, чем мне.
А кем мистер Грензко был, я не знаю … может быть ветром …, может быть просто, мистером Грензко.