Список жизни

Глава 17. Парашют

«Маринка, Маринка… Что теперь делать с Маринкой? Судя по всему, она здесь вообще не при чем», - после того, как Виноградов взял за основу свою самую невероятную и фантастическую догадку, мыслить стало легче, - «Если я имею дело с чем-то потусторонним, то в салоне и в самом деле могла быть брюнетка. А то, что я увидел – не более, чем галлюцинация, устроенная этими самыми силами. Боже! Что я несу? Потусторонние силы! Бред какой! Чушь! Абсурд! Но что тогда, если не это? Что? А может, я схожу с ума? Или уже сошел… Не зря ведь Маринка говорила о каких-то странностях. Вроде бы, психи не замечают за собой странностей, в то время, как окружающие воспринимают их именно, как сумасшедших. Надо будет расспросить ее поподробнее. Может, хоть тогда все встанет на место?»

К остановке подъехал дежурный троллейбус. Водитель открыл переднюю дверь и впустил Виноградова. Салон оказался совершенно пустым. Единственный пассажир прошел в конец салона и уселся на самое последнее место. Он откинулся на спинку кресла, прикрыв усталые глаза.

Домой возвращаться не хотелось, но бродить по улицам до рассвета уже просто не было сил. Слишком вымотан был Димка, слишком истощен и подавлен. Снова вспомнился кокаин, с его фантастическим свойством дарить прозрение. И даже возникло желание повторить. Но, в то же время, было отчетливо ясно, что наркотики дарят лишь иллюзию прозрения, но никак не помогают разобраться в проблемах. Скорее, позволяют забыть о них на какое-то время, отмахнуться.

- Зря ты так, Муха.

От этого голоса Димка подпрыгнул на месте, будто почувствовал под собственной задницей изворотливую змею. В салоне троллейбуса было не слишком яркое освещение, но резко распахнутые глаза все равно какое-то время привыкали к свету. Бобер сидел на соседнем сидении. Он говорил спокойным, тихим голосом, будто его внезапное появление было вполне нормальным. Димка же вжался всем телом в стекло окна и, не дыша, таращился на «однокашника». Лицо у того было грустным.

- Я ведь ничего плохого тебе не сделал. Ношусь с тобой, нянчусь. Помогаю, как могу. Чего молчишь?

Виноградов некоторое время продолжал прижиматься к стеклу, затем подпрыгнул, перескочил на впередистоящие сидения и выпал в проход, больно ударяясь коленом о металлический поручень. Нога залилась острой болью, Димка упал. Тут же поднялся на ноги и, испуганно огладываясь, торопливо захромал к кабине.

- Стой! Остановите! Стоять! – вопил Виноградов, не прекращая озираться.

Водитель посмотрел в зеркало заднего вида. Казалось, поведение пассажира его нисколько не удивло, хотя и явно раздражало. Он нажал на тормоз, троллейбус быстро остановился. От этого Димка, не удержав равновесия, в очередной раз растянулся на полу. Снова вскочил на ноги и, цепляясь за поручни, в два прыжка добежал до двери. Та зашипела и распахнулась. Виноградов выскочил наружу, будто из раскаленной печи.

- Проспись, торчок долбанный! – рявкнул водитель, закрыл дверь и тронул машину с места.

Троллейбус медленно проплыл мимо лежащего на обочине Димки, который провожал взглядом сидящего на прежнем месте Бобра. Тот просто сидел и смотрел вперед немигающими бордовыми глазами с продолговатыми зрачками. По щекам Виноградова текли слезы. Он поджал колени к подбородку, зажмурился и провалился…

Первое, что услышал, когда пришел в себя, был гул. Громкий, монотонный, от которого вибрировало все вокруг. Вплоть до поверхности, на которой он сидел. В лицо били порывы ветра. Невыносимо хотелось пить. Обезвоживание было настолько сильным, что даже глаза под веками резало от сухости. Димка попытался их открыть, но понял, что для этого потребуется, как минимум, хорошенько потереть веки.

Когда же это сделать удалось, то первое, о чем он подумал, было: «Сон! Я сплю! Это просто сон! Этого не может быть! Это идиотизм, если все по-настоящему!»

Димка рассмеялся. Он не мог остановиться. Иссохшие, обветренные губы тут же потрескались, и из ран начала медленно выступать кровь, собираясь в крошечные, красные шарики. Но Виноградов этого не замечал. Он продолжал истошно хохотать, не будучи в силах остановиться. Этот смех едва не довел его до рвоты. И уже когда начались первые спазмы, ему удалось взять себя в руки и остановиться. Несмотря на обезвоживание, на глазах выступили слезы.

Как только смех прекратился, на его место ворвался ужас. Дикий, древний. Тот, который испытывали люди, жившие миллионы лет назад, при виде неотвратимо приближающейся смерти. Так себя чувствовали пещерные охотники, когда за долю секунды до смерти чувствовали на собственном горле огромные клыки саблезубого тигра или замечали массивный каменный топор, летящий с бешенной скоростью прямо в лицо. Ужас! Он заставлял леденеть, замирать и молча повиноваться неотвратимой судьбе. И сейчас этот ужас испытал на себе Виноградов.

Димка находился в самолете! Настоящем, мать его, гудящем, летящем и трясущемся самолете! Его металлические стены были выкрашены в бледно-желтый цвет, по бокам фюзеляжа – круглые иллюминаторы, за которыми нет ничего, кроме яркого света и облаков! Вдоль стен - жестяные раскладные сидения. И лишь одно сидение не было пустым – то, на котором сидел Виноградов. А порывы ветра, которые он почувствовал, придя в себя, были не чем иным, как воздухом, врывающимся в распахнутую настежь боковую дверь!

Но самое хреновое во всем было то, что это был никакой не сон! Совсем не сон! А долбанная реальность! Он и в самом деле летел на самолете! И как он сюда попал – понятия не имел.