Спусковой механизм

Глава II

ЯРОСЛАВ

Она недовольно хмурится, отчего на ее лбу залегают слабые морщинки. Нежно касаюсь их кончиками пальцев, разглаживая. Она была слишком красивой. Слишком настоящей. Слишком любимой. Спустя три года ничего не изменилось: я всего лишь друг, которому суждено бегать за недалекой Яной, которая и о чувствах моих-то вряд ли догадывалась. Это окупалось другими. Другими, чуть более умными, красивыми или развратными.

– Опять? Крамер, ты издеваешься?

– Она хороша в постели, – недвусмысленно говорю я. 

– Где твои принципы? У нее есть парень.

Она отмахивается от моих прикосновений и возвращается к разбору документов. Староста параллельной группы выглядит куда более презентабельно, чем я. Темные волосы со светловатыми прядями, заколотые в корявый пучок. Неаккуратность – ее второе имя. Как и неряшливость. Но в том и было ее очарование. Бесконечно нелепое и почему-то любимое.

Я переминаюсь с ноги на ногу и потягиваюсь, делая вид, будто ее замечание ничуть меня не задело.

– Она сама притащилась ко мне домой. Полупьяная шлендра.

– Крамер, – шипит девушка. – Может, это порыв высоких чувств.

– Или ее парень настоящее дно в постели.

– Уж ты-то у нас гигант, – хмыкает она, заполняя журнал.

Вызов? Встаю с парты, разминая затекшую шею. Подхожу к ней сзади и укладываюсь на ее плечо, обнимая двумя руками. Слабый, тонкий аромат карамели, забиваясь в нос, приносил такую невыносимо болезненную волну желания, что я едва сдерживаюсь.

– Проверить хочешь? – шепчу я. 

Неужели. Неужели нельзя заметить, что я таскаюсь за тобой как псина, дура? 

– Отвали, Крамер, – ни один нерв на ее лице не дернулся.

Пошлые шутки в моем исполнении ее уже не пугали. С самого начала она была другой. Какой-то прямолинейной и независимой. И с самого начала было ясно – любые попытки бесполезны. Все равно, что пытаться поймать ветер сочком для ловли бабочек. В конечном счете, отпускаю ее, возвращаясь за стол напротив. Разбор документов – первоочередная забота старост. Нехотя открываю личные дела, подклеиваю информацию в ведомости, где нужно подделываю подпись секретаря. Знакомые лица в основном девичьи. С этой было в клубе. С этой веселились у меня дома. А эта не постеснялась воспользоваться уборной для преподавателей. Раз за разом, чувствую на себе тяжелый взгляд Яны, даже не пытаясь скрыть пошловатую улыбку. 

– До чего же ты мудак, Крамер, – повторяет она свою дежурную фразу.

– Вот эта ничего. Таскается за мной с первого курса, – демонстрирую ей фотографию пышногрудой Кати, с которой столкнулся в коридоре. – И вроде парень есть в каком-то Мухосранске. А с этой…

Неожиданно замираю.

Очередная фотография не вызывает во мне никаких воспоминаний о небывало удачном сексе. Ледяные глаза выделялись на фоне бледной кожи и темных волос слишком неестественно. Складывалось ощущение, будто тебя видят насквозь, но я тут же отмахиваюсь от этой мысли и заглядываю в личное дело «счастливицы».

– Прасковья, – давлюсь смехом, – Остроградская. Господи, кто вообще так детей называет? 

Яна передергивает плечами.

– Хорошая девушка. На красный диплом идет, между прочим. 

– С таким именем на панель идти надо, – замечаю я, подкалывая фотографию в дело. – Прасковья… Ты бы так назвала нашу дочь?

Девушка закатывает глаза и глядит на меня с нескрываемой издевкой.

– Прасковья – древнерусское имя, и, если ты так переживаешь за имена моих будущих детей, даю слово: я назову свою дочь Ефросиньей. 

– Да иди ты.

Перед тем, как закрыть очередное дело, в последний раз окидываю взглядом фото. 

– Серая, невзрачная мышь, – бросаю я вроде бы неживому предмету.

Ледяные глаза не дрогнули, даже не обратили на меня ровным счетом никакого внимания. Скорее, приняли к сведенью и сделали выводы. 
 

***

Яна нервно кусает губы, поглядывая на прибывающую толпу студентов.

– А если не все придут? Проректор же будет.

– Ему какое дело? – резонно замечаю я. – Вот если заявится Гончарова, тогда можно призадуматься и об отчислении.

Хохма своего слушателя не находит. Гончарова – зам по воспитательной работе. Жуткая, отвратная баба, возлагающая всю ответственность на светлую голову Яны. Пропуски – виновата предстуд. Плохая посещаемость – виновата предстуд. Очередные разборки принимают формат тоталитарного режима. Гончарова настоящий фанатик своего дела, но по сути никакой особой функции она не выполняла, считая при этом свою значимость безоговорочной. Яна продолжает вздрагивать при каждом звуке открывающейся двери. Аудитория спешно заполняется. Первые курсы садятся ближе всех, в надежде, что эта встреча принесет хоть каплю здравого смысла в беспечное существование студентов. 

Аккуратно дергаю ее за распущенные волосы. Без этого дурацкого пучка ее лицо сразу принимает самое невинное и доброе, пусть и испуганное выражение лица.

– Эй, все будет в порядке. Ты не ответственна за все и вся в этом аду.

– Я – предстуд. Лицо нашего факультета. Моя задача проинформировать…– она замолкает, глядя куда-то в толпу. 

Незамедлительно следую за ее взглядом. Твою мать.

– Добрый вечер, уважаемые студенты, – произносит Гончарова тоном начинающего диктатора. – Сергей Васильевич на встречу нашу придти не сможет, я с успехом смогу заменить его. 

– Присаживайтесь, – дрожащий голос Яны выдает ее с потрохами.

– Добрый вечер, Анастасия Григорьевна, – вступаю я, ласково улыбаясь пятидесятилетней бабе с большим самомнением. – Рады, что вы смогли прийти сегодня.

– Присаживаться я не буду. Хочу обратиться с приветственным словом. Все старосты на месте, я надеюсь?

– По болезни…– начинает Яна.

– С предоставлением справки.

– Некоторые еще на парах.

– Яночка, – начинает мигера сладко, – я лично составляла расписание. Последняя пара заканчивается шесть, – а затем она оборачивается к аудитории.

Начинается сущий ад для Яны. Она стоит, начиная зачитывать списки старост, и с каждым новым «отсутствует» бледнела, казалось, еще больше. Одно дело, когда ты прогуливаешь обычный старостат. Другое, когда в этом заседании принимала участие Гончарова. Из какого-то принципа она могла затаскать студента с объяснительнй, начиная с кафедр и заканчивая кабинетом ректора. Как бы я не улыбался ей, ловя восторженные взгляды студенток, она оставалась собой: продолжая хмуриться и коситься в сторону Яны. Неосознанно прикрываю девушку собой, становясь между ней и Гончаровой. 

Та в последний раз окидывает взглядом аудиторию и поправляет парик из жиденьких бардовых волос. 

– Прошу заметить, ваша предстуд напомнила о собрании, верно? Просто еще раз убеждаюсь в некомпетентности студентов нашего факультета. А это старосты! – она громко откашливается, заглушая тем самым тихие разговоры за последними партами, и вновь продолжает в своей бессмысленно официозной манере: – Меня зовут Гончарова Анастасия Григорьевна, я зам по воспитательной работе нашего факультета. Те, кто видят меня впервые, могут посчитать мое предвзятое мнение ошибочным, но могу заверить вас, уважаемые студенты, к концу года среди вас останутся лучшие из лучших, а не наоборот.

Кто-то давится смехом, и на самом деле, я бы и сам не сдержался, да только слишком хорошо знал Гончарову – с кем, с кем, а с ней лучше было не иметь дело. Она заводит разговор о том, как важно иметь определенную гражданскую позицию в социуме, о том, что факультет нашего университета зародился еще в далеком 1994 году, как тяжело и трудно формировался преподавательский состав, да и вообще любую херню, которой откровенно задерживала всех присутствующих потехи ради. Чьи-то лица уже багровеют от ненависти. Да и какой идиот назначает собрание после окончания последней пары? В шесть-то часов? 
Пытаюсь отвлечься от ее монотонной речи, заглядываясь на одну из студенток. Та игнорирует мой взгляд, но затем расплывается в смущенной улыбке. Первокурсница. Их видно издалека. С этими тупыми ужимками и откровенно светящимися наивностью глазами. Прежде, чем я одаряю ее своей улыбкой, кто-то дергает меня за рукав пиджака. Улыбка достается Яне. Она продолжает хмуриться, глядя на то, как я цепляю девок даже на собрании, но в том моя натура. Можно подумать, что она ревнует, да только это вряд ли. Яне достанется типичный семьянин, а я, скорее всего, сдохну от сифилиса. 

Неожиданно дверь в аудиторию распахивается, и в помещении настает мертвая тишина. Хуже того, что ты не пришел на старостат, может быть только то, что ты опоздал на него, прервав при этом речь Гончаровой. Каково же мое удивление, когда в опоздавшей я узнаю ту самую девушку с фото. 

– Прошу прощения, – говорит она спокойно, – могу войти? 

Гончарова даже опешила. В то время, как Яна в очередной раз дернула меня.

– Сделай что-нибудь, – пищит она мне на ухо.

Красный диплом. Нужны ли ей проблемы с дисциплиной? Тяжело вздыхаю и шагаю в проход.

– Простите, Анастасия Григорьевна, студентка договаривалась со спонсорами на двадцатилетие факультета. Идемте, – я хватаю под руку абсолютно спокойную льдину и тащу прочь из аудитории под удивленные взгляды студентов. 

Когда за нами захлопывается дверь, она спокойно произносит:

– Спасибо.

И «спасибо» в этом случае не подразумевало под собой ничего, кроме самой благодарности. 

– Натурой, может, отдашь?