Спящий рыцарь

Олис встречает Белуса

  Ранним утром Олис вышел из дома, чтобы набрать воды из колодца. Поежившись от сырой прохлады, он взял ведро и отправился на задний двор. С виду это был мужчина преклонного возраста: высокий, худощавый и сутулый. Седина уже посеребрила отдельные пряди его русых волос, которые спадали на плечи спутанными прядями. Высокий загорелый лоб избороздили глубокие морщины. Одежда на Олисе была порядком изношена. Мех на кроличьем жилете сильно вытерся и был весь изъеден молью, а стоптанные башмаки просили каши.

       Разрывая утреннюю тишину звонким отрывистым лаем, навстречу Олису выбежал пес. Со щенячьей игривостью он завертелся у ног хозяина, облизывая теплым языком протянутую ему руку. «Доброе утро, Додо», — ласково потрепал пса по холке Олис. Хвост Додо заметался из стороны в сторону. Он так суетился, что не давал и шагу ступить. «Ну, ну, хватит, уймись, — пытался вразумить его хозяин. Однако как не старался Олис, в голосе его не было ни капли строгости и Додо, не обладающий даром понимать человеческую речь, продолжал путаться в ногах до самого колодца.       Набрав воды, Олис поставил ведро на край колодца и посмотрел на небо. Небо было густо затянуто облаками, словно кто-то сверху укрыл землю белой периной, но тяжелых туч на горизонте не было. На обратном пути Оли все-таки споткнулся о Додо и расплескал на тропинку немного воды. «Ну до чего же бестолковый!» — воскликнул Олис. Вся его последующая речь носила чисто воспитательный характер. Додо сидел высунув из пасти язык и с неподдельным интересом и обожанием наблюдал за хозяином. Наконец, Олис, видя что распинается в пустую, махнул рукой и вошел в дом.       Немного времени спустя, накормив пса, мужчина озадачился собственным завтраком. В его доме было всего две комнаты, но вот уже много лет он занимал только одну (вторая стала чем-то вроде кладовки). Большая комната служила Олису одновременно спальней, кухней и мастерской. Это была настоящая обитель отшельника, который не слишком заботится об уюте и не ждет гостей. В углу лежал соломенный тюфяк, служивший Олису постелью. Рядом стоял кованый сундук. Посередине, напротив камина, расположился широкий стол, площадь которого была завалена всякой всячиной. И чего тут только не было: разложенные для сушки яблочные дольки, столярные инструменты деревянные заготовки, усыпанные белыми хлопьями опилок, а также гора грязной посуды и еще много всего интересного. Разогрев на огне бобовую похлебку, мужчина локтем сдвинул бардак на столе, освободив себе немного места.       Когда примерно через полчаса Олис вышел из дома, на голове его красовалась потертая широкополая шляпа. На плечи он накинул длинный плащ, а в руках держал пустую корзину для покупок. Наказав Додо оставаться возле дома, мужчина вышел за калитку.       Вокруг стояла тишина, нарушаемая лишь легким шелестом листвы. На этой, некогда оживленной, улице жил только Олис. Остальные дома были погружены в сонное безмолвие. На одних двери и ставни были наглухо заколочены, другие стояли полуразрушенные с темными пустыми окнами. Крыша соседнего дома прогнила и недавно с грохотом обвалилась. Небольшой садик густо зарос сорной травой, в том числе и жгучей крапивой, так что к нему уже было не подступиться. Редкие ягодки барбариса и черной смородины местами выглядывали, но были почти вытеснены сорняком. Это все что осталось от некогда цветущего и ухоженного сада. Дом в конце улицы походил на зеленый холм. Когда-то густой плющ оплетал веранду, создавая приятную тень. Теперь, почувствовав свободу, он сильно разросся и полностью скрыл дом за темно-зеленой листвой.       Олис шел с присущей ему неторопливостью. По дороге ему никто не встретился. Казалось люди в этом городе совсем вымерли. Редкий человек проходил по улице, скользя вдоль домов, как призрачная тень. Во время большого переселения люди, собрав только самое необходимое, отправлялись в путь, оставляя свои дома, и хозяйство. Это время было наполнено горечью расставаний с близкими, болью потерь и слабой надеждой на будущее. Оставленные хозяевами собаки обычно слонялись на рынке, возле прилавков, ожидая, что на землю упадет какая-нибудь мелкая рыбешка. Некогда верные, сторожевые псы бегали грязные, тощие, которые то и дело чесались от блох. Шерсть их запуталась и скаталась в колтуны, к ней цеплялись колючки репейника, на брюхе висели сосульки засохшей грязи. Собаки прибегали к своим опустелым домам и, растянувшись на крыльце, терпеливо, но напрасно ждали возвращения хозяев. Во дворе одного из заброшенных домов, перед крыльцом сидела собака. Тишину разгонял не ее звонкий лай, а долгий и настойчивый вой. И было в этом вое такое отчаяние, такая глубокая и сердечная тоска, на какую только способна преданная, но брошенная собака.       Если дальние улицы, почти совсем опустели, то здесь, в центре, еще теплилась жизнь. Олис перешел узкий ручей по каменному мостику. И в нос ударил затхлый запах тины. Так он оказался на главной площади, где располагался местный рынок. Здесь на прилавках было все, чем жил старый город. Несколько прилавков со снедью: мясом, рыбой и овощами. Фермеры с округи приезжали сюда, чтобы продать свой урожай. Но край этот край был малопригоден для земледелия. Местная глинистая почва, задерживала воду и давала скудные, водянистые плоды почти не имеющие вкуса. Олис подошел к прилавку с овощами и печально вздохнул, видя горку пожухлой моркови и кочаны капусты с вялыми пожелтевшими листьями. Мрачная и крайне неприветливая торговка, следила за Олисом, который хотел выискать что-нибудь более-менее съедобное.       Купив овощей, Олис отправился в обратный путь. На этот раз он решил пойти другим, более длинным путем. Он редко бывал в южной части города. Многие заброшенные дома напоминали ему людей, которые в них когда-то жили. За долгое время уединения, Олис приобрел привычку размышлять вслух, бормоча себе под нос. Он так углублялся в собственные мысли, что не парой не замечал ничего вокруг. Мимика лица была в эти моменты подвижной и забавной. Он, то приподнимал брови, наморщивая лоб, то тихонько посмеивался, то вздыхал. Иногда Олис говорил со своими друзьями, чьи образы всплывали в памяти, рассказывал им о своей жизни.       По обеим сторонам узенькой мощеной дороги стояли двухэтажные домики. Олис задержал свой взгляд на окне второго этажа углового дома. Одна ставня отвалилась, а другая слегка раскачивалась на петлях под действием дразнящего ветерка, который не давал ей ни открыться навзничь, ни захлопнуться вовсе. Олис долго, не отрывая взгляд, смотрел на это окно, казалось, он чего-то ждал. Ветер колыхал его спутанные волосы и полы плаща. Вокруг царила тишина, лишь только петли на ставне жалобно скрипели, моля ветер оставить их в покое. Расплывчатые образы всплывали в памяти Олиса. Мучительной была попытка вспомнить: от чего в этом месте ему трудно дышать? Отчего его словно хватают за горло? Олис все ждал, словно из окна должен кто-то выглянуть. Отчего столько лет он избегал эту улицу?       Вдруг царившее безмолвие и пустоту разорвал детский смех. Звонкий, чистый. Смех отражался от каменных стен и казался вовсе неземным, и неподходящим для этой унылой картины. От такой неожиданности Олис вздрогнул. Глаза его забегали, стараясь найти того, кто смеется, но голос казался бесплотным, как будто смеялся ветер. Никого не было видно, а смех звучал то там, то здесь. — Куда направляешься, Олис?! — послышался веселый детский голосок, который звучал все так же звонко, но уже где-то совсем близко. Тут мужчина повернулся и увидел в оконном проеме мальчика лет девяти-десяти. Напряжение спало с лица Олиса, плечи опустились. Этот мальчик был ему знаком. — Белус! Это ты, проказник! — воскликнула Олис, — и не стыдно тебе пугать прохожих?! Мальчик спрыгнул на землю и подошел ближе. — Прости меня, Олис. Я преследовал тебя от самой площади, окликнул, но ты будто не слышал. Потом вдруг встал, как вкопанный. Я подумал, уж не забыл ли ты, куда идешь, сказал Белус, губы которого тут же расплылись в шкодной улыбке. — Я хоть и стар, но еще не выжил из ума, маленький хулиган, — сказал Олис. Но в тоне его голоса было все так же мало строгости, казалось он и вовсе на нее не способен. Выражение негодования и возмущения на его лице, растаяло, как первый снег. Олис взъерошил волосы на голове мальчика и улыбнулся. Мальчика звали Белус. Он был местным сиротой-беспризорником. Немногие оставшиеся в городе дети, росли подобно полевым цветам и слонялись по улицам предоставленные сами себе. Узкое, бледное лицо Белуса было перепачкано грязью. Голову венчала шапка медно-рыжих волос, припорошенных пылью. Одет мальчик был в чужое рубище, босые ноги вымазаны в грязи и глине. В руках Белус держал только что пойманную форель, чешуя которой, при холодном свете дня, отливала серебром.