Срок годности

Эпилог 3

"Знаете, есть такие отношения с людьми, когда нельзя отказать. Собственно, проблема наркомании."
Никки Каллен "Арена"

      После сбивчивых всхлипываний Изабел мне в трубку я выбежал на улицу, забыв прихватить даже своё пальто, и устремился к дороге, чтобы поймать такси. Кажется, таксист посчитал меня ненормальным, но, если на чистоту, его нельзя было за это винить - в такой-то мороз и без верхней одежды только сумасшедший и ловил бы машину. Попытавшись объяснить водителю, куда меня нужно доставить, я ёрзал всю дорогу на заднем сидении, мысленно подгоняя таксиста, который, казалось, ехал на максимально медленной допустимой в пределах города скорости, пропуская всех на дороге и останавливаясь на каждом светофоре, замедляясь ещё на подъездах к ним. Неужели таксисты этого чёртового города всегда так ездили или это был беспрецедентный случай в мою честь?
      Огни города бликовали на зданиях, множась в холодном стеклянном танце, отталкивающем, но завораживающим своей пустотой и безжизненностью. Моя жизнь чуть не остановилась, а город продолжал жить, он бы и не заметил одной-единственной потери, что моя жизнь и мои чувства в такой гуще событий никогда не засыпающего полиса. Где-то там на одной из холодных заснеженных улиц стояла моя Ибби, стояла и горько плакала.
      Когда таксист привез меня по нужному адресу, я сразу увидел ее, стоящую около дороги посреди тротуара и смотрящую куда-то в пустоту выплаканными глазами. Она была словно не здесь, где-то в совершенно другом месте, стояла в расстегнутом пальто и словно не чувствовала кусающего холода. В первое мгновение она, казалось, даже не узнала, кто перед ней, посмотрев прямо мне в глаза, своими совершенно пустыми. Я похолодел от ужаса, в который окунул меня ее безжизненный взгляд. Если до этого в моей голове еще появлялась мысль, чтобы Ибби почувствовала мою боль от ее поступка, то, увидев ее состояние, я понял, что не смогу вынести ее страданий. Никаких и никогда, я понял, что, чего бы между нами не случилось, это всё абсолютнейшая ерунда перед той болью в ее глазах, которая разрушала и меня самого. Когда, узнав меня, Ибби заплакала, так горько, словно забрали дорогую сердцу жизнь, я сам не знал, как спрятать свои непрошеные слезы. Мое глупое сердце решило все за меня, не оставив ни шанса, ни сомнений, я любил так сильно, что боль отдавалась во мне в двойном объеме, за нас двоих.
      Изабел осталась со мной, но как-то далеко, так, что я всё еще не чувствовал ее рядом. Она пыталась выжить, а я делал всё возможное, чтобы у нее это получилось, потому что от ее жизни зависела моя собственная. Ее мучили кошмары, она плакала, думая, что я не слышу из соседней комнаты, стоило мне ненадолго отойти. Но я слышал, и ее слезы прожигали во мне новые душевные раны.
Она рассказала мне всё, нашла в себе силы и рассказала всё, что мучило ее, всё, что разбило ей сердце и продолжало ранить его. Я слушал, стараясь сдерживать злость, хоть и знал уже всё, что с ней произошло. Я знал, что не смогу просто пройти мимо и забыть, что сделали с моей Ибби, как заставили ее страдать, а потом вновь втоптали в грязь ее сердце, лишая всё это время надежды на настоящее чувство, искреннее, бессмертное. Мне казалось, что, смотря на меня, Изабел видела лишь только то, что и у моей любви есть срок годности, только она еще просто не смогла высчитать его. Я злился на то, что какая-то мразь невидимо всё время стояла рядом со мной, отбрасывая тень на то, что я хотел построить там, где остались лишь руины.
      Через несколько дней Изабел уехала, попросив дать ей возможность решить самостоятельно свои проблемы. Я знал лишь одну и хотел познакомиться с ней лично, чтобы вцепиться этой проблеме в глотку, закончив все мучения одним разом. Но моя слепая вера в Ибби позволила мне ее отпустить, чтобы она сама перестала оглядываться назад в своей жизни. Она уехала, а я, оставшись один в пустой квартире, подошел к компьютеру и включил маячок, монотонно мигавший красным светом, оповещая меня о том, где находилась Изабел. Больше я не мог себе позволить потерять ее в этом большом городе. Выключив маячок, когда она добралась до дома, я, стиснув зубы, заставил себя ждать, ждать столько, сколько потребуется Ибби, чтобы вернуться ко мне уже насовсем, но на этот раз я не собирался просто стоять в стороне, теперь это было не только ее решение, я собирался сделать всё, чтобы она поняла, что теперь это наши общие решения и наша общая жизнь.
      Когда Ибби написала мне, что хочет просто услышать мой голос, я осознал, что ей снова делали больно, и ее беззвучные рыдания в трубку, которые она пыталась от меня спрятать, разрывали мое сердце от боли и топили мой разум в ярости, сдерживаемой лишь на тот момент, пока Изабел не положила трубку. Я плохо контролировал себя, злость захватила меня полностью, и я готов был прямо сейчас найти эту скотину, заставлявшую плакать моего любимого человека. Я знал, где найти его, я знал, что нужно сделать, - один несчастный случай мог освободить всех нас навсегда. Но я пообещал Ибби позволить ей справиться со всем самой, и только это остановило меня от импульсивного, хоть и продуманного решения. Я нашел эту мразь, я проследил за ним до его дома, я вышел за ним из машины, я еле сдержал свой порыв просто оттаскать его за воротник и разбить его счастливо улыбающуюся рожу. Но я остановился, пусть это и далось мне слишком тяжело. Я обещал, я, черт меня подери, пообещал. Я ушел, подавив даже совершенно детскую мысль просто сбить с ног эту сволочь, словно я обычный, но чуть более неповоротливый прохожий, ведь он не знал меня. Никто не знал меня тогда, если так подумать, я был лишь тенью.
      Я ушел тогда, но всё время, пока Изабел не подпускала меня к себе, я следил. Нет, не за Ибби, я даже больше не включал ее маячок, просто потому что я верил ей. Я стал чувствовать ее в наших новых, еще странных телефонных отношениях. Меня интересовал лишь он, человек, без особых усилий и угрызений совести растаптывавший чужие жизни. Я казался себе каким-то безумцем, следуя по пятам за ним, я ждал лишь повода напасть, но лишь одергивал себя, оставляя себе в этой охоте лишь выслеживание своей добычи, продолжавшей жить как ни в чем не бывало. Я узнал о его скорой свадьбе на той самой девице, которую видел с ним в больнице у Изабел, узнал о ее беременности и злился на них. На него, на нее - отличная выходила парочка, подходящая друг к другу. Я даже не мог разобрать, кто из них всё же большая тварь: он - святая простота и эгоистичная сволочь, даже не думавшая, что нужно отвечать за свои поступки, или она - беспринципная, расчетливая тварь, разбалованная вседозволенностью из-за высокого положения своих родителей, идущая по головам ради достижения своих целей. Я надеялся, что они пойдут своей дорогой, оставив нам с Ибби нашу, ведущую в совершенно другую сторону.
      Но моим мечтам не суждено было сбыться, я понял это в тот день, когда дорога за машиной моей жертвы оказалась дорогой к дому Изабел. В тот момент что-то внутри меня словно оборвалось, я никак не мог поверить в то, что всё оказалось чудовищной ложью, не хотел верить в это. Неужели я вновь что-то пропустил, не разглядел, неужели снова сам обманулся? Я проводил взглядом моего заклятого врага, с счастливой улыбкой скрывшегося за дверью, ведущей в подъезд к Изабел. Я сидел, сжимая руль до побелевших костяшек на руках, я пытался усидеть на месте и не рвануть догонять его, хоть и хотелось ворваться к ним в квартиру, словно обезумевший маньяк, рискуя потерять Ибби навсегда, но хотя бы не позволив дурачить меня и дальше. Это была пытка, сжигавшая меня изнутри, не оставлявшая ничего живого ни в сердце, ни в голове.
      Минут через десять я уже почти сорвался с места, наплевав на всё, когда из дома практически вылетел мой ночной кошмар, хлопнул со всей злости входной дверью и скрылся в своей машине, в одно мгновение стартовавшей с парковки возле дома. Я даже не подумал поехать за ним, меня словно парализовало от какого-то неописуемого облегчения. Дурак, дурак, Господи, какой же я чертов дурак, успел уже напридумывать себе крушение всей моей чертовой жизни. А всё это было не так, совсем не так. Я был счастлив, наверное, но так эмоционально раздавлен, что даже не мог прочувствовать этого. Я просто продолжал сидеть в своей машине, откинув голову назад, закрыв глаза и тяжело дыша. Я действительно сошел с ума, это было совершенно точно.
      Немного придя в себя, я позвонил Ибби, вдруг осознав, что мое нынешнее счастье, скорее всего, далось ей нелегко. Ее безжизненный голос опустил меня с небес на землю, казалось, что у нее не осталось даже сил говорить. Она попросила лишь дать ей несколько дней для себя и не беспокоиться, что телефон ее будет выключен. У меня была вся жизнь для нее впереди, я готов был дать ее всю, что там какая-то пара дней. Лишь бы ей стало легче.
      Через два дня мой телефон всё ещё молчал, но я не звонил сам, я почему-то был уверен, что первым узнаю о принятом решении Ибби. На третий день я всё же не удержался и против своей же воли включил отслеживающий маячок в ее телефоне, просто потому что очень переживал за нее, не мог не знать, что с ней и где она сейчас. Мне всегда казалось, что эта информация для меня жизненно необходима. Когда я увидел, где находилась Ибби, я не смог сдержать улыбки. Побережье... Там, где всё и началось... Побросав вещи в небольшую сумку и позвонив Кори, чтобы меня не бросились искать, не зная, что со мной произошло, я помчался в аэропорт, пытаясь успеть на ближайший рейс. Я летел к своей Ибби, надеясь, что знаю, какое решение она приняла, надеясь, что услышу ее голос уже не таким лишенным жизни. Я хотел услышать ее, хотел увидеть ее, я хотел этого все последние два года. Об этом эти годы напоминало и кольцо, лежавшее все время у меня в кармане.
      Когда я увидел Ибби, прогуливавшуюся по пляжу, на котором мы проводили время вместе, от нахлынувшей нежности у меня, казалось, готовы были выступить на глазах слезы. Как могло быть возможным то, чтобы я потерял голову настолько, что даже дыхание сбивалось при виде Ибби, сердце сжималось, а потом вновь заходилось в сумасшедшем рваном ритме, совершенно не заботясь о том, что может убить меня силой своих чувств. Я не стал подходить к Изабел, я просто оставался в стороне, продолжая быть рядом, наблюдая за ней, любуясь. Маньяк, сумасшедший преследователь, не иначе, но мне было абсолютно всё равно. Я ждал. Не день и не два, но я ждал, зная, что, раз Ибби молчит, значит, еще не пришло время. Я ждал, я никуда не торопился, я не хотел, чтобы она чувствовала себя лишь обязанной ответить на мои чувства, я хотел, чтобы она поняла что-то о своих. И я дождался.
      Признание Ибби оказалось для меня почти невыносимым по силе эмоции, которая обрушилась на меня. Люблю... Мне казалось, что земля стала уходить из-под моих ног, я, наверное, не надеялся услышать этих слов никогда, я знал, что моей любви бы хватило на нас двоих. Но услышав их, я в первое мгновение испугался. Испугался того, что это лишь плод моего воображения, что сейчас я проснусь и окажется, что я один, что Изабел счастлива с другим и ей совсем не нужен такой сопляк, как я, или, что еще хуже, что нет и никогда не было моей Ибби. Я действительно испугался. А потом, изменив свое решение о том, чтобы не показываться ей на глаза, я всё же вышел из тени, я не мог дать словам, которых ждал так давно, уйти в пустоту, я хотел заполучить их глаза в глаза, так, чтобы уже никогда не отдавать их, оставить навсегда своими вместе с той, что произнесла их.
      Сказка. Это была сказка, снизошедшая наконец-то до нас, кружившая нас в каком-то водовороте счастливых моментов, которые заслужили, в которых с наслаждением купались, совершенно не смотря по сторонам, были лишь мы вдвоем и только друг для друга. Я смотрел на новую Ибби, я любил эту счастливую влюбленную Ибби еще сильнее, я не представлял себе жизни без ее горящих глаз, без ее звонкого искреннего смеха. Теперь она была действительно моей, открылась для меня, впустила в свою жизнь, в свое сердце.
      Сказка… Казалось бы, сказки на том и кончаются, когда все находят свою любовь, женятся и живут долго и счастливо, да? Я почему-то верил в эти сказки. Но почему-то моя жизнь больше походила на поганый триллер, где только и происходит что-то чудовищное, выбивающее воздух из легких силой своих ударов. Счастье подразнилось, показав мне, что оно имеет власть даже над такими, как я, ткнув меня в то, что мне оно тоже необходимо, а потом решило лишить меня своего общества. Мне казалось, что всё это лишь дурной сон, ведь просто не могло произойти чего-то столь же ужасного после таких оглушительных перемен в наших с Изабел жизнях, в нашей на двоих жизни.
      Всё смешалось в памяти в один какой-то фантасмагоричный клубок из рваных обрывков воспоминаний, всплывающих в неверном порядке, путающих меня самого, заставляющих сомневаться в реальности всего произошедшего. Вот моя Ибби в свадебном платье, том самом идеальном, которое она искала так долго, но нашла, нашла для меня. Мне оно было очень важно, потому что оно было важно для неё. Кольцо, которое я подарил ей на нашем пляже на побережье, сбиваясь со слов из-за волнения, охватившего меня. Наш первый танец. Наш короткий, но такой яркий отдых на Кубе, опаленный и в воспоминаниях ярким солнцем, словно фотография, сделанная против света: остались лишь контуры, но мелкие детали кажутся нереальными, о них лишь знаешь наверняка или же не помнишь, только догадываясь, было ли. Первое "люблю" Ибби, ее "согласна" перед священником, ее взгляд, полный любви, которую еще не знала, как уместить в словах, - всё это смешивалось с другими воспоминаниями, которые я никогда не смогу стереть из своей памяти. Серьезный голос Изабел, когда она говорила, что та мразь всё ещё держит, не отпускает, что нужно еще раз встретиться, нужно решить. Мои глаза застилала пелена от ярости, охватившей меня, каждый раз, думая об этом, я продолжаю злиться. На сволочь, которой было мало своей жизни, на Изабел, считавшую, что она готова справиться со всем, с чем ей придется столкнуться. Но больше всего я злюсь на себя. Позволил, отпустил, не успел раньше... Это ведь я дал то чёртово согласие, я не должен был этого делать, я должен был настоять на своем, я должен был запретить Изабел эту встречу, пусть бы ценой обиды, но ее я бы пережил, мы бы справились с ней вместе. Но я позволил, думая, что, как бы ни прошел их разговор, я решу его по-своему, без согласия Ибби, без того, чтобы она вообще когда-нибудь о нем узнала. Таким людям разговоры не нужны, они просто никогда не слушают, и я не собирался разговаривать. Но не успел... Цена моей ошибки была слишком высока.
      Как только смог вернуться, я поехал к дому Ибби, надеясь, что всё уже закончилось, я хотел убедиться, что всё прошло хорошо, а если не закончилось, я хотел против нашей договоренности всё же открыться, показать, что Ибби больше не была одна, что ее слезы не останутся больше безнаказанными. Я, если честно, плевать хотел в тот момент на то, что Изабел могла бы разозлиться или обидеться, это уже не было только ее личным делом. Я набрал в дороге ее номер, я всё еще не мог обходиться без ее голоса, я хотел услышать всё, что угодно, тогда я думал, что смогу пережить действительно всё услышанное. Как же я ошибался...
      Когда трубку подняли, мимо меня, сигналя, на большой скорости промчалась машина, подрезавшая меня. Я не слышал ответа, выронив телефон и выравнивая руль, когда я поднял его, Ибби молчала, но как-то приглушенно я слышал другой голос: чужой, пропитанный ненавистью и злостью. Я не знал, чей он, но я слышал все те страшные слова, что говорились, не веря в их реальность и реальность всего происходившего. Я, казалось, обезумел, как раненый дикий зверь, и, вдавив педаль газа в пол и нарушая все правила, помчался к дому Изабел, почти не разбирая дороги. Неужели опоздал? Я боялся думать об этом, но услышанное было слишком однозначным, слишком реальным при всей своей абсурдности. 
К дому Ибби я подъехал, когда с парковки, повизгивая шинами, вылетели две машины одна за другой. Я знал вторую, очень хорошо изучил ее, проведя слишком много времени за слежкой за ее владельцем. Телефон Изабел больше не отвечал, заставляя меня паниковать еще сильнее. Я терял драгоценные секунды, решая, броситься ли мне следом за теми машинами или же бежать домой к Ибби, вдруг бы она была там и ждала помощи. Казалось, прошла вечность, прежде чем я вспомнил о маячке. Изабел удалялась от меня, и я знал, что мое опоздание могло стоить ей жизни. Гонка с преследованием через забитую пробками вечернюю столицу началась с большого отрыва моих противников, за которыми я никак не мог угнаться, хоть и пытался сокращать расстояние между нами, пытаясь предугадать маршрут, которым они поедут, и срезая углы подворотнями, то выигрывая какие-то жалкие мгновения, то теряя целые минуты. Минуты, которые я отнимал у Изабел.
Я позвонил Кори и, не осознавая этого, почти кричал в трубку, чтобы тот хватал своих ребят со всем необходимым и ехал по моему сигналу, просто потому что я сам не знал, куда мы едем. Другу дважды объяснять не требовалось, я знал, что на него можно было положиться.
      В какой-то момент я подумал, что, может, всё-таки Изабел отвезут в больницу, ведь не могло такое происходить на самом деле, я мог понять что-то не так, мог не расслышать, мог ведь, наоборот, сам додумать то, чего не было на самом деле, мог... Но поворот за поворотом, уносящие нас все дальше от каждой из больниц на нашем пути, стирали все мои надежды в порошок, мы всё дальше удалялись от города, куда-то, где, как они решили, всё должно было закончиться для Изабел навсегда. Мне оставалось только не потерять их из виду и молиться всем существующим богам в надежде, что хоть один меня да услышит. И я действительно молился.