Станция

Станция

     Леху разбудило негромкое постукивание. С трудом разлепив запекшиеся веки, он приподнялся на локте в груде тряпья, служившего ему постелью. Привычно нащупал старенький "калаш" и невольно поморщился от резкой боли в правой руке, покусанной синюхой. Схватка, едва не стоившая ему жизни и сожравшая почти весь небогатый боезапас, случилась уж больше недели тому, но рана подживала скверно. Вероятно, в слюне этой облезшей твари кишмя кишели бактерии. Повезло, что хоть обширного заражения не случилось.
     Во рту было сухо и гадко. Воды оставалось всего полканистры и Леха старательно мучил себя воздержанием. Он хорошо помнил слова Свиридова, который был врачом в Убежище - при воспалительных процессах надо потреблять как можно больше жидкости. Да где-ж ее взять-то... Жидкости, как таковой, в округе было с избытком - станция обходчиков стояла посреди болот. Но после лехиной попытки утолить ею жажду, этой водой даже ноги мыть не хотелось. И так похожая на крем-суп, водица эта после кипячения превратилась в густую бурую жижу. Леха кипятил ее почти час и сделал тогда пару глотков, собрав всю свою силу воли, с трудом сдерживая рвотные порывы. Ему крупно повезло и он получил в награду лишь трехдневный понос и температуру. Хорошо, что ласты не склеил. И хватило же ума... Но уж очень пить хотелось.
     В помещении станции было темно. Перед сном Леха всегда опускал наружние ставни, сделанные собственноручно. Стальные листы скользили по пазам из стальных же уголков и поднимались при помощи цепочки, пропущенной внутрь. Перехватив автомат наизготовку, Леха застыл и прикрыв бесполезные во тьме глаза, старательно прислушался. Постукивание приближалось, а значит - мешкать не следовало. Хотя и торопиться надо было с осторожностью. 
     Он спустил ноги на пол и поднялся. Половица предательски скрипнула и Леха замер. Теоретически, в запертом изнутри помещении он был в относительной безопасности, но теория и жизнь, как приходилось убеждаться в этом не раз - разные вещи. Он постоял, старательно прислушиваясь, не завелась ли на станции еще какая жизнь, кроме него, пока он спал. Вроде все тихо, только усиливается перестук, приближаясь. Надо идти, а то упустишь шанс.
     Леха накинул на плечи прорезиненный плащ, поправил съехавший на правый бок за время сна видавший виды бронежилет и осторожно двинулся к выходу, старательно обходя препятствия. Он уже привык к внутреннему устройству станции и поэтому уверенно продвигался к цели. Вот край колченогого стола - обходим справа, здесь должна быть табуретка, потом угол нехитрой печурки и вот она - дверь. Нащупав засов, он вдохнул, резко сдвинул его и отступил в сторону, толкнув  створку от себя. В комнатушку проник неясный утренний свет. Кроме света, попытки проникнуть никто больше не предпринял  - и это таки очень хорошо, как говаривала тетка Руфь. Леха выглянул наружу.
     Утро только начиналось. Серые сумерки уже позволяли различать предметы, но выпивали из окружающего все цвета. Впрочем, и при ярком солнце - а пока Леха сидел на этой станции, солнце случилось аж два раза по полминуты - пейзаж вокруг не мог порадовать разнообразием палитры. Оттенки серого, бурого и болотно-зеленого, вот, пожалуй, и все меню для цветового гурмана. А в сумерках все вокруг казалось вырезанным из серого картона - такое же плоское и ненастоящее.
     Видимость очень затруднял ядовитый туман. Мертвые яблони в тридцати метрах от входа виднелись лишь размытыми великанскими тенями. Леха осторожно вдохнул и прислушался к ощущениям. Вроде не жгло сегодня, а значит - можно обойтись без осточертевшего респиратора.
     Перестук приблизился. 

     Вагоны начали катиться мимо станции с месяц назад. С разным временным интервалом, неспешно, со скоростью велосипедиста, мимо застывшего шлагбаума на переезде проплывали то цистерна, то вагон товарняка. Иногда цугом, друг за дружкой - две, три штуки, но чаще всего поодиночке. Бывало, за день можно было устать от перестука железных колес по ржавым рельсам, а иногда - и за пару дней ничего. Кто знает, откуда они катились и почему - ответить на эти вопросы было решительно невозможно. Леха ради интереса как-то положил на рельсу строительный уровень, который обнаружился на станции. Непоседливый пузырек бодро замер аккурат между мерных рисок - уклона не наблюдалось. Леха тогда забыл его на рельсе и уровень весело хрупнул под стальным катком очередного вагона.
     Леха любил поглазеть на величаво проходившие мимо вагоны. Свободного времени было много. После того, как в своих блужданиях по окрестностям в километре от станции Леха наткнулся на останки неизвестного человека, вопрос о поиске пропитания на время отпал. Рядом со скелетом, половина костей у которого отсутствовала, валялась на боку импровизированная тележка. В ржавой жестяной ванне, поставленной на шасси от двухколесной садовой тачки на резиновом ходу, обнаружилась целая гора консервов. Примерно треть из них была явно испорчена - они раздулись и потекли. Остальные выглядели как обычные консервы из Хранилища и Леха забрал их к себе на станцию. 
     За три десятка лет бумажные этикетки почти со всех банок отвалились, поэтому Леху каждый раз ждал сюрприз. Почти сразу он понял, что высокие банки небольшого диаметра содержат сгущенку. Дома, в Убежище, он пробовал пару раз эту желтоватую восхитительную субстанцию, когда был маленьким. Папа старался радовать маленького Алешку когда только мог. В те разы подходила их очередь на усиленное довольствие, и папа брал сгущенку, невзирая на воркотню мамы, что, дескать, лучше бы взял крупы или керосину. Потом отца не стало и прагматизм возобладал над желанием побаловать чадо - сгущенка исчезла из жизни Лехи вместе с папой. 
     И теперь, поглощая эту удивительную еду (сейчас, правда, почти коричневую и очень густую, но от того не менее вкусную), Леха часто вспоминал отца. Точнее, свои чувства от присутствия этого человека - когда тот был еще жив, Лешка был совсем маленьким. Отец в его памяти был большими руками, колючей прокуренной бородой, громким смехом и - сладкой сгущенкой.
     Правда иногда небольшие баночки приносили некоторое разочарование - в них оказывалась то тушенка, то совершенно непригодные в пищу консервированные сосиски. Сосиски Леха выбрасывал сразу, а из каждой банки мясных или рыбных консервов всегда сначала пробовал маленький кусочек - не больше пяти граммов. Терпеливо выжидал пару часов, прислушиваясь к себе - не заболит ли живот. Виктор, старший сталкер их Убежища, любил посидеть с ребятней, балуя своих маленьких поклонников байками о приключениях на поверхности, заодно обучая жадных до рассказов карапузов премудростям выживания. Пять грамм, говорил он, обычно не вызывают смертельного отравления (Виктор на самом деле излагал мудренее - летальной интоксикации организма, но суть одна), только надо вовремя проблеваться. Как только заболит живот - тут же два пальца в рот, потом - попить от пуза и опять. Через месяц в одном из выходов, Виктора укусила летучая мышь-вампир. А от ее яда не проблюешься...
     Так что, помня уроки сталкера, Леха всегда брал из банки на кончике ножа и терпеливо ждал. И только сгущенке он доверял безоговорочно.