Старец в глубине Смеющихся гор

1

Савелий Хлопьев с трепетом поднимался по внутренней лестнице в заводскую конторку на втором этаже. Из широкого окна, затянутого пусть закопченным, но настоящим стеклом — огромной редкостью в этом глухом крае! - за работой кузни наблюдала одетая в камзол из красного сукна фигура, в осанке которой явственно угадывалась военная выправка. Под непрекращающийся звон молотов работных мужиков, выковывавших гвозди для казенных заводов Урала, Савелий без стука потянул на себя железную дверь — в таком гуле, надобности в соблюдении приличий не было.

Он вошел в скудно обставленный, по меркам петербургских чиновников, кабинет, где было почти столь же шумно, что и внизу — дверь лишь немного заглушила звуки работавшей кузни. Из мебели здесь был стол из горбыля, покрытый потертой суконной скатертью; два стула подле него; стоявший в углу шкаф с бухгалтерскими книгами; деревянная лавка возле одной из стен. Мельком бросив взгляд на лавку, Савелий увидел на ней в несколько раз сложенную — аккурат под голову, - помятую сермягу, из чего сделал вывод, что неутомимый горный начальник нередко спит прямо в своей каморке.

-Ох и заждался я вас, господин поручик, - сердечно улыбаясь, подошел Татищев к Савелию, протягивая руку в приветственном жесте. -Приятно в этом медвежьем краю увидеть знакомое лицо!

Савелий крепко пожал протянутую руку. Несмотря на полуторамесячную поездку, начавшуюся в конце июня, он был полон энтузиазма. Шутка ли: к себе призвал сам Василий Никитич! И, пусть по мнению некоторых его знакомцев, отправленный на Урал разбираться в причинах упадка казенных заводов Татищев был не ахти какой великой персоной, для поручика Хлопьева судьба бывшего инженер-поручика артиллерии выглядела завидной: несколько лет назад начав с ревизии артиллерийского хозяйства в стоящем под Данцигом пехотном полку, ныне Татищев, по поручению доверившегося ему императора, инспектировал «железную жилу» России, от которой зависело ее будущее.

Подобно Петру, отметившему Татищева во время войны со шведами благодаря знанию артиллерийского дела, Савелий был взят под патронаж, в свою очередь, Василием Никитичем, оценившим его умение докапываться до сути в щекотливых делах. Случилось это после того, как Хлопьев, в то время еще подпоручик, раскрыл причину низкой дальности стрельбы пушек батареи, в которой возглавлял одну из артиллерийских команд. Тогда проводивший смотр батареи Татищев отметил, что большая часть орудий стреляет недостаточно далеко: при угле возвышения в десять градусов, вместо привычных двух с половиной верст, ядра летели, в лучшем случае, на целую версту меньше, знатно проигрывая свейским пушкам. Лишь двенадцатифунтовки, находившиеся под началом Хлопьева, выдавали достойный результат.

Не делая замечаний офицерам в процессе смотра, на следующий день Василий Никитич вызвал Хлопьева к себе. Не теряя времени на пустопорожние разговоры, поручик сразу перешел к делу: его интересовало, почему порох, используемый подпоручиком, дает намного лучшую детонацию, чем у сослуживцев. Немного смущаясь, Савелий рассказал все как есть, без утайки.

«Бочку с порохом, что для нашей команды положена, я держу подле себя. Хоть Устав сим и нарушаю, однако знаю, что порох будет сухим и без примесей, чего не могу знать о порохе в бочках, хранимых в отведенном месте».

«За преданность делу хвалю, а за нарушение Устава сорву погоны и отправлю выгребные ямы чистить… Если не разузнаешь, почему другой порох столь отвратного качества».

Пришлось Савелию чинить свое неофициальное дознание. Довольно быстро он выяснил, что в караул по охране полевого «цейхгауза» регулярно заступают два прапорщика, самолично вызываясь в обычно столь нелюбимый солдатами наряд — кто же захочет часами кружить подле хлипкого сарая из подручных материалов, где хранится несколько бочек с взрывным «зельем»? Но та парочка безропотно несла службу, да еще и с готовностью заступала в караул вместо других, зачастую безвозмездно.

Заподозрив неладное, Хлопьев решил проследить за любителями непростой и опасной караульной службы. И, в одну из промозглых мартовских ночей, ежась от насквозь продувавшей моряны, Савелий увидал, что один из младших офицеров вошел в сарайчик с пустым заплечным мешком, а вышел уже с чем-то наполненным. Держась темных мест, фицерик пробрался на край лагеря, где его уже поджидал по-мужицки одетый поляк, в обмен на полный мешок протянувший несколько звякнувших монет.

Утром Хлопьев спозаранку рассказал об увиденном Василию Никитичу. Тот ни слова не сказал, пока шел доклад; лишь желваки ходили ходуном.

«Молодец», - сухо похвалил он. «Дальше — моя работа».

Прапорщиков схватили и голыми прогнали сквозь строй, отхлестав вымоченными в соленой воде шпицпрутенами. Этого оказалось достаточно, чтобы те во всем сознались: оказалось, что продавали они порох неизвестному крестьянину уже не одну неделю, а чтобы пропажу не обнаружили, засыпали в бочки пропущенную через сито сухую землю. Поляка попытались поймать, но того след простыл; видать были у «крестьянина» еще глаза средь артиллеристов.

Фицериков отправили в Петербург под конвоем, а Татищев определил: каждая пушкарская команда хранит порох при себе, расфасованный по небольшим ящичкам, а у кого пушки будут плохо стрелять, так те в полном составе отправятся на гауптвахту.

Так и сдружился с прозорливым подпоручиком Хлопьевым Василий Никитич. Впоследствии он не раз брал к себе его в помощники в деле устроения армейского порядка, в ходе которого многие военные чины потеряли свои теплые и сытные места, где тянули все, до чего только дотягивалась рука, зачастую тем обделяя в самом необходимом рядовых служилых, вынужденных на копеешное жалованье покупать теплые вещи, чтобы не околеть зимой. Из батареи Савелия перевели в Артиллерийскую канцелярию на должность мелкого служащего, где он продолжал выполнять неофициальные поручения Василия Никитича, не привлекая к себе внимания. Правда, предшествующие поездке в Арамильскую слободу полгода Савелий был вынужден выполнять скучнейшие обязанности, что были наложены на него должностью — его патрон в спешке уехал на Камень по поручению самого Петра Алексеевича. Насколько было известно поручику, официально причиной поездки выступала необходимость установления причин упадка казенных заводов, что было под силу выяснить императорскому ревизору, наделенному всеми необходимыми полномочиями, самостоятельно. Но раз уж Василию Никитичу понадобилась помощь своего верного «канцеляриста», значит все было не так просто.