Старик

Старик

Тогда я не злился на дедушку за то, что он злился на все остальное. Ему шло быть вечно сердитым. Я знал, если что пойдет не так, то дедушкина немилость вытянет нас из любых передряг. Я не понимал его злобы, но она не казалась мне чем-то таким, за что стоит ненавидеть. Только не в нем. 

Дедушка был чересчур взрослым. Таким, которым мне не стать, сумей я прожить хоть сотни жизней. 

Однажды он взял нас с братом на рыбалку. Дал нам по удочке. Научил закидывать, а сам взял лодку. Он отплыл метров на триста от берега. Это было круто. Я смотрел на него и думал, что он там главный. Море принадлежит ему - маленькому человеку в маленькой лодке. То, чем он занят - незначительно, но в нем присутствовало величие. 

У нас с братом ничего не получалось. Минут через пять мы запутали удочки и не могли их распутать. Дедушка приплыл через полтора часа. Он поймал меньше, чем мы ждали, и от этого стало обидно. Но я сразу же смекнул, что он приволок ровно столько, сколько хотел. А иначе и быть не могло. Он глянул на наши запутанные снасти с пониманием, как будто знал заранее, что его ждет. Легко и быстро он навел порядок. 

- хотите еще порыбачить?

Мы с братом переглянулись. Я хотел, но трусил. Не потому, что боялся разозлить. Я боялся расстроить. 

- хочу, - сказал брат. 

- и я тоже.  

Тут дедушка должен был улыбнуться, но он этого не сделал. Он редко улыбался. Ему это не шло. Наверно, потому что мы отвыкли от его улыбки. 

Он снова показал нам, как правильно закидывать наживку. 

У брата получилось. Я попросил дедушку закинуть вместо меня и дать мне удочку. Если бы у брата не получилось, я бы попробовал. Нам легче ошибаться над ошибками других. 

В тот день мы с братом научились рыбачить. Дедушка терпеливо ждал, пока нам не надоест и мы не попросимся домой. Он никуда не торопился. Он никогда не торопился. После полудня мы пошли обратно. Солнце пекло жестоко. Мы с братом плелись позади дедушки. Устало, но радостно. Мы не выражали своего восторга, он был внутри. По дороге домой нам повстречался знакомый деда. Он поздоровался и спросил про улов. Именно у нас он поинтересовался, сколько мы наловили. Он улыбался по доброму и было видно, что это не просто вопрос, а какая-то игра. Нечто иное, чего мы с братом не могли определить. Дедушка понимающе наблюдал за нами. Он как бы со стороны позволял сцене продолжаться. 

- немного, - отозвался брат. 

- наверно, двадцать штук, - добавил я.

Старик сказал: 

- недурно. 

Он еще спросил, понравилось ли нам, показал ли нам дед всякие хитрости, и что-то такое. А потом мы с ним попрощались. 

Позже дед сказал: 

- когда дело касается улова, надо все время приукрашивать, ребята. 

- врать? - улыбнулся брат. 

В тот момент в этом слове не было ничего дурного. 

- нет, преувеличивать.

Он остановился и продолжил: 

- умножать все на два. если пять, то десять, если десять, то двадцать. 

- но дома все равно узнают, - возразил брат. 

- это не для дома, а для посторонних. все рыбаки так делают. 

Мы вошли во двор. Он не стал развивать тему, не стал объяснять нам - почему? Мы и не спрашивали. 

С каждым годом дедушка становился жестче. Озлобленность отдалила от него близких. С ним общались вынужденно. А затем он заболел. Когда его не стало, многие умножали свою скорбь на двое. Не для посторонних, для самих себя. Но очень глубоко внутри саднила некая предательская облегчённость. И её невозможно было вырезать. Она ушла со временем.