Старик в зеленой шляпе

Старик в зеленой шляпе

Почему-то мужчины пенсионного и предпенсионного возраста намного колоритнее молодых. Колоритнее даже своих сверстниц — с теми в посёлке тоже всё просто: балахонистые одежды, обширные юбки, безвкусные блестящие кофты — такие наряды Надина мама называла коротко, но ёмко: бабские. Разглядывая людей в небольшой очереди за молоком, Надя подумала, что мама всегда метит не в бровь, а в глаз. А вот мужчины за пятьдесят — тех хоть в музее выставляй, на экспозиции "Редкая одежда советских времён". Да и сами они являли собой череду необычных, нестандартных физиономий с выразительной мимикой и такими запоминающимися чертами, что хотелось схватить карандаш и начать рисовать с натуры прямо здесь, на рынке.

Но рисовать Надя, конечно, не стала. Она давно забросила это детское увлечение. Она теперь семейная дама, уважаемый сотрудник, работает в местном паспортном столе, а на рынок ходит не рисовать и не глазеть по сторонам, а затариваться продуктами. На день-два, не больше: семью нужно кормить свеженьким, благо рынок рядом, в центре посёлка. Вот соберутся наконец, купят корову, и можно будет не стоять в очереди к дядьке, который, собственно, и навёл на размышления о внешности.

Возраста он был неопределённого, но явно далеко за шестьдесят. Стоял на краю ряда, и с навеса, защищавшего торговок от дождя, на плечи ему то и дело падали крупные капли. Молочник не обращал внимания. Его некогда щегольской пиджак в тоненькую коричневую полосочку, казалось, почти не промок, а бутылочно-зелёная фетровая шляпа с чёрной лентой вокруг тульи задорно топорщилась полями.

За молоком, творогом, сметаной и прочими продуктами домашнего изготовления к нему толпилось человек пять — небывалый ажиотаж по меркам деревенского рынка. И причина заключалась не только в том, что сметана у него была самая густая и жирная на весь ряд, творог мягкий и совершенно не кислый, а молоко всегда свежее. Старик постоянно ошибался, отсчитывая сдачу. Мог дать на пять рублей больше, мог на десять, а с большой суммы — и все двадцать сунуть. Делал он это не намеренно. По крайней мере, когда кто-то замечал и возвращал лишнее, торговец ахал, благодарил — прямо-таки рассыпался в благодарностях — желал здоровья, удачи, всех благ... так что покупателям-скромникам иногда хотелось сквозь землю провалиться от неловкости. Другие ничего не говорили. Молча брали сдачу, засовывали в кошелёк и уходили. После чего становились постоянными покупателями. И никто из них ещё ни разу не возвращал продавцу его кровные. Хотя обсчитывался тот всё время.

Надя всегда отдавала лишние деньги. Ей чужого не надо, так мама учила. С десяти рублей не разбогатеешь. Благодарные излияния старика она тоже пропускала мимо ушей: здоровье, удача и прочие блага всегда водились в семье в избытке.

Сегодня пришлось возвращать пятнадцать лишних рублей. Была суббота, отец праздновал юбилей, вот-вот ожидали гостей, и продуктов требовалось много. Надя со вздохом выслушала благодарности продавца и отправилась домой.

* * *

— Ф-фу... ой, не могу... — Оксана Денисовна, старинная мамина приятельница, ввалилась в комнату и, отдуваясь, рухнула на диван. Её бесформенные телеса заколыхались. — Никаких сил нет... Вот всегда я говорила, что на этом базаре одни энергетические вампиры! Пройдёшься по рядам — и уже устала, как три дня не спала...

"Ещё бы, ни один организм не выдержит такой нагрузки. Это ж на себе килограммов пятьдесят лишних таскает, не меньше", — прикинула Надя, но промолчала, продолжая накрывать на стол. В день рождения её отца все собрались в родительском доме: друзья семьи, сваты, братья, кумовья... Муж Вова с задремавшим на коленях сыном Серёжей болтал с заглянувшим на огонёк соседом, мама возилась на кухне. К чему им пожелания старика с рынка? И так всё в семье хорошо... И почему вдруг вспомнился этот старикан?..

— Сметану где брали? — Оксана Денисовна окинула плотоядным взглядом аппетитные кружочки запечённого картофеля, политые сметанным соусом и посыпанные зеленью.

— У дедушки... в зелёной шляпе, — Надя улыбнулась, снова будто наяву увидев, как топорщатся поля допотопной реликвии.

— У Михалыча? — пренебрежительно скривилась Оксана. — Сама у него беру. Выгодно же. Чтоб по доброй воле от лишней пятерки отказываться — совсем дураком надо быть. А он как специально суёт.

— А вы не возвращаете, если видите, что неправильно подсчитал? — изумилась Надя. Люди, которые так поступали, всегда казались ей чужими, далёкими и непонятными. Существами с другой моралью, не больше и не меньше. Иная цивилизация, иное мышление. А тут близкая знакомая. Надо же... Раньше она была о маминой подруге гораздо более высокого мнения.

— Пусть считать учится, — отмахнулась та. — Сам виноват.

— И как только не разорится... — пробормотала Надя. — Хотя если своя корова... Просто работает себе в ущерб.

— Не разоряется, сверху небось накидывает, что ему та лишняя пятерка, — начала бухтеть Оксана Денисовна. — Все они, спекулянты, на нас наживаются, и если мы на них лишний раз и наживёмся, ничего им не сделается. А у Михалыча ещё моя мама молоко брала. Он на базаре уже не знаю сколько лет, день в день.

— Ваша мама?! — Надя попыталась навскидку припомнить, сколько лет назад покойная мать старой знакомой ещё ходила на рынок. Умерла она довольно молодой, причём ничем серьёзным не болела. Просто в семье Оксаны не было долгожителей. Получалось не меньше тридцати... Да не может этого быть.

— Всю жизнь у него закупалась, — подтвердила знакомая. — И бабушка моя его помнила. Разве что тогда он помоложе был. Но такой же старый рассеянный пень... Да что о нём говорить. Насыпь мне лучше картошечки.

Надя начала машинально накладывать в тарелку ароматные кружочки в соусе. Или Оксана Денисовна сама не понимает, насколько же давно было то, о чём она так походя упоминает? Её мать умерла почти двадцать лет назад. Если не больше. И это не говоря о бабушке... По всему выходило, что Михалыч торговал на рынке не меньше пятидесяти лет. Неужели он настолько стар? И "помоложе был" — это как? Неужели никто не помнит старикана в старомодной шляпе молодым — если не студентом, то хотя бы работающим человеком? И есть ли у него семья? Надя вдруг поняла, что ни разу не слышала, чтобы кто-то упоминал о жене или детях Михалыча. Да и имя его она выяснила только сегодня. Надо же, какие загадочные личности, оказывается, торгуют творогом по двести рублей за килограмм...