Старые рассказы

Сармат

Сармата залечили как смогли и отпустили. Голова уже не трещала по швам от громких звуков, просто стены иногда вдруг бросались навстречу, на долю секунды мир перекашивало и приходилось себя ловить у самой земли (что-то там в среднем ухе). «Контузии лечит время» — сказал добрый доктор. А времени теперь у Сармата избыток.

До Тушинской и в автобус. Пять часов на дорогу. В метро заражаешься всеобщим галопом даже когда незачем спешить. Типа мимикрия в стаде, чтобы хищник за тобой глазом не повел. Эта мысль развеселила Сармата и он замедлил шаг. Его профессия (да и призвание) — ходить по краю стада, по самой границе вельда, где джунгли начинаются, принимать на себя идиотских львов и тигров, которым в кустах не сидится, и молоть их в требуху.

Где же тутошний край джунглей? Что за зверь на здешних травоядных охотится? Кто-кто в черном тоннеле живет? Что-что он на ужин жует? Стало совсем хорошо. Жив и слава Богу. Маме с дровами и огородом помогу, на рыбалку схожу, все пройдет. На углу длинного перехода с ветки на ветку стояла маленькая беременная женщина в синем платье и протягивала руку.

Сармат завернул за угол и только там образ догнал его. Если бы она не тянула свою крохотную жменьку навстречу проходящим, опознать в ней нищенку было бы невозможно. Совершенно обычная, чуть подкрашенная, прилично одетая, чистая московская барышня. Сармат выгреб всю мелочь, какая была, вернулся, аккуратно пересыпал монеты в протянутую ладошку и быстро слинял обратно за угол.

Там был эскалатор. Собственно ему нужно было встать на этот эскалатор вслед за вот этим рыжим толстяком, но Сармат снова завис переваривая впечатление. Ладошка была ледяная, глаза заплаканные. Ну что ей эта мелочь? Даже если отдать всю бумагу, которая топорщит карман, разве этого хватит, чтобы родить в покое и радости, выкормить и воспитать дитя?

Вот чего она просит здесь у каменной стены. Есть у тебя это, контуженый? У Сармата заболело сердце. Да. У меня ровно столько и есть. Жизнь отдают один раз. Бери, кроха, дарю. Снизошло внимательное спокойствие (аки в бою). Сармат вернулся за угол и командирским голосом спросил:

— Как зовут?
— Гликерья.
— А на самом деле?
— Анастасия Федоровна.
— Багажа у тебя, смотрю, нет.
— Украли багаж.
— Куда ехала?
— Топиться.
— Знаю отличное место.

Анастасия Федоровна улыбнулась.

— Замерзла здесь?
— Замерзла.

Сармат снял ветровку, накинул ее на женщину и застегнул молнию до воротника.

— Эй! А руки?
— Руки держи на животе и думай о хорошем. Едем на Тушинский автовокзал.
— Зачем?
— К маме.
— К вашей маме?
— К моей.
— Она меня накормит и спать на мягкое положит?
— Разумеется.
— Едем!

Вот так просто пошла за ним на эскалатор и все. Хищник какой-то здесь без сомнения был, и маленькая Анастасия Федоровна может даже какая рабочая часть того хищника, что никак не отменяет ее просьбу о помощи. Девчонка не сломанная, зыркает весело, хоть и плакала недавно. Кто знает как все повернется. Делай что должен, боец, а что будет, то и получится.

— А колечко обручальное ваше где?
— Нету его.
— Такой большой, сильный, добрый… красивый и решительный, и совершенно ничейный?
— Просто повезло.

Все его женщины (кроме мамы) самозабвенно играли в разные ролевые игры. Просто быть, почему-то казалось им унизительным, но скорее всего «просто быть» там было особо и нечему. Подруги переживали это Сарматово подозрение, как личное оскорбление и бесконечно усложняя правила завинчивали отношения в агрессивный штопор. И Сармат уходил, как уходят из зоны дискомфорта. Почему ни одна из них не посмотрела на него с абсолютной мольбой и не протянула ледяную ладошку за подаянием? Наверное не было нужды.

— А что вы маме про меня скажете?
— Что ты моя жена на всю жизнь, а в животе твоем ее внук.
— На всю-всю жизнь?
— Ага.
— Ого…

Это известие погрузило Анастасию Федоровну в глубокие размышления и она надолго замолчала. В автобусе не работал кондиционер, а сесть пришлось на солнечную сторону. От жары у Сармата «заворочалась контузия» — онемела правая сторона губ и правая рука (кисть), спинка сиденья впереди задрожала перед прыжком. Сармат начал дышать, как научил врач (на три удара сердца — вдох, на три удара сердца — выдох) и попустило.

Деревня, в которой Сармат вырос, была крошечная и своего автовокзала не имела. Вышли на трассе у навесика-остановки. От трассы в густой ельник уходила грунтовка. Пять километров пешком. Сармат шел медленно, чтобы маленькая Анастасия Федоровна успевала и устала не слишком. За ними на грунтовку с трассы свернула зеленая допотопная «ауди».

Разбой должен был случиться и он случился. Машина догнала их, остановилась и бибикнула. Разбойнички вышли на дорогу и улыбаясь приблизились.

— Руки вверх, ваня. Настька, обыщи его.
— Сам обыщи.
— Ладно. Проведем заодно воспитательную беседу и с тобой. Публичную порку, можно сказать.

Трое бандитов дружно заржали запрокинув головы.

Сармат свалил главного ударом в кадык делая длинный шаг влево и вперед. Земля качнулась, подпрыгнула и ударила в лицо. Пуля! В корпус, и это плохо. Четвертый бандюк вышел на дорогу из кустов. Сармат поджал ноги и перевернулся на спину. Стрелок не успел увернуться. Сармат лягнул его двумя ногами в низ живота. Тот не отлетел, а сложился вдвое и упал на бок. Если нет путевого пресса, такой удар наносит непоправимые внутренние повреждения (пересадка донорского мочевого пузыря в течении суток может поправить дело).