Старый новый мир

Глава 12. Проводник воли мира

Колени Альфреда не обманули ребят. Тёмные грузные тучи сгустились над ними, и этот болезненно серый цвет не предвещал ничего хорошего. Где-то вдалеке были слышны раскаты грома и виднелись вспышки молний.
Альфред в очередной раз восхитился силой природы – ветер сбивал с ног, давал пощёчины и гнал друзей в неизвестном направлении.
И в момент, когда всем уже начало казаться, что спасения от этой надвигающейся бури нет, неожиданно на горизонте выросло укрытие. Ветхий деревянный домик на опушке выглядел довольно приветливо и вполне мог послужить убежищем. Особого выбора всё равно не было.
– Не похоже, чтобы кто-то там жил, – сказал Альфред.
– А если всё-таки там кто-то живёт? И если этот кто-то обеспечит нам новые проблемы, как это обычно бывает с нами … – засомневался ЭрДжей.
Почему-то самого рационального человека из всей компании одолевало странное чувство, что это очень не хорошая идея. Почему-то ему не хотелось идти туда, но сам он не мог понять, с чем это связано.
– Ну что, идём? – умоляюще спросила Мята ещё сомневающихся мальчиков. – Блюм, а ты что скажешь?
Фантаст стоял молча и не выказывал никаких эмоций относительно этого странного места. Он внимательно смотрел на домик, смотрел и будто чего-то ждал. Вдруг окно дома залилось тёплым желтым светом – кто-то зажег внутри свечи.
– Пойдёмте, – спокойно сказал Блюм и пошел навстречу этому свету.
Все пребывали в недоумении – значит дом всё-таки жилой, но ведь изначально свет в нём не горел. Человек в доме, будто почувствовал, что к нему идут гости и зажег свечи, но это же невозможно.
То ли дело в холодном ветре, то ли в таинственной случайности, но у всех троих пробежали мурашки по спине. Только Блюм не сомневался. Он уверенно шел туда, пока друзья всё ещё занимались самоуспокоением и собирались с мыслями, чтобы сдвинуться с места.
– Не нравится мне всё это… – раздраженно сказал Изобретатель и друзья пошли догонять Блюма.
Когда до дома оставались считанные шаги, дверь открылась, и на пороге возник силуэт мужчины. Лица его не было видно, и у всех кроме Блюма, в этот момент сердце ушло в пятки. Теперь не было сомнений, что этот человек каким-то образом чувствовал их приближение. Но как? Кто он такой?
Не проронив ни слова, силуэт отошел назад, приглашая ребят войти в его дом.
– Спасибо тебе большое, что впускаешь нас, – сказал Блюм и подтолкнул Мяту к входу.
И как только все оказались внутри, природа обрушила небесную воду на эти земли. Дверь медленно закрылась и шум грозы стих.
На вид этот домик был старым, будто вот-вот развалится, но внутри оказалось очень уютно и тепло.
Первое, что бросается в глаза – это огромная прихожая, захламлённая горами вещей. И хотя само помещение было довольно просторным, но все эти пожитки съедали практически всё свободное пространство. Здесь даже не было места, чтобы элементарно развернуться. Любое неверное движение могло стать причиной лавины из коробок с вещами. Они неровно стояли друг на друге, и некоторые из таких башен были высотой до потолка. Но самое удивительное в этом месте – рисунки. Вся прихожая была увешана ими. Они висели на стенах один поверх другого, торчали из коробок или книг и даже валялись на полу.
По углам стояли какие-то непонятные вещи, а старые полки гнулись под весом книг. Совершенно забывшись, Мята сделала шаг, не глядя под ноги, и споткнулась обо что-то.
– Ой! Прости!
Она в панике посмотрела на то, во что врезалась – это была банка с краской. Мята очень удивилась размерам ёмкости, ведь она в своей жизни имела дело только с баллончиками, и то уже пустыми, а здесь таких банок было много, и они тоже стояли одна на другой. Кто же это всё-таки такой?..
Её мысли были прерваны голосом Лекаря:
– Спасибо, что впустил нас. У нас есть чем отплатить тебе.
Мята наконец-то решилась обернуться, чтобы тоже поблагодарить незнакомца, но как только она увидела его, у неё пропал дар речи.
Худощавый, ростом чуть выше ЭрДжея, человек без единого волоска на голове, стоял перед ней в одних только джинсах. На нём не было футболки, но его тело не было обнаженным. Руки от плеч до кончиков пальцев, весь торс, шея и даже часть лица были покрыты рисунками удивительного мастерства. Детали и образы восхищали, а то, что это было изображено не где-нибудь, а на теле, изумляло вдвойне.
У него был впалый живот, торчащие рёбра и костлявые плечи, но при этом на руках и груди виднелись мышцы, туго обтянутые разрисованной кожей. Хотя он и выглядел немного худощаво, но на лице это никак не отразилось. Приятный светлый оттенок кожи, высокие веки, и кристальные светло серые глаза. Брови и небольшая щетина были светлыми, хотя голова была идеально выбрита налысо.
Этот человек был уже не молод, хотя был ещё и не стар. Вокруг глаз и на лбу отчётливо виднелись морщины, которые время навсегда оставило на его лице. Он мог бы сгодиться Мяте в отцы, но выглядел прекрасно, – его тело дышало здоровьем и силой.
Молчание затянулось, и ребятам было уже неловко так откровенно рассматривать незнакомца, но татуировки на его теле рассказывали целую историю, и невозможно было отвести от них взгляд.
Надписи плавно перетекали в рисунки, рисунки сливались с символами, символы соединяли воедино картину его жизни. Никто не знал, что означают эти изображения, но кажется, Блюм всё понимал. Он плавно прошел глазами по всему полотну, пока не дошел до лица. Под правым глазом было маленькое изображение земли в виде круга, под левым – полумесяца, а на лбу, чуть выше переносицы находилось маленькое солнце. Наконец-то их взгляды пересеклись. Оба изучающе смотрели друг на друга.
– Спасибо ещё раз, ты спас нас от большой беды. Меня зовут Альфред, – учтиво сказал он.
– Меня зовут Мята… – еле слышно произнесла завороженная девочка.
– А меня Блюм.
Но впустивший не слушал ребят, он не мог сконцентрироваться. Всё внимание взял на себя мальчик с удивительным цветом глаз. Хозяин дома почувствовал огромную энергию ещё задолго до их появления, но он и подумать не мог, что источник такой силы – этот юноша. Энергия была настолько велика, что он просто не понимал, как она могла поместиться в это тело.
– Кто ты такой? – с тревогой спросил хозяин дома Блюма.
– Эмм… – он был в некотором замешательстве. – Моё имя Блюм, но можешь звать меня Се́лькис, Тофос или Риши.
Незнакомец выглядел растерянно. Он прожигал взглядом юного путешественника, и никто не мог понять, в чём дело. Всё же хозяин дома сумел совладать с собой и отвёл испытывающий взгляд. Мужчина устало потёр глаза.
– Простите, что-то я… ужасно устал за сегодня… Не могли бы вы повторить.
– Мята, – девочка улыбнулась.
– Меня зовут Альфред. Спасибо ещё раз, что впустил.
– Не за что. Мой дом всегда открыт для тех, кто ищет. Моё имя Ми́рас. Я мастер росписи на теле.
У него был очень приятный голос. Низкий грудной звук как будто гипнотизировал и, услышав всего несколько фраз от него, Мята сделала вывод, что этот человек очень мудрый. Странно делать такие выводы по голосу, но ей так показалось.
Его движения были лишены суетливости, а лицо – абсолютно спокойным. Хотя он был наполовину обнажен, но это совершенно не сковывало его, – тело было расслабленным, а жесты естественными.
Только ЭрДжей всё это время стоял молча и сохранял спокойствие по мере возможности. Ему не нравился ни этот дом, ни этот странный изрисованный тип.
– Ты так и не назвал себя, это невежливо, – обратился к нему Мирас.
– Меня зовут ЭрДжей1-25-67-9, – холодно ответил тот. – А чем здесь так воняет?
– ЭрДжей, просто ЭрДжей! – быстро вмешалась Мята. – Цифры это его причуда, извини за это… – в отличие от ЭрДжея, ей очень понравился этот человек и она боялась его обидеть.
– Хорошо, буду звать тебя ЭрДжей, а насчёт запаха – это аромат тлеющих трав. Они служат, прежде всего, для успокоения. Рисование на теле сопряжено с болью.
– А мне нравится запах, – еле слышно сказала Мята. И улыбнувшись, добавила: – но от них очень хочется спать.
– Это не только из-за трав, это ещё потому, что вы устали с дороги. Не волнуйтесь, здесь вы можете отдохнуть и телом и душей, но прежде, чем впустить вас дальше, я попрошу вас разуться – в моём доме ходят босиком. Вещи тоже оставьте здесь, – сказав это, Мирас развернулся и пошел по узкому не освещённому коридору, и свернул в другую комнату, в которой ещё не были зажжены свечи.
Когда Мирас уходил, их взгляды с Блюмом снова пересеклись. Фантаст не сводил с него глаз до тех пор, пока тот не скрылся в другой комнате.
Ребята быстро сняли обувь и принялись рассматривать этот чудно́й дом, который по своей странности спокойно обходил все дома отшельников.
Сразу с прихожей можно было попасть в мастерскую Мираса, но там не горели свечи, а света из прихожей не хватало, чтобы рассмотреть её, как следует. Прихожая плавно переходила в узкий коридор, по обе стороны от которого находились комнаты, но они были закрыты. Открытой была только самая дальняя комната, в которую только что и зашел Мирас.
Они не решались пойти за ним, поэтому всё, что оставалось – изумляться богатствам прихожей. В углу стоял ветхий шкаф, полностью забитый книгами. На стенах висело множество рисунков, и содержание некоторых оставалось полнейшей загадкой.
Странные символы, ритуалы из других эпох, астрономические карты, изображения людей, пирамиды, руины древних городов, созвездия, солнечная система, объёмные геометрические фигуры – всё это было изображено с величайшим мастерством, и даже незначительные наброски выглядели как произведения искусства. Но чтобы детально рассмотреть каждый рисунок, ребятам не хватило бы и целого дня, – так много их здесь было.
Одни рисунки висели поверх других, перекрывая те, что висели позади. ЭрДжей бегло обвёл их взглядом, но живописью он никогда особо не интересовался, поэтому не стал задерживать ни них внимание. Он подошел к книжному шкафу и принялся читать названия на корешках. Многие книги лежали горизонтально, поверх стоящих, поэтому приходилось наклонять голову.
– Только ничего не трогай… – предостерегла его Мята.
Но он и не думал слушать и вытащил одну из книг с очень заинтересованным видом, но стоило ему открыть её, как выражение его лица мгновенно изменилось.
– Какой ужас!
– Что?
– Что случилось? – испугались ребята.
– Он изрисовал теоретическую механику! У него нет сердца… Бесчувственный рисовака! Как можно так издеваться над великой книгой?!
И в доказательство беспрецедентного кощунства он повернул к ребятам открытую книгу, в которой схемы были дорисованы карандашом, и из обычных технических чертежей они превратились в загадочные образы из головы художника.
– Не пугай нас так… – прошептал не на шутку испугавшийся Альфред.
ЭрДжей положил эту книгу не туда, откуда взял, и потянулся за следующей. На этот раз вместо интереса на его лице было недоумение. Он взял ещё одну с полки пониже и его левая бровь озадачено приподнялась.
Мирас как раз вышел из той комнаты и принялся доставать что-то из ящика, стоящего в прихожей.
– Извини за любопытство, а эти книги?.. – начал ЭрДжей.
– Это книги собирали люди, жившие в этом доме до меня. В них можно найти ценные знания. Та, которую ты сейчас держишь, о древней науке астрологии, а вон те рассказывают о магии чисел. Там на второй полке сверху очень познавательные трактаты по гермети́зму, агностицизму, сонники и мистические знания древних цивилизаций. Чуть ниже можешь поискать труды по космо и биоэнергетике, нетрадиционной медицине, психологии, а так же йоге и духовных практиках. На третьей полке книги по геометрии, физике, экономике, истории, философии, астрофизике и многих других науках, а на самой первой – религии, легенды и мифы разных народов. Вон в той отдельной стопке собраны особые учения: буддизм, индуизм, даосизм, конфуцианство, а ещё основы медитации. Особенно рекомендую вот ту с красной обложкой – афоризмы и цитаты древних восточных мудрецов. Я зачитал эти книги до дыр, так что спрашивай, если что-то заинтересовало.
– Ооо… – задумчиво протянул ЭрДжей. – Я, кажется, отвлёк тебя, ты что-то делал, извини.
Мирас ничего не ответил, только улыбнулся и скрылся в дверном проёме.
– Пора сваливать.
– Чего? – в один голос опешили ребята.
– Вы что, не поняли что это? И кто он? Эти карты, рисунки, тлеющие травы. Это же… это… не рационально! Не хочу нарушать вашу идиллию, но с этим парнем явно что-то не так. Я говорю вам, он, – ЭрДжей обернулся проверить, нет ли сзади Мираса, и продолжил более тихим голосом: – он здесь явно что-то покуривает. Что-то, что я и сам не прочь покурить, только без него, он мне не нравится. Он вам такого навешает, это лженауки! – процедил громким шепотом Изобретатель и для большего эффекта постукал пальцем по обложке книги с изображением человека, у которого на месте головного мозга была нарисована космическая воронка.
– Ты ведёшь себя глупо! – возмутилась девочка. – Мирас – добрейший человек, который не оставил нас на улице умирать от холода и молний. Впустил в свой дом! А ты говоришь про него гадости.
– У этого человека сильное сердце, ЭрДжей… – задумчиво произнёс Фантаст.
– А вообще, ЭрДжей, ты прав. Пора валить, – неожиданно для всех сказал Лекарь.
– Вот! Вот умный человек.
– Вон дверь, а за ней непроглядная стена из дождя и молнии в придачу. Удачи.
ЭрДжей хотел было открыть рот, чтобы ответить, но его аргументы закончились на очередном раскате грома.
– Проходите, – в коридоре снова появился Мирас.
Все выжидающе смотрели на ЭрДжея.
– Ладно, так уж и быть, ситуация не в нашу пользу, но не вздумайте, чтобы он вам что-то рисовал! Не удивлюсь, если он что-то в краски свои подмешивает…
Все проследовали за Мирасом, оставив свои вещи в прихожей, но ЭрДжей решил не оставлять свой рюкзак и потащил его с собой. Ему здесь не нравилось абсолютно всё, в особенности хозяин. Хотя по сути остальные были правы, но что-то внутри ЭрДжея буквально вопило о необходимости поскорее отсюда убираться.
Ребята думали, что комната, в которую их пригласили, будет похожа на прихожую, заставленную до потолка вещами. Поэтому они были совершенно не готовы увидеть то, что ожидало их за дверным проёмом.
Здесь, в отличие от коридора, не было ничего. Ничего кроме мистики и тайны. Эта комната была небольшой, в ней не было окон, а из мебели был только коврик. Но переступая через порог, ты попадаешь в другое измерение, входишь в неизведанные просторы чужого разума.
Тусклый желтый свет освещал таинственные образы из глубин сознания Мираса. Стены, потолок и даже пол были изрисованы невероятными узорами, значение которых знал только хозяин дома. Чёткие чёрные линии пересекались и снова расходились, формируя мистические образы. Круги, знаки, геометрические фигуры, символы, надписи – всё слилось воедино в этой комнате. Таинственным был этот дом и человек, стоящий перед ними. Всё это он сотворил своими руками и воображением. Только поистине великий творец мог создать такое. Это пугало и завораживало одновременно. Не был впечатлён только ЭрДжей. То самое ощущение, что им здесь не место, возросло многократно. Что должно быть в голове у человека, чтобы рисовать такое?
Неприметный на первый взгляд символ, затерянный среди множества других, украл внимание Блюма. Он подошел к нему и осторожно прикоснулся.
– Этот знак. Что он означает? – спросил Фантаст.
– Это символ Солнца.
Блюм убрал руку и не мог оторвать взгляд от ровного круга с точкой по центру.
– Надо же… – прошептал Фантаст.
– Что-то не так?
– Нет, ничего. Просто напомнило кое-что.
Блюм провел рукой вдоль линии, пока не дошел до ещё одного круга с двумя ровными перпендикулярными линиями внутри.
– А это должно быть…
– Земля, – закончил Мирас с улыбкой.
Блюм тоже улыбнулся. Он положил обе руки на два символа, и теперь прямо перед его глазами оказался ещё один знак.
– Луна? – спросил Блюм.
– Да, – одобрительно кивнул Мирас.
– Ты сам всё это нарисовал? – спросил Лекарь, впечатлённый не меньше остальных.
– Да, на это ушел не один год, но я полностью доволен работой.
– Это потрясающе… – сказала Мята. – Я не знаю почему, но в этом месте такое странное ощущение… Я даже не могу описать его.
Девочка были в смятении. Она нерешительно сделала несколько шагов и снова остановилась, засмотревшись на узоры на потолке. Ей казалось, что она вот-вот узнает что-то очень важное из этих рисунков.
ЭрДжей, не разделяющий всеобщий восторг, просто вошел в комнату и бестактно сел в углу, скрестив руки на груди. Он старался не смотреть на эти жуткие орнаменты, но они были везде, и было просто невозможно не рассматривать их. И хотя всё это ему ужасно не нравилось, но нужно было признать, выглядело это искусно.
Единственное место, где не было ничего изображено – там, где сидел Мирас. Все знаки, символы и линии в непрерывном танце тянулись к единой цели – коврику, на котором располагался хозяин загадочного дома. Все линии доходили до этого места и, аккуратно сужаясь, сходили на нет.
– Присаживайтесь, где хотите и отдыхайте. Эта комната для этого и предназначена, – и Мирас непринуждённо расположился на коврике, приняв позу лотоса.
Ребята сели напротив хозяина дома, а ЭрДжей остался в углу ближе к выходу.
– Здесь так красиво и интересно, что невозможно оторваться, – улыбнувшись, сказала Мята.
– Я рад, что вы оценили мою работу. Как художнику, мне очень приятно. – После небольшой паузы он добавил: – Предложить еду, к сожалению, не могу. Я сейчас временно практикую голодание.
– Что ты! Ты нам и так очень помогаешь! – быстро пролепетала Мята. Она была так взволнована, сидя перед этим человеком. Он вызывал у неё огромное уважение и восхищение. – Но… если ты голодный, давай мы тебя покормим!
В ответ Мирас легонько улыбнулся.
– Спасибо большое, но я пошел на это добровольно и не хочу нарушать режим. Тем более это не в первый раз и я хорошо себя чувствую.
– Добровольно? Но зачем? – удивилась она.
– Временное воздержание от пищи способствует укреплению духа.
– Разве от того, что ты не кушаешь, ты станешь сильнее? – недоверчиво переспросила Мята. На что Мирас улыбнулся:
– Суть не в том, что ты просто не ешь, а в воздержании, в добровольном ограничении, в вызове самому себе. Смогу ли я пройти через это испытание и остаться собой, окрепнуть духовно и сохранить трезвость ума?
– Видимо не смог… – тихонечко сделал замечание ЭрДжей, но благо никто его не услышал.
Мята немного замялась, она услышала интересную для себя вещь, но не знала, стоит ли спрашивать о ней, но всё же решилась:
– А зачем… себя ограничивать? Ну, в смысле, все в мегаполисах живут свободно, ни в чём себе не отказывают. Зачем тогда это?
– Сознательное добровольное ограничение в какой-то степени и сделало нас людьми. Когда человек своим умом пришел к тому, что ему не всё дозволено, он стал разумным. А вот когда кто-то думает, что он властен делать всё, что хочет, он становится животным. Ест без меры, спит без счёта, не трудится, ни о ком не заботится или ещё хуже – причиняет вред другим.
– Закон, – отрешенно сказал Альфред. – Я когда-то читал книгу о законах, правах людей и их обязательствах. Я думаю это сродни тому, о чём говоришь ты.
– Ты мыслишь в верном направлении, мой друг, но закон подразумевает наказание за нарушение, и не сам человек решает, какое именно, а я говорю о сознательном выборе. И наивысшая точка всего этого – в отказе от насилия. Когда люди добровольно откажутся брать в руки оружие и убивать друг друга в войнах чужих интересов – это станет вершиной нашего сознания. Когда мы разумом придём к тому, что насилием ничего не решить и уж тем более никого не освободить, тогда и только тогда мы станем разумным видом. И очень важно, чтобы этот отказ был сделан не из-за страха наказания, а осознанно.
Мирас говорил всё ровным и спокойным тоном. Резонирующий грудной звук, казалось, исходил отовсюду, и от его голоса становилось спокойно на душе.
– Это всё какие-то странные, не имеющие ничего общего с действительностью, утопичные фантазии… – пренебрежительно фыркнул из угла комнаты ЭрДжей.
– Садись ближе, и я с удовольствием поговорю с тобой на эту тему, – учтиво предложил Мирас.
– Воздержусь… – отвернулся ЭрДжей.
– Как знаешь, – Мирас перевёл свой взгляд на Мяту. – Я ответил на твой вопрос или хочешь ещё что-то узнать?
Она отрицательно покачала головой.
– Мне есть о чём подумать. Спасибо, – улыбнулась Мята.
Мастер в ответ кивнул головой и тоже улыбнулся.
– Как ты только придумал всё это? – спросил Альфред.
– Я ничего не придумывал. Часть знаний я получил из книг, которые оставили здесь мои предшественники, а часть я получил из вне.
– И каким же образом? – Блюма очень заинтересовали последние слова.
– Я любовался природой, изучал её формы, цвета, содержание. Мир – лучший учитель для художника. Каждая линия, каждый завиток в этой комнате – просто жалкое подражание великолепию природы.
– Ну да, как же, в природе полно символов солнца и луны. На каждом дереве… – отозвался из угла комнаты ЭрДжей.
Мирас добродушно улыбнулся.
– Ты обратил внимание на отдельные части и не увидел цельную картину.
Ребята стали внимательнее рассматривать работу художника. Им хотелось понять, о чём говорил Мирас.
– Я вижу! – воскликнула Мята. – Это же дерево!
– Где? – удивился Альфред.
– Вот смотри, из этого круга выходит другая линия и если проследить за ней, то получается верхушка, а вот та линия более прямая и если это всё соединить, то получится дерево, – Мята вела пальцем по воздуху, описывая увиденный образ.
– Всё равно не вижу дерево, но, кажется, я вижу птицу. Вон смотри, с той линии, о которой ты говорила, только ещё повести выше, получается птица в полёте.
– Да-да, точно!
– Я вижу реку прямо над своей головой, – улыбнулся Блюм и тоже попытался показать ребятам нужные линии.
– Да, именно так работает вера в богов и духов. Говоришь, что там что-то есть, а фантазия людей додумывает всё сама… – скептически произнёс ЭрДжей. – Там ведь нет ни дерева, ни речки, ни чего-то ещё.
– Кто знает, – загадочно ответил мастер и улыбнулся ЭрДжею.
– Почему всё нарисовано чёрным? – поинтересовалась девочка.
– На самом деле это тёмно-синий. Но дело в том, что обычно я нахожусь здесь без света, ведь это не обычная краска. Это одно из чудес прошлого. Если потушить свечи, рисунки будут светиться.
– Светиться? Разве такое возможно?
– Если хотите, могу показать, как это выглядит без света.
– Конечно! – в один голос ответили трое ребят.
ЭрДжей только приподнял левую бровь.
Мирас по очереди задул свечи, и ребята оказались практически в полном мраке, но постепенно символы на стенах и впрямь начали немного люминесцировать, а когда глаза привыкли к темноте, то и вовсе начало казаться, что свет этих линий чересчур яркий.
Друзья будто покинули землю и воспарили к ночному небу. Помимо толстых линий, образующих все те фантастические образы, на поверхности были рассыпаны еле заметные капли краски, напоминающие звёзды. При свете свеч их вовсе не было видно, но сейчас они создавали невероятную атмосферу космического пространства. Но ведь рисунки были не только на стенах и потолке. Мята опустила голову и сперва испугалась. Ей показалось, что она не сидит на твёрдой поверхности, а парит над этими линиями. Она почувствовала себя звездой, окруженной тысячами других звёзд, затерянной где-то там во Вселенной. Чтобы прийти в себя она осторожно прикоснулась пальцем к линии и к счастью, почувствовала это. Значит это всё же она, а не одинокое небесное тело.
– Это магия… – прошептала Мята. – Это…
Вдруг густой желтый свет залил помещение, разом прогнав всё волшебство момента, – ЭрДжей зажег свою лампу.
– Люминесцентная декоративная краска. Никакой магии. – Он поставил лампу на пол и снова скрестил руки на груди.
Это было так неожиданно, что ребятам показалось, что они упали сверху, прямо из ночного неба обратно в свои тела.
– Магия не в самой краске, а в том, что это создано руками человека. Это удивительное полотно изначально было всего лишь мыслью, а теперь оно имеет форму, смысл и живёт в нашем мире, – произнёс Блюм.
– Зачем вообще делать такое место?.. – не унимался Изобретатель.
– Я здесь медитирую, – спокойно ответил Мирас.
– А я думал, жертвы приносишь…
Мята не выдержала и бросила на ЭрДжея сердитый взгляд.
– А что такое ме-ди-ти?.. – начала она.
– Медитация… Хмм… как бы тебе объяснить. Есть такое особое состояние души, когда ты полностью свободен, когда тебя ничего не сковывает, ничего не тревожит, ничто не держит. Ты открываешься миру и становишься его частью – осознаешь себя в нём и его в себе. Между тобой и целым мирозданием стираются все границы, и ты волен путешествовать по неизведанным далям Вселенной – как этой, так и своей собственной. Просто так в это состояние не войти. Для этого нужно полное спокойствие и концентрация, а ведь мы всегда куда-то так спешим и о чём-то очень беспокоимся… – улыбнулся Мирас. – Медитация предназначена именно для этого – чтобы расслабиться, остановить хаотичный поток мыслей, отпустить всё лишнее и сосредоточиться.
– Эти символы как-то помогают тебе? – спросил Альфред.
– Да, очень. Но, по правде говоря, иногда я и сам гадаю, что нарисовал здесь. Всё это приходило ко мне откуда-то, и я не могу сказать, что я автор. Я скорее инструмент в чьих-то более умелых руках.
– Зачем ты отправляешься туда? В холодные просторы Вселенной? – спросил Блюм. – Что ты пытаешься там найти?
– Я хочу найти исток.
– Исток? – удивился Блюм.
– Я всегда хотел нарисовать исток жизни, но я не могу его даже представить. Место, где всё началось.
– В начале всего – не было ничего. Ничто было всем, и всё было едино... Извини, но источник тебе не найти. Жизнь сама по себе исток, – объяснил Блюм.
– Это интересная мысль. Откуда ты это узнал?
– Я, как и ты, получил свои знания от предшественников, и кое-что почерпнул из вне.
Они обменялись продолжительным взглядом и улыбнулись. Между Блюмом и Мирасом сразу возникло понимание, Мята была очарована необыкновенными знаниями, а Альфред был вдохновлён талантом этого мужчины. Один только ЭрДжей не мог разделить всеобщий восторг.
– Почему ты так напряжен? – обратился к нему Мирас.
– Как тут не напрячься… – пробурчал себе под нос ЭрДжей. – Вот скажи мне, если ты образованный человек, умеешь читать и писать, наделён талантом и воображением, как ты выбрал этот путь? Почему не стал использовать свои знания по назначению, а закрылся в хижине и рисуешь какие-то татушки? Ты мог бы делать чертежи, помогать людям отстраивать разрушенные дома, учить их, в конце концов!
– Я там, где я должен быть. Я помогаю заблудившим душам найти верный путь, ведь это не просто рисунки, а своего рода ориентиры. Некие подсказки, которые помогают людям понять их истинное предназначение.
– Ага. И многим ты помог в этой глуши?
Мирас снисходительно улыбнулся. На каждую новую издёвку или грубость от ЭрДжея он отвечал спокойствием и пониманием, что ещё больше раздражало Изобретателя.
– Мой дом, правда, находиться, в месте далёком от мегаполисов, но, не смотря на это, ко мне часто приходят люди. Будто сама Вселенная подталкивает сюда души, чтобы я помог им.
Блюм одобрительно кивнул:
– Так и есть. Это мир людей, и его судьбу вершат люди, но иногда Вселенная всё же вносит свои коррективы, посылая в мир своих проводников. Эти сильные души, даже в самые тёмные времена, призваны напомнить всем о том, что действительно важно.
– Ты преувеличиваешь, – скромно ответил отшельник. – Не я напоминаю об этих вещах. Искусство показывает, кто мы и зачем здесь.
– Мудрость космоса сосредоточена в сердцах и умах людей. Через человека Вселенная воплощает свой план. Ты великий мастер, Мирас. Ты развил свой талант путём тяжелого труда и заслуженно получил этот дар.
Странно было наблюдать, как уже не молодой Мирас получает одобрение со стороны совсем юного Блюма, но эти двое определённо нашли друг друга. Высокие материи, о которых они рассуждали, немного смущали даже Альфреда, который привык воспринимать любые чудачества, как должное.
– А что означают твои татуировки? – поинтересовалась Мята. – И как ты рисовал у себя на спине?..
Мирас добродушно улыбнулся и вокруг его глаз появились морщины, напоминающие лучи солнца.
– На спине рисовал ещё мой учитель, а вот эти образы пришли ко мне первыми, – Мирас указал на свою левую руку. – С самого детства я видел во снах озеро, наполненное тысячами солнц, и видел лес, зовущий меня шепотом деревьев. Я проходил сквозь него узкой тропой и выходил к одинокому деревянному дому, в котором меня всегда кто-то ждал. Я не видел лица этого человека, но в моих снах он протягивал мне руку ладонью вверх и приглашал войти в этот дом.
Но рождён я был в мегаполисе, лесов и озёр у нас по близости не было. Каждый день я проводил в городе, и каждую ночь бродил в том лесу. В какой-то момент мне начало казаться, что то была реальность, а безликий мегаполис – сном. Видения становились всё ярче, голос внутри подбивал меня на безрассудства и однажды я решил пойти в Заброшенный Парк Развлечений, чтобы загадать желание и попасть в тот дом.
Я отправился в путь и сам не понял как, но оказался у того самого озера, что являлось мне во снах, прошел той самой лесной тропой, которой проходил уже не раз в своих видениях, и вышел к тому самому деревянному домику, в котором мы сейчас с вами сидим. Как и в моём сне, в доме был человек. Старый мудрый отшельник жил здесь на протяжении долгих лет. Он ушел от суеты мегаполиса и провёл всю свою жизнь в этом доме, познавая законы нашего мира. Он был художником. Когда я ступил на порог его дома, он в точности, как в моём видении протянул мне руку и пригласил в дом со словами: «Почему ты так долго, я тебя заждался».
Он обучил меня чтению, письму, арифметике, астрономии. Посвятил в основы тайных учений и объяснил, что знания можно черпать отовсюду: из книг, из других людей, из окружающего нас мира и из нас самих. Он рассказал о духовном пути и о долге перед человечеством сохранить искусство и не дать ему умереть. Когда я был готов, он ушел и больше я его не видел. Я продолжил своё обучение и по сей день совершенствую навыки, чтобы полотна, которые я пишу на телах, оставляли след в самом сердце. Вспомнив образы из своего сна, я написал картину собственной жизни на своём теле.
Мирас вытянул левую руку, чтобы ребята могли лучше изучить рисунки, но как друзья не старались, они не видели здесь ни леса, ни тропинки, ни уж тем более домика на опушке. Истолковать такие видения мог только человек, видевший их.
– Снов становилось всё больше, и я решил и дальше заносить их на себя, чтобы не сбиться с верного пути. И хотя этого здесь не изображено, но ваш приход я тоже видел.
– Что? – хором удивились ребята, а ЭрДжей фыркнул из угла комнаты.
– С полгода назад мне снилось, что я гулял по поляне, была солнечная погода, на небе ни тучки. Я наслаждался этой идиллией, как вдруг моё внимание украли три цветка, росшие на вершине холма. Я подошел ближе, чтобы полюбоваться ими, но тут, небо застелили грозовые тучи. Я понимал, что лепестки осыпятся после такой бури, и я решил сорвать цветы, чтобы они могли ещё какое-то время цвести у меня в доме, но стоило мне сорвать первый цветок, как перед моими глазами начал вырастать новый мегаполис. Дома один за другим возвышались, и люди рекой спешили к ним, чтобы заселиться. Когда я опустил глаза, то двух других цветков уже не было, а тот, который я сорвал – превратился в крепкое дерево. Когда вы вошли, я понял, что сон был о вас. Люди во снах снятся не просто так. Видимо, с одним из вас моя жизнь будет тесно связана в будущем. Правда, почему-то в моём сне гостей было трое.
– Может это просто не мы? Хотя я вообще не понял, где в этом сне были люди… – не унимался ЭрДжей.
– Я чувствую, что это вы, – мягко сказал Мирас.
– А как твоя жизнь будет связана с одним из нас? – спросила Мята.
– Я не знаю, ведь сны не более чем черновой набросок.
– Может это и правда, не мы? – засомневался Альфред. – Всё-таки в твоём видении путешественников было трое, а нас четверо, и к тому же никто из нас не связан с чем-то подобным.
– А вот и нет! – осенило Мяту. – Там были цветы, а ты врачеватель. Это точно ты!
– Ты врачуешь? – удивился Мирас. – Какое сложное и благородное ремесло ты выбрал.
– Да ладно…. Тут скорее, оно меня выбрало, – Альфред улыбнулся и похлопал себя по больной ноге.
– Ты кстати говорил, что через лес сюда пришел. Ты часом, ни в какие странные места не проваливался? – отозвался из угла комнаты ЭрДжей.
– Подсядь ближе к нам, и я расскажу тебе о лабиринтах леса всё, что мне известно.
– Ну уж нет! Мне и тут хорошо.
ЭрДжей показательно отвернулся, но любопытство было его самым слабым местом. Ребята улыбались, зная, что он не устоит.
– Только из любви к науке и фактам!
И он уселся рядом с Альфредом.
Почему-то смотреть в глаза Мирасу было тяжело для ЭрДжея, хотя на лице мастера было полное спокойствие, и его совершенно не заботил негативный настрой собеседника. Но вот ЭрДжея эта чрезмерная доброта и всепонимание только сильнее выводили из себя.
– Я знаю лишь легенду и не могу сказать, что правда в ней, а что вымысел. Но согласно тому, что я слышал, было время, когда жизнь была совсем другой. Какой именно – никто не помнит, но люди были везде и возможности их были безграничны. Они возводили дома высотой до небес и запускали страшные машины к небесам, тем самым гневя Богов. И тогда те послали кару на этот мир и жизнь начала умирать. Смерть была отовсюду, и погибших было больше, чем можно сосчитать. И когда гибель стала привычным делом, появились почитатели Смерти. Согласно древнейшему ритуалу погребения, тела не сжигали, а закапывали в землю. Я думаю, поэтому почитатели выбрали туннели. Они погребали себя заживо в тех подвалах, переживая смерть при жизни. Эту историю рассказал мне один скиталец много лет назад. В его родном мегаполисе были точно такие же туннели. Я спустился в лабиринты леса однажды, но мне не понравилась энергетика тех мест и я больше туда не заходил.
Эта история объяснила ровным счётом ничего. Друзья и так знали, что раньше жизнь была иной, и что потом по каким-то причинам всё пошло на перекос, а историю про разгневанных богов Мята знала наизусть, потому что это была самая популярная поучительная история старших. И только ЭрДжей знал, что не было никаких богов. Эту кару люди послали на себя сами…
– Ну, в любом случае, туннели вырыли люди, – небрежно кинул ЭрДжей.
– А как вы туда попали? Нашли один из входов?
– Мы провалились! Было очень страшно… – вспомнила жуткие события Мята.
– И странно… – добавил Альфред. – Мы просто шли по лесу, как вдруг Мята увязла в землю, а потом и ЭрДжей.
– Так лес разделил вас, – отметил для себя Мирас.
– Поправка: не лес разделил, а мы разделились. Так вышло, – отрезал ЭрДжей.
– Ошибаешься, мой друг. Лес, через который вам пришлось пройти – не обычный. Все, у кого есть сомнения в сердце – теряются в нём, а если находят выход, значит, смогли обрести себя. Я уверен, что когда вы зашли в него, у вас были вопросы к самим себе, а когда вышли – на душе стало гораздо легче.
– Ну… немного… – улыбнулась Мята.
– Это бред, – бросил ЭрДжей.
– Ты называешь бредом всё, что не в состоянии объяснить?
– Ха? Не в состоянии объяснить? Да что тут объяснять? Перекрывающая плита под весом грунта деформировалась, потом прошли мы, и она сломалась, а время, сырость, корни деревьев и прочие факторы только способствовали этому! Нет тут магии леса, разделяющей людей. Весь этот суеверный бред с летающими духами, разгневанными богами, душами, переходящими из тела в тело – всё это сказки, которые мешают развиваться умственно!
– То есть у тебя есть ответ на вопрос, что случится с человеком после смерти?
– Да, есть. С ним ничего не случится! Он просто умрёт. Мозг прекратит свою деятельность, клетки начнут отмирать, а сердце перестанет гонять по венам кровь и всё. Сознание угаснет и больше ничего не будет. Ни великих врат, ни страшного суда, ни новой жизни! – выпалил на одном дыхании ЭрДжей.
– Я тебя понял, – спокойно ответил Мирас. – Это твоя точка зрения, я не могу её разделить, но отдаю ей должное. Ты волен верить в то, во что хочешь.
– Тц! Это не точка зрения, это правда. У каждого религиозного учения разный исход. У одних ад, у других карма, у третьих ещё что-то, а истина одна – и она в науке!
– Почему обязательно должен быть один единственно верный исход? Почему только одна версия должна оказаться правдивой? На земле несколько континентов, почему там не может быть так же?
– Ох, континенты загробного мира… Не смеши меня!
– Почему ты так хочешь навязать другим свою точку зрения?
– Больно надо! Я хочу, чтобы люди начали думать головой, а не другими местами. Конечно, каждый хочет быть уникальным и избранным, вот великая Вселенная его направляет и ведёт к его цели. Ага, больше дел у неё нет! Так проще оправдать свою лень! Не получилось – значит, такая судьба, ничего не достиг – ну, может, в другой жизни больше повезёт. И сейчас это чуть ли не первостепенная проблема! Я не могу людей расшевелить, чтобы они чему-то учиться начали!
– И ты решил, что просто покричав во всё горло о том, что их убеждения ложны, люди одумаются и изменят свою точку зрения?
– Нет, но… Подожди, не о том речь! И что значит, «покричав»?! Я не…
– Нет, именно об этом. Я с тобой полностью согласен, вера – может быть губительной, если слепо следовать правилам, не осознавая их сущности, но учение не виновато в глупости последователей. И я, как и ты, не хочу, чтобы мир пришел в ещё больший упадок. Я избрал свой путь, чтобы предотвратить это. Я хочу раскрыть наш потенциал при помощи искусства. Ты выбрал путь науки, но неужели ты думаешь, что такими словами ты достучишься до кого-то?
– Если бы у меня было достаточно электричества, я бы показал всем, чего можно достичь при помощи знаний, но мне опять-таки нужны люди, чтобы всё это сделать, а люди ничего делать не хотят. И вот мы снова пришли к началу!
– ЭрДжей, я чувствую в тебе огромную силу, способную многое изменить, но ты ещё юн и не зрело смотришь на вещи.
– Тц! Я между прочи…
– Не перебивай меня, пожалуйста. Я не закончил свою мысль.
ЭрДжей был недоволен, но замолчал.
– Возможно не стремись люди в прошлом так сильно доказать свою правоту другим, всего этого можно было бы избежать. Разве все конфликты происходят не из-за нежелания прислушаться к мнению другого? Вместо того, чтобы просто выслушать друг друга и почерпнуть знания с другого истока, мы пытаемся перестроить его под себя. Мы пытаемся сломать собеседника, чтобы тот принял твою истину и начал смотреть на мир твоими глазами, но это, как ты понимаешь, невозможно. В этой разности мнений и видений заключена великая сила дополнять друг друга. В этом бесконечном количестве комбинаций, которые могут породить объединения взглядов и умов, и заключается сущность развития. Мы мыслим и видим по-разному. Даже на объективные вещи, мы всё равно смотрим субъективно.
– Нет, есть абсолютно объективные вещи, с которыми никто поспорить не может. Человек давно понял мир, понял его структуру, вывел химические формулы, физические законы, мы строили роботов, летали в космос…
– И посмотри, где мы оказались.
– Хочешь сказать, наука в этом виновата?
– Ты даже не пытаешься меня услышать.
– Как и ты меня! Ты тем же самым занимаешься – пытаешься перестроить меня под себя, навязать свою точку зрения!
ЭрДжей смотрел на Мираса из-подо лба, насупивши брови. Взгляд мастера был таким же спокойным и понимающим, но Изобретателю казалось, что на него давит целая гора.
– Разве? И как это проявляется? Я не сказал ничего оскорбительного в адрес твоей точки зрения, не назвал её ложной и не призываю перестать так думать. Всё, чего я попросил – выслушать меня, а уже делать выводы или нет – решать тебе. И вот что я думаю: прежде чем летать в космос на больших машинах, человеку стоило бы сначала изучить свою собственную Вселенную, – Мирас ткнул пальцем в грудь ЭрДжея. – То, что находится здесь – наука никогда объяснить не сможет. В такие глубины ни одна подводная лодка не доберётся, и к таким высотам ни одна машина не долетит, – Мирас прожигал взглядом ЭрДжея. – Ты ведь ещё не решил… ещё сомневаешься…
– Не лезь ко мне…. – тихо процедил ЭрДжей.
Мирас перевёл взгляд на рюкзак ЭрДжея, который стоял рядом с ним.
– То, что ты там прячешь. Причина всех бед…
ЭрДжей резко откинул руку Мираса.
– Я сказал, не лезь ко мне!
Изобретатель был ужасно зол. Хотя слова Мираса можно было истолковать как угодно, но почему-то мурашки пробежали по его спине. Будто мастер знал, что в рюкзаке находятся разработки Рэймонда.
Мирас ровным и серьёзным тоном продолжил:
– Этого не может быть, потому что этого не может быть – не аргумент. Ты родился во времена, когда вера в зыбкие вещи стала последней надеждой на спасение. Если хочешь что-то изменить, покажи всем во что ещё можно верить, а не пытайся отнять эту веру.
Раньше наука искала разгадки таинств мира, а потом стала средством удовлетворения бесконечно растущих потребностей. Небывалый взлёт технологий, за которым последовал духовный кризис, и всё стало товаром, даже человеческая жизнь. И всё это описывалось в учебниках истории, как стремительное развитие человечества. Ты с этим согласен? Лично я отказываюсь верить, что превращать две монеты в десять – это вершина того, на что мы способны.
Разгневались Боги или нет, но мир, в котором ты живёшь сейчас – это результат моральной деградации тех времён. Наука и духовность должны идти рука об руку, иначе человечество обречено ходить по кругу и совершать те же самые ошибки, – закончил свою мысль Мирас.
Блюм сидел с видом настоящего философа и почёсывал свой подбородок. Казалось, будто его не заботит спор, перерастающий в конфликт. Блюм размышлял о чём-то своём и видимо ушел в эти мысли достаточно глубоко.
– Ты дал нам кров на эту ночь, спас от стихии и я благодарен тебе за это. Я выслушал тебя, как ты и просил. Это всё? – тихо и холодно процедил ЭрДжей.
– Да, это всё, – всё так же ровно и спокойно произнёс Мирас. – Я утомил вас, извините. Вы и так устали с дороги.
– Нет-нет, что ты! – Мята попыталась как-то разрядить обстановку. – Всё, что ты рассказал, было очень интересным! И про медитацию и про… всё остальное.
Внезапно Мирас встал.
– Мне нужно сделать ещё несколько набросков. Образы пришли ко мне во время медитации, не хочу их забыть, а вы можете ложиться спать прямо здесь. Приятных сновидений.
Он улыбнулся ребятам и направился к выходу. Блюм внимательно провожал его взглядом, пока тот не скрылся из виду.
– Почему ты так ведёшь себя с ним? – спросила Мята, как только звук шагов Мираса отдалился.
– Отстань, Перчик.
– Если бы я впустил тебя к себе в дом, а ты мне так отвечал, я бы тебя выставил, даже не смотря на проливной дождь, – сказал Альфред.
– Чёрт… Да я и сам не знаю… Не нравится он мне и всё! Странный он. Ведёт себя так, как будто всё знает!
– Кого же он мне напоминает?.. – съязвила Мята.
– Очень смешно, Перчик…
– Вы с ним очень похожи – в этом вся проблема, – сказал Блюм.
– Чего? Мы с ним?
– Вы оба выбрали целью своей жизни познание мира и стремитесь постичь его. Изучаете мир, его структуру и законы. Только зашли вы с противоположных сторон. У вас одна цель, но разные средства её достижения, и этот конфликт неразрешим ещё с давних времён. Вместо того чтобы увидеть в разных точках зрения перспективу, вы предпочитаете соревноваться. В результате вы двигаетесь медленней, но если бы вы объединили свои силы, то ваши поиски ускорились бы.
– Не смеши меня! К чему приведёт моё с ним объединение? Он научит меня добывать огонь трением? Или расскажет про мою судьбу по линиям на руке?
– Тебе есть, чему у него поучиться.
После этих слов все принялись укладываться спать прямо на полу в этой мистической комнате.
Духовность. ЭрДжей очень редко обращался к этому понятию. Что есть духовность для него, и чем она была для Рэймонда? В том его дневнике он постоянно говорил о ней, и вот к чему привела его вера в столь зыбкие вещи. Опираться нужно только на факты, а не потакать своим внутренним порывам.
С этой мыслью он и лёг спать, хотя уснуть получилось не сразу, ведь рисунки на стенах снова проявились, и ребята ещё некоторое время разглядывали их, пока усталость не взяла верх…

Веки Мяты медленно открылись и вот она уже не спит. Она приподнялась, чтобы осмотреться вокруг. Странный и тревожный сон приснился ей, но она совершенно не помнила его. Чувство внутреннего опустошения не покидало её, будто ей только что дали очень важную подсказку, а она её забыла. Из дверного проёма доносился еле заметный тёплый свет. Неужели Мирас ещё не спит?
Одна безумная мысль забралась к ней в голову, но Мята поспешила прогнать её. Она снова попыталась уснуть, но та мысль всё никак не оставляла её в покое. С другой стороны, почему бы и нет? Мята тихонечко встала и на цыпочках пошла к выходу.
В мастерской и, правда, горел свет. Она осторожно заглянула в дверной проём и увидела Мираса, сидящего за его рабочим столом. Он переоделся и теперь рисунки на его теле были скрыты за чёрной футболкой. Перед ним стояла странная деревянная конструкция, которая держала холст под небольшим наклоном, а сам Мирас что-то увлечённо рисовал. Сейчас он выглядел совсем не так, как вечером, когда они пришли к нему.
Его спокойствие и безразличие куда-то исчезли, и теперь на его лице была целая палитра эмоций. Он проживал и чувствовал каждый мазок своего рисунка. Его пристальный взгляд был направлен на холст, но в тоже время, он будто смотрел сквозь него. Для мастера в это мгновение не существовало реальности и вымысла. Всё, что сейчас имело значение – образ, пришедший к нему из холодных далей космоса. В его руках был инструмент, но и он сам был инструментом. Он творил страстно и самозабвенно, совершенно не замечая пару любопытных голубых глаз. Мята замерла и боялась даже дышать, чтобы не спугнуть его состояние.
Одна кисть была решительно отложена в сторону и рука творца потянулась к другой, более тонкой. Только сейчас Мята заметила, сколько же всего стояло на его столе. Жестяные банки из-под еды теперь служили подставками для кисточек и карандашей, и некоторые из них были разукрашены или декорированы бечёвкой. Маленькие коробочки хранили в себе уголь и пастель. Палитры, грязные и чистые, хаотично валялись на столе, а среди вспомогательных инструментов Мята заметила ножи и тряпочки. Краски, которые Мирас использовал в этот раз, были не из тех больших банок, а из тюбиков.
Сама комната была просторной, но свободного места здесь практически не было. Вдоль стен под весом содержимого гнулись широкие стеллажи, а пол был завален коробками и инструментами.
Помимо бумажных набросков, здесь так же были и полотна в рамах, но они стояли друг за другом у стены, и полюбоваться можно было только первым, а вот рисунков – не сосчитать! Они висели, стояли, лежали, были скручены, сложены, скомканы. Но, не смотря на такое огромное количество вещей, в этом безумном обители беспорядка определённо был свой порядок. Всё лежало на своих местах, и даже в этом хаосе была своя гармония.
Мята снова посмотрела на Мираса. Под его уверенной рукой прямо сейчас рождался новый мир, и простая мысль превращалась в реальность. Его рука двигалась очень утончённо – такая грация не свойственна людям. Это скорее были движения самой природы. Его рука поднималась вверх подобно ветру, стремящемуся взлететь на холм. Он макал кисть в краску, как журавель погружал свой клюв в воды реки. Когда Природа создавала всё вокруг, она двигалась именно с такой страстью и утонченностью, уверенностью и трепетом.
Всё новые и новые краски принимали участие в этом акте творения. Мята чувствовала, что не правильно вот так подглядывать за чужой работой, но сил оторваться от этого зрелища у неё не было.
Вдруг кисть остановилась.
– Как давно ты там стоишь?
Хотя голос мастера звучал так же тепло и радушно, но Мяте было неловко. Будто она подсмотрела за чем-то слишком откровенным.
– Я… прости меня, Мирас… – её слабый голос было еле слышно. Она сгорала со стыда. – Я хотело только глазком взглянуть, а когда увидела, как ты рисуешь, не смогла оторваться и… осталась. Прости, пожалуйста!
Мирас удивлённо посмотрел на неё, затем откинулся на спинку стула.
– За что ты извиняешься? Входи.
Он улыбнулся ей и кивнул головой, подзывая к столу.
– Правда?.. Можно?..
– Ну конечно.
Мята вышла из-за дверного проёма и осторожно направилась к столу.
– Я давно не писал при ком-то, мне ужасно неловко. Надеюсь, я выглядел не очень безумно… – Мирас устало потёр свои глаза.
– Это мне очень стыдно, я не должна была подсматривать…
Она остановилась у стола и не решалась зайти за него, а саму картину не было видно из-за подставки.
– А что это? – спросила Мята, указывая на неё.
– Это мольберт. Когда работа лежит на столе, и ты долго сидишь за ней, начинает болеть спина, а с мольбертом легче. Но ещё он помогает избежать случайных касаний пальцами или ребром ладони, да и оценивать работу со стороны проще под таким углом.
Мята легонько улыбнулась.
– Я, наверное, задаю глупые вопросы. Парней постоянно достаю, теперь тебя.
– Каждый человек на твоём пути – учитель. Я рад, что есть что-то, чем я могу поделиться с тобой.
Мирас встал из-за стола, попутно вытирая руки довольно испачканной тряпкой. Он небрежно бросил её на стол и пошел к ведру с водой, чтобы смыть остатки красок. У неё был шанс рассмотреть стол и его принадлежности поближе. Использованные кисточки отмокали в баночке, а краски на палитре перемешались.
– Эти цвета такие красивые. У нас в мегаполисе есть только баллончики, и они ужасные, а ещё воняют…
– Это масляные краски. Я знаю одного перекупщика, он специально поставляет мне их. Но те, которые я использую для рисунков на теле, я делаю сам из того, что подарила природа.
Мята только сейчас заметила, что шум дождя прекратился. У Мираса больше не было причин оставлять их у себя, но он их не прогонял.
– Вы в Парк идёте? – внезапно спросил Мирас.
Мята не какое-то время оторопела, не зная, что ответить.
– А как ты?..
– Просто предположил. Можешь не рассказывать, если не хочешь.
– Да рассказать особо не чего. Мой брат пошел в Парк за желанием, ничего не сказав, Блюм решил помочь мне вернуть его, у Ала есть желание, а ЭрДжей туда идёт «разоблачить обман». Как-то так.
– Разоблачить обман? Интересно. А ты бы чего хотела, чтобы испытания Парка оказались правдой или выдумкой?
– Ну… как бы мне не было страшно, я бы хотела, чтобы там были испытания. У Альфреда есть желание, и если бы он смог его загадать, я была бы очень рада. Да и мой брат тоже пошел туда не просто так. Все идут туда не просто так, так что… – слабо улыбнулась девочка. – К тебе, кстати, не заходил мальчик моих лет с таким же цветом волос, глаз и с родинкой на щеке?
– Нет, Мята, мне очень жаль, но твой брат не приходил ко мне.
Она опустила глаза. Мирас сразу понял, как взбодрить её.
– Хочешь взглянуть? – он вернулся к рабочему месту и встал напротив картины.
Мята вопросительно посмотрела на него, но тот только улыбнулся в ответ и немного отошел в сторону, приглашая её на это место.
Она осторожно зашла за стол, следя за тем, чтобы ни во что не врезаться в этот раз, и как только она увидела работу мастера – весь мир вокруг перестал существовать. Она утонула в этих красках, рельефных мазках, мягких переходах от одного цвета к другому. Искусное сочетание цветов вместе с невероятной техникой исполнения заставили эту картину буквально ожить. Мяте казалось, что нарисованные облака вот-вот начнут плыть по предзакатному небу, а трава заволнуется от мельчайших порывов ветра.
– Не всё должно иметь смысл, не всё должно делаться с целью. Все эти картины не имеют ни малейшей практической ценности, но именно любовь к ним делает меня человеком. Я верю, что если что-то и заставит людей одуматься, так это искусство. Тяга к прекрасному всегда будет побеждать животную сущность.
Мята хотела запротестовать, сказать, что эти картины имеют большую ценность, но почему-то молчала. Слова застряли в её горле, и она не смогла их озвучить. Чувство собственной незначительности перед трудами этого мастера ввели её в ступор. Снова она встретила удивительного человека с удивительной историей. Ещё один гений на её пути. ЭрДжей сказал в лесу, что она тоже так может. Нет, не может. Так – точно не может. У этого человека дар. Он был рождён, чтобы творить. Эта картина была чем-то не из этого мира. Крупица истины, залетевшая сюда волей случая. С каких далей пришла эта мысль? Как не заблудилась, нашла проводника и смогла ожить в этом мире?..
Мята хотела отложить в памяти каждый мазок. Мирас искоса глянул на её сосредоточенное лицо и улыбнулся.
– Что ты чувствуешь глядя на неё?
– Мне грустно… – тихонечко ответила Мята.
– Почему?
– Потому что…я только и делаю, что смотрю на других, а сама ничего толком за свою жизнь не сделала. Я никогда не смогу создать что-то подобное. Поэтому мне грустно…
– С чего ты взяла, что никогда не станешь мастером в каком-то деле?
– Ну, я думаю… нужно родиться для этого. Я уверена, что ты, как ЭрДжей и Альфред с ранних лет знал, чего хочешь.
Мирас легонько засмеялся.
– Я был намного старше ЭрДжея, когда пришел в этот дом, а до моего прихода сюда я не занимался рисованием. Я даже не умел читать или писать.
Мята удивлённо посмотрела на него.
– Не важно, когда ты найдёшь то, к чему лежит твоя душа. Главное, чтобы ты нашел это. Да, мастерство требует времени, но и поиск, и обучение – это тоже важная часть твоего становления. По сути это и есть жизнь. Всё своё время, которое ты проведёшь здесь, ты будешь что-то искать и чему-то учиться. И нет такого понятия, как родиться для чего-то. Нет определённого пути и известного исхода. Судьба будет меняться в зависимости от принятых тобою решений и сказанных слов. Она меняется постоянно. Нить судьбы прямо сейчас готова сделать новый виток вокруг кого-то или чего-то, но только после твоего решения.
Мирас закончил свою мысль и пошел ко второму столу, стоящему глубоко в комнате. Он принялся доставать какие-то другие краски с ящичков, оставив Мяту размышлять.
– Когда будешь готова, подходи сюда.
Не сразу, но всё же слова Мираса достигли её сознания.
– Готова к чему?.. – нерешительно переспросила она.
– Ты ведь пришла, чтобы сделать татуировку?
Мята нервно сглотнула.
– Эмм… Мне нечем заплатить, так что…
– Вещи очень редко имеют ценность. Подойди сюда, ближе к свету.
Мята неуверенно зашагала к столу.
– Хмм… – Мирас внимательно смотрел на её запястье. – Я хочу вот эту и улыбку.
Он указал пальцем на голубой браслетик, сплетённый из ниток замысловатыми узлами, с камушком посередине.
Мята растерянно посмотрела на своё запястье, а потом перевела свой взгляд на Мираса.
– Я отдам тебе все! – светясь от счастья, она начала снимать все браслеты подряд.
– Не стоит, Мята. Мне хватит одного.
– Я настаиваю! – обещанная улыбка не сходила с её лица.
Когда она сняла свою плату, села на стульчик по другую сторону стола.
– А как ты поймёшь, что мне нарисовать?
– Положи свои руки на стол ладонями вверх. Хорошо. А теперь закрой глаза и думай о белой реке, русло которой восходит к небесам.
– Млечный путь!
– Именно! Думай о Млечном пути. Думай о своём собственном пути…
Мята закрыла глаза и ощутила, как две большие тёплые ладони легли поверх её рук. Очень хотелось высвободиться, но она успокоилась, преодолела смущение, и как было велено, начала думать о Млечном пути.
Мирас же сделал глубокий вдох. По мере того, как воздух заполнял его лёгкие, сердце его успокаивалось. Живот работал подобно мехам для растопки, разжигая огонь его духа. Дыхание опускалось всё ниже, а душа поднималась выше. Не заблудиться, не улететь слишком далеко. Судьба человека всегда рядом с ним. Заглянуть внутрь, в самую сущность этой души. Чего она хочет, к чему стремится. Зачем пришла в этот мир? Какой опыт хотела получить? Её сердце полно любви и желания заботиться. У неё могло бы быть прекрасное будущее, вот только, где оно? Где её будущее? Почему из всех возможных путей она выберет этот?..
Мирас открыл глаза. Сосредоточенная Мята выглядела очень забавно. Она старательно думала о Млечном пути, но в то же время её смущали руки Мираса, а ещё у неё чесался нос, но она боялась, что любое движение собьёт процесс, поэтому из последних сил терпела.
Мирас убрал свои руки.
– Всё? Я могу двигаться? – умоляюще спросила Мята.
– Да, конечно.
– Ну что, что ты увидел? – спросила Мята, почёсывая кончик носа.
Мастер ничего не отвечал. Он изучал цвет её глаз. Красивый голубой оттенок. Нужно запомнить его и сделать на следующей картине небо такого цвета.
– У тебя очень храбрая душа. Нет такой подсказки, которую я мог бы оставить тебе, потому что она тебе не нужна – ты никогда не собьёшься с верного пути. Все решения, которые ты примешь в будущем, станут доказательством этой силы. У меня есть один особенный образ, я хочу подарить его тебе.
Мята совершенно не понимала, о какой силе он говорит. Все эти качества были настолько далеки от неё, что она сомневалась, ту ли судьбу он увидел, но мастер уже достал из ящика стола один из своих эскизов, сделанных карандашом, и протянул ей.
– Это Древо Жизни.
Мята держала в руках изображение дерева, корни которого сплетались с его кронами и образовывали круг. Ствол дерева был крепким, но в тоже время утончённым. Мелкие листья покрывали верхушку, а корни с ветками переплетались не в хаотичном порядке, а образовывали изящные пересечения линий.
– Это дерево – символ единства. Всё в жизни взаимосвязано и мы все связаны. Мы живём в этом цикле, умираем в нём и возрождаемся, чтобы снова стать частью единого… Я бы хотел нарисовать его на запястье твоей руки, как напоминание о том, что жизнь – это бесконечный круг и даже смерть не в силах разомкнуть его.
Мята всё ещё держала эскиз в руках и не могла поверить, что скоро такой искусный рисунок будет на её теле. Она протянула его обратно Мирасу, а сама посильнее закатила рукав на левой руке.
Приготовления заставляли сердце Мяты учащённо биться. Она уже немного пожалела, что ввязалась в это. Инструменты выглядели пугающе. Мирас достал несколько тонких длинных палочек с примотанными к ним заострёнными наконечниками. Иглы были разные по калибру, и мастер сосредоточено подбирал нужный для нанесения именно этого рисунка. Краски для тату тоже отличались от тех, которые она видела на палитре. Каждый цвет хранился в отдельной маленькой, плотно закрывающейся баночке.
Видя, как Мята переживает, Мирас решил немного отвлечь её.
– Наконечники одноразовые, всегда новые, так что можешь не переживать. А это настой из коры ивы, дуба и тысячелетника. Эти травы обладают прекрасным обеззараживающим эффектом.
– Это Альфред знаток по травам, а я понятия не имею о чём ты… – нервно захихикала Мята.
Мирас поставил на край стола баночку с сушеными травами и поджег их, – запах не заставил себя ждать. Девочка принюхалась.
– Здесь есть Мята?
– Да, – улыбнулся Мирас. – Ещё мелиса, лаванда, тимьян, ромашка и валериана. Кстати, почему тебя зовут Мятой?
Мирас к этому времени уже разложил необходимые инструменты на столе, убрал всё лишнее, поставил перед собой краски и положил подушечку, на которую следует класть руку.
– Ну… Альфред нашел мяту, заварил чай и мне понравилось слово, – Мята говорила на автомате. Всё её внимание было приковано к палочкам с иглами. – А это сильно больно?.. – нерешительно спросила она.
– Нет, не сильно, – мягко сказал он. – Но потерпеть немного придётся.
Смочив иглу в краску, Мирас склонился над рукой Мяты. Она сжалась всем телом, не зная, чего ожидать, но вопреки её страхам, боль была терпимой. Это было неприятно, но в жизни ей доставалось и покрепче. Мирас наносил рисунок, резко и точечно вводя иглу в верхний слой кожи.
Разные участки кисти оказались разными по чувствительности. Боль была то тупой и несильно ощутимой, в иной раз пронзала электрическим током и отдавала по всему телу. Но Мята ни разу даже не пискнула. Она прикусила губу и просидела так почти всё время, принимая вызов этой боли и перенося её с достоинством.
А Мирас внимательно и осторожно выводил контуры на её запястье. Тёмно-коричневый, практически чёрный ствол и корни были уже готовы. Крона требовали большего внимания. Мята думала, что весь рисунок будет тёмным, но ведь это Мирас, мастер росписи по телу. Листья её Древа Жизни наносились глубоким и благородным изумрудным цветом. На некоторых листочках он даже добавлял более тёмный зелёный цвет или более светлый голубой, создавая утончённый градиент. Такое сочетание цвета листьев с тёмным стволом и ветками создавало контрастный и в то же время выразительный рисунок.
Боль отошла на самый последний план. Мята завороженно наблюдала за тем, как на её теле оживает Древо. С каждой новой каплей краски Мирас отдавал свою энергию, а Мята чувствовала, как силы прибывают к ней. И когда рисунок, казалось бы, был готов, творец потянулся за новыми красками. Он принялся наносить на ствол, ветки и корни другие оттенки коричневого, создавая объём. Тёмные, полутона и светлые составляющие дорисовывались и на листьях тоже.
Это дерево будто было живым и тоже обладало душей. Душой творца, создавшего его.
– Всё готово.
Мяты приподняла руку и внимательно рассматривала Древо Жизни. Невероятной красоты рисунок украшал её запястье. Кожа вокруг татуировки покраснела, и кое-где просачивалась кровь, но Мяту это совсем не волновало. Крошечное дерево, смыкающее круг жизни, теперь навсегда буде с ней.
– Спасибо тебе, Мирас. Это… я… я в жизни такой красоты не видела…
– Не за что, – улыбнулся он. – Я дам тебе специальный настой для протирки. Будешь пользоваться им утром и вечером на протяжении недели. С тобой в пути врачеватель, поэтому заживление пройдёт хорошо, в этом я уверен. А сейчас, позволь я обмотаю кисть ненадолго.
– Зачем? – Мята не хотела прятать рисунок, даже не смотря на покрасневший вид.
– Будет лучше, если свежая рана будет прикрыта. Завтра утром промоем, и я сделаю новую повязку.
Мята протянула ему руку, и Мирас бережно забинтовал её.
– Ты уверен, что браслетов достаточно за такую работу? Может, я могу что-то сделать для тебя? Помочь? Убрать, например.
Мирас как-то странно смотрел на неё. Тёплая улыбка была на его лице, но в то же время глаза были печальны.
– Ничего не нужно. Ступай, я сам всё уберу.
– Так давай я помогу!
– Не нужно, Мята, я всё сделаю сам.
– Но…
– Это обряд, который я должен полностью выполнять сам. Привести рабочее место в порядок – тоже важная часть церемонии.
Ей больше ничего не оставалось, кроме как ещё раз поблагодарить мастера, и покинуть комнату.
Когда она вернулась к ребятам, то заметила, что Блюм не спит. Он сидел и рассматривал рисунки.
– Почему не спишь? – шепотом спросила Мята.
– Принимаю решение.
– Какое? – удивилась девочка. – Погоди, ты… хочешь рисунок? – улыбнулась она.
– И это тоже, – Блюм хитро улыбнулся в ответ и встал, чтобы покинуть комнату. – Ложись спать, завтра трудный день.

Мирас ещё не начал убирать рабочее место. Он сидел на стуле, закинув голову назад, и размышлял с закрытыми глазами. Он отдал очень много энергии и сейчас был практически пуст. Его глаза устали, душа тоже. Ему нельзя говорить будущее, это под запретом. Его задача оставлять подсказки на телах – ни больше, ни меньше.
– Можно и мне рисунок?
Мирас дёрнулся от неожиданности. Он был так погружен в размышления, что не заметил, как на пороге появился Блюм.
Мастер потёр глаза, чтобы навести резкость.
– Извини, я очень устал. Вряд ли я сегодня смогу ещё что-то увидеть.
– Я расплачусь ответом на твой первый вопрос.
Их взгляды встретились – Блюм смотрел изучающе. Мирас почувствовал, будто его проверяют.
Он указал рукой на стул и Блюм присел на то место, где ещё недавно сидела Мята.
– Как ты понимаешь, что нужно рисовать? – Фантаст внимательно рассматривал инструменты на столе.
– Это очень сложно описать. Внутри меня будто есть какие-то врата, и они сдерживают меня. Я открываю их, в своём сознании, и поднимаюсь немного выше этого пространства-времени. Там я могу поговорить с душей. Она подсказывает мне, что я могу изобразить, чтобы помочь человеку найти верный путь. Это чувство сравнимо с открытым окном, в которое стремительно залетает ветер. Он бушует, переворачивает всё в комнате и наполняет её свежим прохладным воздухом, а потом ты закрываешь его, и ветра больше нет… Я возвращаюсь в себя.
– Кто дал тебе эти знания? Кто обучил открывать себя миру?
– Мой наставник научил меня медитировать и уже тогда я умел ненадолго покидать своё тело. Затем в одном из странствий я встретил очень яркую душу. Это была энергия не из этого цикла. Она и дала мне эти знания.
– Интересно, кто был тот нарушитель?.. – лукаво улыбнулся Блюм и протянул руки ладонями вверх. – Моя плата будет велика.
Ещё несколько мгновений Мирас колебался, но желание узнать, кто же перед ним брало вверх. Он положил свои ладони поверх и закрыл глаза, но уже совсем скоро открыл их в ступоре.
– Как же… это так?.. У тебя нет судьбы…
Любой человек испугался бы, услышав такое, но Фантаст выглядел абсолютно спокойным.
– Посмотри внимательней ещё раз. Может путь моей души всё же не окончен?
Мирас нерешительно повторил обряд, но желаемого результата получить так и не смог.
– Я всё равно ничего не вижу. Ни прошлого, ни настоящего, ни будущего…
– Так что же ты нарисуешь человеку без судьбы?
Мирас вопросительно посмотрел на Блюма. Это тоже часть испытания? Только кто его испытывает? Ни разу он ещё не сталкивался с подобным. У всех живущих на земле есть судьба. Она изменчива и непостоянна, но людей без судьбы нет…
– Ты потянулся тогда в комнате к символу Солнца. Я нарисую его. Где ты хочешь, чтобы рисунок был расположен?
Блюм снял с себя футболку.
– Вот здесь, – он указал пальцем на солнечное сплетение у себя на груди.
– На этом месте рисовать будет очень больно.
– Боль – свидетельство жизни.
Всё ещё колеблясь, Мирас смотрел на рыжего парня с золотыми глазами. Этот мальчик совсем юн, но у него взгляд старца. Он только сейчас заметил, как печальны его глаза. Они видели намного больше, чем положено земным душам.
Мирас взял новые инструменты и обновил палитру, а Блюм пододвинул стул ближе, чтобы художнику было удобнее рисовать.

Когда мастер закончил рисунок, то почувствовал, что полностью опустошен. Блюм же внимательно рассматривал свою татуировку. На этот раз Мирас использовал только один цвет – чёрный.
Он в очередной раз сонно потёр глаза и принялся не спеша убирать инструмент, а Блюм всё так же не мог оторвать взгляд от рисунка.
– Как странно, – произнёс он, – в далёких скитаниях моей души этот символ означал жизнь. Тонкий круг символизировал непрерывный процесс рождения и смерти, а зарисованный круг внутри означал единство всего. Ты вернул мне очень тёплые воспоминания. Спасибо тебе.
– Я не помню такой трактовки этого знака ни в одном источнике.
– Это не удивительно, ведь это знания из-за пределов этого мира. И того мира уже давно нет в живых… – Мирас удивлённо посмотрел на Фантаста, но тот продолжил, не отрывая взгляд от рисунка: – и остается только удивляться, как фрагменты знаний переходят из одного мира в другой. Немного видоизменяются, конечно, не без этого, но в целом...
Наконец-то Блюм оторвал глаза от татуировки и посмотрел на Мираса:
– Как много ты хочешь знать?
– О тебе? Или о чём ты?
Блюм не отвечал – он с интересом смотрел на Мираса.
– Ладно, я хочу знать, кто ты.
– И всё?
– Я не понимаю…
– Я всего лишь хочу выяснить, как много ты хотел бы знать.
Мирас не мог подобрать слова. Было такое чувство, что он играет с огнём. Многое он хотел бы узнать, но возможно ли это?
– Хорошо. Я хочу знать всё. Я хочу познать этот мир, понять, как он устроен, что им руководит, как он был создан и кем. Хочу осознать его законы и принципы. Хочу узнать, что есть жизнь. Хочу понять, кто есть человек, и какова его роль во Вселенной, – на одном дыхании произнёс Мирас. Блюм был доволен таким ответом. – Но я понимаю, что это невозможно. Поэтому просто скажи мне, кто ты.
– Ты получишь ответы на все свои вопросы, – улыбнулся Блюм. Мастер широко открыл глаза от удивления. – Ты отмечен Вселенной, Мирас. Твоя жажда познания привела тебя сюда, и позволила стать проводником воли мира. Теперь позволь мне стать твоим проводником на пути к высшей мудрости.
Блюм поднял свои золотые глаза на Мираса, и художник ощутил, как этот взгляд будто проникает внутрь, в его душу.
– Ты понял многие вещи, Мирас, но тебе ещё так много предстоит постичь. Ты и твои знания нужны этому миру, поэтому я помогу тебе. Я дам тебе ответы на все твои вопросы, но взамен ты должен поделиться ими с другими, дабы этот мир не пал…
Волна жара прошла по телу художника – снова эта энергия, не поддающаяся понимаю. Ему было очень страшно, но оторваться от этих глаз он почему-то не мог. Он так и застыл с инструментами в руках, которые собирался складывать. Он смотрел Блюму в глаза, не моргая, и вдруг почувствовал, что начинает куда-то падать. Вокруг всё потемнело. Тело обмякло, инструменты выскользнули из его рук и звук их падения прервал этот транс. Страх неизведанного окутал Мираса, поэтому он встряхнул головой, чтобы прогнать это странное чувство.
– Не отводи свой взгляд! Смотри мне в глаза… Слушай меня внимательно, Мирас, и смотри прямо мне в глаза. Не бойся. Страх сковывает. Победи все сомнения, истреби весь хаос эмоций. Освободись от тела, приковавшего тебя к этому циклу. Внутри тебя сокрыт путь к другим Планам. Иди по нему. Следуй за мной в пространство, где берёт начало время. Не бойся, падай… падай… а затем – лети… Мудрость скрыта во тьме. Чтобы постичь её, ты должен стать светом...
Преодолевая расстояние непостижимое человеческому сознанию, находясь в месте, где время и форма не имеют значения, он ощущал вибрацию слов, открывающих путь к запредельному….

Блюм одел свою футболку, скрыв недавно нарисованный рисунок. Мирас сидел опустошенный, пытаясь прийти в себя.
– Почему я?.. – еле слышно спросил он.
– Как и вы все, я хочу, чтобы мир восстановился. Но я человек без судьбы – не мне вершить историю на этой земле. Всё, чем я могу помочь – направить. Я считаю, что ты достоин этих знаний, но ты должен обещать мне, что они не пропадут даром. Помоги с их помощью другим.
Мирас посмотрел на Блюма и в его глазах читался вопрос.
– Спрашивай.
– Девочка. Мята.
– Не волнуйся, всё будет хорошо.
Блюм тепло улыбнулся и покинул комнату.