Ехали мы довольно долго. Судя по тому, что бутерброды и чай уже давно закончились, не менее двух часов. Петр Степанович живет на окраине города. Не знаю, зачем папе понадобилось ехать к нему, но я увязалась за ним, лишь бы не киснуть дома со скуки.
И вот, мы наконец подъехали к жилому району. Старенькие машины, голые деревья. Побитая детская площадка (если так можно назвать исписанные баллончиком качели, лестницу "в никуда" и торчащие из земли несколько железных труб), серые бетонные многоэтажные коробки-дома. На окнах первого и второго этажей навешаны решетки, на старых балконах висит белье, некоторые окна заклеены газетами. Откуда-то доносится песня "Il Tempo Se Ne Va", детские веселые крики.
Машину припарковали около осыпавшегося тополя и прошли по напрочь убитой бетонной дорожке к одному из домов. Дверь в подъезд была распахнута-двое грузчиков выносили диван. Поднимаясь по лестнице появилось ощущение, что все верхние пять этажей вот-вот упадут на меня: казалось, даже бетонные ступеньки под ногами ходят ходуном. Стоял жуткий запах, словно что-то прокисло, а потом заплесневело.
Только мы подошли к нужной двери, как из-за нее сразу показалось улыбающееся лицо пожилой женщины. Маленькая пухленькая бабушка, похожая на одуванчик, выпорхнула к нам навстречу, поздоровалась с папой и мы вошли. В квартире было тепло и приятно пахло бергамотом, словно уже поздняя осень никак не могла дотянуть до этого кусочка солнца свои холодные лапы.
Мы прошли на кухню, где папа пожал руку молодому человеку (худощавому высокому парню, которому, казалось, едва ли за двадцать) и мужчине (коренастому шарообразному человеку с маленькими хитрыми глазками). Все присутствующие на кухне начали со мной знакомиться: папа как всегда рассказывал, какая я умница, улыбающаяся женщина-одуванчик (как я потом узнала, Нина Николаевна) потрепала меня за щечку и дала конфету. Ее поведению я была крайне возмущена, так как вспомнила момент из мультфильма "Алладин", где Султан сюсюкал попугая Яго и пихал ему печеньку в клюв, чтобы задобрить разгневанное наглостью человека животное. Невольно сравнив себя с этим попугаем, а Нину Николаевну с Султаном, я надула щеки. Но все обиды прошли, когда до меня дошло, что в моих ручках моя любимая конфета. Бабушка-цветочек была моментально прощена и даже немного выросла в моих глазах. Шарообразный мужчина (Игорь Никифорович) погладил меня по голове со словами "Копия мать!", а молодой человек (просто Сашка) сидя за столом умилялся моему покрасневшему от смущения лицу.
Нина Николаевна усадила всех за стол и разлила по кружкам кипяток, поставила перед нами огромную коробку с различными видами чая и вазочки с конфетами, печеньем. После выставления на стол лакомств, Игорь Никифорович сразу пробежался по всем людям своими маленькими глазками и убедившись, что его никто не замечает, взял несколько конфет и печений, положив их около своей кружки.
-Лизочка, тебе молочка в чай налить? -ласково спросила меня женщина.
-Лучше холодной воды, если можно, -тихо ответила я.
На мой ответ она удивленно округлила свои большие зеленые глаза, а потом пожала плечами.
-Отчего ж не можно, можно! -Нина Николаевна взяла огромный стеклянный графин и сделала, как я просила.
Неужели, разбавлять горячий чай холодной водой-странно?
Кстати говоря, чай все равно не остыл. Взрослые были заняты друг другом, а когда Игорь Никифорович сказал " Это вам не Советский Союз!" начались самые настоящие дебаты. Мне, как ничего не смыслящему во "взрослых делах" ребенку, естественно слова не дали. Так что отпивая постепенно остывающий час, я могла наконец покрутить головой и разглядеть все вокруг. Вещей в маленькой квартире много, но расставлены они невероятно аккуратно, компактно и понятно. Думаю, если бы Нина Николаевна вдруг попросила меня принести, к примеру, перфоратор (конечно, если бы он был и если бы он ей понадобился), я бы с легкостью его отыскала, хотя нахожусь тут впервые. Коридор и кухню соединяет широкий дверной проем, словно разделяющий не комнаты, а два разных мира. Бордовые стены коридора украшают картины с портреты лошадей, у порога слегка протерт и без того потрепанный линолеум; тускло горящая лампочка еле освещает коридор. Кухня же напротив, оклеена желтыми обоями. Большое окно, обрамленное зелеными и люстра с четырьмя лампочками прекрасно освещает комнату. Кухонный гарнитур с рисунком хризантем (или это были цветы календулы) на верхних шкафах, старенькая плита, микроволновка, несмотря на свой возраст, блестели от чистоты, что говорило о хозяйственности Нины Николаевны.
В какой-то момент папин вопрос вытащил меня из размышлений:
-А где Петр Степаныч? -спросил он.
Саша посмотрел на наручные часы.
-Уже должен был проснуться, -парень встал из-за стола и направился в другую комнату.
-Ох, простите хозяюшка. Кажется, наше обсуждение было нетактично громким, -извинился Игорь Никифорович.
Папа в знак согласия несколько раз кивнул и смущенно отвел взгляд на окно, допивая чай.
Нина Николаевна лишь улыбнувшись махнула рукой:
-Ой, да не переживайте вы так, это раньше его и писк комара мог разбудить, а сейчас его даже пушкой не поднимешь. Глуховат стал в последнее время. Что поделаешь, возраст никого не щадит.
В дверном проеме появился Саша и после его "проходите" все поплелись в гостиную.
Большую часть гостиной занимали серванты. На противоположной стороне комнаты стояли лишь диван и два кресла, над которыми висели черно-белые фотографии в разноцветных рамках. В углу около окна на небольшой тумбе стоял телевизор. Серванты были заполнены хрусталем, еще советскими фарфоровыми статуэтками и книгами. Недалеко от тумбы с телевизором на красном узорчатом ковре, лежащем на полу, было протерто две небольшие колеи.
Мы уселись на диван, а Нина Николаевна раздвинула белые кружевные занавески. Посветлело и маленький лучик, пробившийся сквозь тучи проскользнул по всей комнате и остановился на одной из фотографий.
В коридоре что-то заскрипело. Я слегка испугавшись резко повернула голову, взрослые никак не отреагировали. Распахнулась дверь и Саша ввез в комнату пожилого мужчину в инвалидном кресле. Парень припарковал его прямо на то место, где был протерт ковер.
"Так они от колес", -подумала я.
-Петр Степаныч, здравствуйте! Сколько лет, сколько зим! -папа встал и радостно поприветствовал пожилого мужчину, пожав ему руку.
-Здравствуй, Витя! -громким басом ответил папе Петр Степанович. -Да уж, последний раз мы виделись году в две тысячи пятом, насколько помню. Что-то ты забыл про старика, а ведь раньше частенько заезжал.
-Простите, были неотложные дела. Как закончил-сразу к Вам. Как я про Вас забуду, ну.
-Да знаю я тебя, всю жизнь как белка в колесе, вечно в делах. спасибо, что хоть сейчас заехал. А что это за девчушка с тобой? Неужели, твоя уже такая большая? -он указал на меня.
-Да, дочка моя, Лиза. Подойди, поздоровайся, -сказал папа.
Я подошла к Петру Степановичу.
-Здравствуйте! -громко, почти крича сказала я и протянула руку.
Все сидящие вокруг захихикали. Мои щеки загорелись.
-Ох, какая громкая. Здравствуй, -мужчина пожал мне руку и улыбнувшись, кивнул.
Взрослые опять увлеклись разговором. Я не могла уловить его сути, поэтому просто мотала головой по сторонам в поисках чего-то интересного. Медленно перебирая лапами, в комнату вошел толстый взъерошенный, еще не отошедший ото сна кот. Петр Степанович увидел его, похлопал "Уголек, кыс-кыс-кыс". Рыжий комок шерсти медленно подошел и запрыгнул хозяину на колени, слегка подняв закрывавшее его ноги одеяло. Мой взгляд, следовавший за животным моментально устремился на оголенные участки ног, которые стало видно. Округлив глаза я принялась рассматривать расплавившуюся от бесчисленного количества ожогов кожу Петра Степановича, которая была больше похожа на растаявший от свечи воск. Мужчина увидел куда я смотрю, и прикрывшись вернулся к разговору. Я же, сгорая от стыда принялась считать количество хрусталя.
Взрослые говорили еще около полу часа. За это время я узнала, что в серванте двадцать два бокала двух видов, тринадцать рюмок и четыреста семьдесят две книги. Но потом взрослые встали и переместились на кухню. Папа погладил меня по голове и сказал посидеть с Петром Степановичем. поговорить, а он пока пойдет к остальным чтобы кое-что решить.
Вот так меня оставили наедине с Петром Степановичем. Резко диван, на котором я сидела стал необычайно огромным и неуютным.
"Может, авария? Или он воевал?" -вертелось у меня в голове.
-Что же произошло с его ногами? -тихо сказала я.
-Я хоть и не глухой, но даже так не слышу, что ты бормочешь, -сказал мужчина и согнав кота с коленей, повернулся ко мне.
Рыжий комок шерсти недовольно фырча заполз на кресло, свернулся клубочком.
-Ой, так вы слышите? -испуганно пробормотала я.
Мне стало жутко неудобно за свое поведение.
-Естественно, -проворчал он.
-Но Нина Николаевна сказала, что вы глуховаты.
-Это она так думает. Я ее конечно очень люблю, но в последнее время эта женщина стала похожей на трещетку: болтает без умолку! А я уже не так молод, чтобы вслушиваться в ее щебетания.
Петр Степанович несколько секунд смотрел на мое растерянное выражение лица, а потом указал пальцем на одну из фотографий:
-Посмотри. Да прям залезь на спинку, возьми и посмотри.
Я сделала как он сказал и сняв фото со стены уселась обратно. На снимке был молодой пожарный с черным маленьким котенком на руках. Весь в саже, такой молодой, красивый, но... какой тяжелый грустный взгляд. Будто еще чуть чуть и разрыдается.
-Кто это? -спрашиваю шепотом, поглаживая пальцем фотографию.
-В тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году я окончил академию противопожарной службы и меня распределили в Воронеж, где я стал начальником караула, -Петр Степанович слегка нахмурился.
Я несколько раз перевела взгляд с фотографии на мужчину. Он засмеялся:
-Ну-ну, неужели ты думаешь, что я всегда сидел в этом кресле? Дуреха.
Петр Степанович протянул руку и я отдала ему фотографию. Смотря на него, взгляд мужчины вновь стал серьезным и сосредоточенным. Словно на фото стоит жирная красная точка на которой нужно сфокусировать все свое внимание.
-Было это, если мне не изменяет память, через пять лет с начала моей службы пожарным, -продолжил он. -Тогда в нашу пожарную часть поступил вызов о возгорании многоэтажного жилого дома. Когда моя бригада приехала на место, там уже стояло две пожарных машины и одна скорая, около которой уже сидела пара пострадавших. Но в квартире на четвертом этаже остались дети. Трое детей. Они открыли окно, кричали и махали своими маленькими ручками.
Петр Степанович посмотрел в окно, пробегая взглядом по каждому серому зданию.
-К ним было нельзя подступиться: огонь охватил большую часть комнаты и две соседних квартиры. Мой товарищ и я побежали в соседний подъезд. Мы подставили штурмовую лестницу к окну детей, оперев ее на козырек и придерживая с другой стороны. Я полез доставать детей. К этому времени еще двое прибежали к нам на помощь. Я передавал им детей одного за другим. И когда мы уже собрались убирать лестницу, послышался плач из дальней комнаты горящей квартиры. Там остался еще один ребенок, и я кинулся за ним.
Во время рассказа Петр Степанович то и дело прерывался из-за того, что начинал кашлять, или поправлять одеяло у себя на коленях. Я слушала не отрываясь.
-Комната вся была охвачена огнем. Маленький мальчик с котенком в руках лежал под кроватью и громко плакал. Я схватил его за плечо и вытащил, он уже прилично надышался дымом. Запихнул мальчика себе за пазуху и мы побежали к окну. В квартире стоял страшный гул и треск. Начали плавиться меж стенные перегородки, мебель разваливалась, превращаясь в горящие щепки. Весь пол был охвачен пламенем, но выбора не было, нужно было выбираться. И я шел прямо по огню. Как сейчас помню, сначала невыносимая жгучая боль, а потом чувства притупляются и становится важным только спасти ребенка и себя. Товарищи сразу вытащили мальчика из окна. А я...вылезти не успел. Только потянулся к подоконнику, со скрипом на меня упал шкаф. Ноги оказались придавлены, много дыма, огня, криков с улицы. А потом я потерял сознание. Очнулся уже в больнице, прикованным к коляске.
Петр Степанович повернулся ко мне и улыбнулся:
-Ну, чего глазки такие большие сделала, ха-ха! Я ни капли не жалею, что спас того ребенка.