Старый тарантас

Старый тарантас

Небо было хмурым, в серых пёрышках облаков, и оно раскачивалось из стороны в сторону. Фе́рил недоверчиво прищурился и сообразил, что на самом деле движется телега, на которой его везут. Он устало прикрыл глаза, вспоминая…

…Закопчённый до черноты потолок, клубы едкого табачного дыма, с хрустом падающие на стол карты. Во рту горчит дешёвое вино, запястье жжёт спрятанный под манжетой козырь. Обычно во время игры Ферил спокоен, но сегодня его тревожит смутное предчувствие, хочется поскорее закончить кон и выйти на улицу освежиться. Лица противников горят от алчности и выпитого вина, значит, никто ничего не подозревает, и Ферил чуточку расслабляется.

— Господин, играйте честно! — раздаётся слева.

Ферил резко поворачивается, стараясь сохранить беспристрастное лицо. В сердце — крупица страха, в мыслях — одни ругательства.

— Давненько вас, шулера растакого, выслеживал, — продолжает горбоносый человек в истёртом мундире, и Ферил узнаёт служителя порядка. Вскакивает, кидается к дверям сквозь крики и улюлюканья. Кто-то бросается ему наперерез, валит на пол. Боль, заваруха, непонятно, кого бить и за что, рык вместо слов. Гул в ушах, боль в затылке, темнота в глазах, темнота везде…

…Ферил снова уставился на качающееся бледное небо, потянулся. Руки и ноги ныли, спину ломило. Ощущения были знакомые, но отдавались по-новому, будто что-то изменилось, будто тело стало чужим… или обновилось. Ферил приподнялся, оглядываясь по сторонам.

Его везли в открытом тарантасе. В углу застыла женщина лет тридцати с маленьким сыном, оба одетые в лохмотья, на задке устроились ещё два человека: древний старик в необычном сюртуке и долговязый парень, бормочущий что-то себе под нос. Лица попутчиков казались сонными, равнодушными, и Ферилу стало не по себе.

Он устроился напротив женщины, вытянул ноги и с наигранной бесшабашностью крикнул сидящему на облучке вознице:

— Куда едем?

Извозчик даже не обернулся, только плотнее закутался в чёрный плащ. А Ферил удивился тому, что сказал обыденные в общем-то слова не на родном языке, а на том, который, кажется, знал всю жизнь, но вспомнил лишь теперь.

— Он не ответит, — произнесла женщина на том же неведомом, но понятном языке. Голос у неё оказался писклявый.

— Да? — Ферил подмигнул ей. Нужда съела былую красоту попутчицы, но она была ещё ничего. — Надо для порядку узнать, куда этот пентюх нас везёт и сколько денег сдерёт.

Малец испуганно прижался к матери.

— У нас всё одно ни гроша… — шепнула женщина.

Ферил похлопал себя по бокам. Деньги исчезли, припрятанный нож тоже, и даже козырь пропал.

— Проклятье! — процедил он сквозь зубы. — Эй, извозчик, чтоб тебя! Ты меня обчистил?

Возница не ответил. Ферил привстал на шатких досках и увидел, кто вёз тарантас. Два серых козла, каждый ростом с ломовую лошадь. Затевать драку расхотелось, Ферил отполз в свой угол и затих. Голова отказывалась соображать.

Тарантас въехал в чахлый лес. Деревья выплывали из тумана, смыкали корявые ветви над дорогой, скрывали небо. Царила напряжённая тишина, лишь цокали копыта да скрипели колёса.

— Не припомню таких зарослей возле Дольни́ку, — пробормотал Ферил.

— Дольнику? — не поняла женщина.

— Ну да! Наверняка ж слышали! Игорные дома Дольнику гремят на весь мир!

— Ты, сынок, теперича далече от Дольнику своего, — вмешался одутловатый старик, видимо, мучимый водянкой. Пригладил окладистую бороду, и Ферилу некстати подумалось, что дед, если его отмыть и приодеть, станет похож на короля пик.

— Нас как пить дать везут в посмертные места, — продолжал старик. — У меня вот дома утречком сердце зашлось, ажно дыхание перехватило, прилёг я на лавку, а очухался уже тутоть. Потом энтот парнишка появился, он говорит, под лёд провалился. Он первый смекнул, что мы вроде как померли. И так напужался, молодой ещё, жить да жить, дела вершить. Бился он, бился в горячке, а толку!

Ферил фыркнул, скосился на заросли мокрого папоротника вдоль обочины. С ленцой подумал:

«Ясен день, дед умом повредился. Мы в тарантасе живые люди! Лес вокруг тоже обычный, мрачноватый, конечно, но это туман виноват, вон как всё окутал, не разобрать, кусты впереди или дикие звери?»

Старик меж тем разболтался:

— Сначала юнец горемычный причитал, дескать, не удосужился родным сказать, как любит их и уважает, забыл совсем семью, не навещал. Грехов наворотил, и не то што исправить, ажно помыслить о покаянии не успел. Ну, попричитал, поплакался, а опосля как засел здесь, так и сидит. Ей-ей, юродивый.

Парень из-под сальных косм глянул на Ферила, и тому стало не по себе.

Неизвестно, чего ждать от умалишённых, они могут перерезать горло только потому, что физиономия собеседника не понравилось…

— Опосля, значится, баба с ребятёнком появились, прямо из воздуха, — продолжал старик как ни в чём не бывало. — Да и ты так же сюда попал. Не было тебя — и бац! — посередь тарантаса лежить!

— Вы тут все не в себе! — скривился Ферил. — Я настоящий, живой! Я не дух бестелесный!

Мальчишка захныкал, мать погладила его по голове, ласково зашептала что- то на ухо.

— Верно, — старик сиял от самодовольства. Или они выехали из леса, и стало светлее? — Тело своё мы, значится, ощущаем. Энто потому, што мучить можно только плоть, а голой душе не больно.

— Какие муки? — в горле у Ферила саднило, сердце колотилось.

— А ты решил, нас в рай везут? Вот, к примеру, юродивый, — старик кивнул на скрюченного парня, — разнесчастный да смирный, но ты энтим не обманывайся! Покуда он в припадке бился, нагородил всякого. И как с дружинниками деревни грабил, и как над бабами измывался, и как дитяток резал, што твоих курей.

Тарантас подпрыгнул на кочке, женщина ойкнула, а Ферил прокусил щёку до крови. Дорога пошла вверх, взбираясь на макушку холма. Стемнело, будто сгустились сумерки, но ни луна, ни солнце на небе по-прежнему не показывались. Ферил задумался, не сошёл ли он с ума? Нет, скорее спит и видит кошмар…