Стать королём

Глава 1

Саливард, Усадьба виконтов Блотайн

Валрижина Блотайн

«Опять? Серьёзно?! Нет, они это действительно серьёзно?» – в большей степени меланхолично, чем возмущенно, думала я, болтаясь вниз головой на плече быстро бегущего мужчины.

Меня снова похитили. И, когда я говорю «снова», – я имею в виду пятый раз на текущей неделе, потому, собственно, и страха перед очередным преступником не испытываю. В конце концов, мне было уже не привыкать.

Отчего вдруг за мной объявили охоту, а я внезапно стала столь желанным призом? Не имею ни малейшего понятия. Как ни старалась, найти ответ на этот вопрос оказалось для меня невозможным. Массовое сумасшествие, быть может? Или ошибка?

Впрочем, какое дело? Главное, что за моей скромной персоной гонялась добрая половина всех криминальных элементов Ситэра[1], знакомство с которыми началось еще четыре дня назад.

Дома.

В малой гостиной, освещенной горячим полуденным солнцем, проникающим сквозь широкие окна; сквозь тонкие полоски белой органзы, слабо колышущейся на легком сквозняке. Оно высвечивало стены, обычно мутно-зеленые, тошные, но теперь ставшие благородными – цвета прошлогодней сосновой хвои. Нагревало обшарпанный скрипучий паркет. Проявило хоровод пылинок, кружащихся в воздухе в медленном танце, пусть тетушка и сделала уборку всего пару часов назад.

Уютно. Тепло. Привычно.

Сквозь приоткрытые оконные створки слышался ветер, запутавшийся в густых еловых ветвях; раскачивающий длинные корявые лапы сосен; играющий с буйным разнотравьем, стелящимся по земле. Пел переливчато щур. У него гнездо находилось где-то неподалеку, и его чистые трели, напоминающие звонкую флейту, звучали часто. Как и перестук дятла.

Мой отец – виконт Моер Блотайн – не спеша, со всей своей ответственностью и щепетильностью, перебирал почту. Он сидел у окна, в глубоком кресле с изогнутой спинкой, обитом бежевой замшей, по привычке закинув ноги в стоптанных домашних туфлях на вылинявший пуфик. Покуривал трубку. С этой его привычкой бороться было бесполезно, и терпкий запах табака уже давно пропитал и гостиную, и другие комнаты в доме.

Пагубная слабость. От нее лицо отца, худое и морщинистое, отдавало желтизной. Желтыми были и зубы. И пальцы, сноровисто перелистывающие бумаги.

А взгляд – цепкий, внимательный, вдумчивый. Кустистые брови хмурились, и меж них проступало две глубоких складки. И отец выглядел бы угрюмым, мрачным – в своем излюбленном легком костюме из темно-синего льна, с волосами, по моде прошлого десятилетия, зачесанными назад, – если бы только на его длинном остром носу не красовались маленькие смешные очечки тонкой работы. Женские. В витой золотистой оправе. Надо сказать – жутчайшая редкость! Дефицитный товар! Такие делали лишь в Бродланде… а потому никто бы и не посмотрел, для кого они предназначались. Это несоответствие веселило, пожалуй, лишь одну меня.

Тем временем беспорядочный ворох бумаг – писем, газет, счетов, листовок из тонкой глянцевой бумаги – упорядочивался, и росли на глазах три аккуратные стопки, большая из которых в скором времени должна была отправиться в печь. Бесполезная. Разве что для розжига и годилась.

Корреспонденция в нашу глушь приходила с опозданием – сразу за два, а то и за четыре месяца. Ворохом. Не один час уходил, чтобы ознакомиться со всеми новостями, прочитать политические сводки, вежливые послания старых друзей. И почти три четверти этой кипы устаревали еще в пути.

Мы с тетушкой не мешали. Сидели в стороне, на жестком диванчике, обитым старым жаккардом пастельно желтого цвета. Я медленно цедила крепкий травяной настой из листьев малины, бадана и чабреца – отчего-то полюбилась мне именно эта смесь. Отец от одного только её запаха, к примеру, морщился и фыркал, – ему по вкусу была смородина или брусника, реже, под настроение, – мята.

Тетушка Вуд так и вовсе чаепитием не увлекалась – считала бесполезным занятием. Каждую драгоценную секунду своего времени женщина расходовала с умом, как сама она утверждала, – на уборку, готовку, мое воспитание. Необходимый минимум – на отдых. А в любую удобную минуту она доставала из мешковатой поясной сумки вязание и начинала бодро орудовать спицами, мастеря из ярких шерстяных ниток очередную пару теплых носок. Расставаться со своим занятием тетушка отказывалась наотрез – и во время обеда, и на прогулке, и на торжестве по случаю какого-нибудь праздника она не выпускала из рук любимые спицы.

Её бы рвение, да на пользу обществу! В фирменных полосатых носках веселеньких расцветок уже щеголяла бы вся Верда[2] и десяток близлежащих деревень. И это по самым скромным подсчетам! Но куда в действительности девались готовые изделия – было неизвестно. Сама тетушка отмалчивалась, равно как и отец. Однако я твердо знала, что у женщины не имелось хоть сколь-нибудь близких родственников, которым бы в качестве подарков отправлялись носки, да и на продажу она их не выставляла точно. Складировала, быть может? Или распускала на нитки и вязала новые?

Все равно в этой глуши, где мы жили последние годы, заняться больше было нечем. Время здесь текло вяло и неторопливо, тоска сопутствовала каждому дню, так что даже вязание воспринималось, как вполне интересное увлечение. Лишь бы поскорее перевернулся лист календаря…

Усадьба виконтов Блотайн располагалась в относительно безопасной части Саливарда, на северо-западе страны. Сюда не доходили боевые действия с Бродландом, эти места, удаленные от морского побережья, не грабили воины Уэйндерфа, наемникам и ворью Райера здесь тоже нечего было делать. Тишь и благодать – как любила выражаться тетушка Вуд. И вместе с тем невыносимая скука!

Вот и сейчас – мерно и убаюкивающе тикали старые напольные часы, цокали друг о друга спицы, изредка шелестели письма, перебираемые отцом. Так было вчера, на прошлой неделе и в минувшем месяце… разве что вместо писем шуршали страницы старой книги, потрепанной и скучной.