И отворилась дверь. Она одна,
На миллионы миль отсюда беспечна и стройна,
Стояла, возвышаясь чёрным обелиском надо мной.
Я видел это, страх и голод роковой.
Тень её страшна. Как беспощадный холод
На моих руках скопилась влага.
Последний мой рубеж… он предо мной!
Холодный и живой. Отныне впившийся
В мои слова, глаза и уши звон услышат роковой.
Я крикнул им тогда: «Постой!
Остановись. Замри на миг и подожди!
Чего? Раскаяния. Меня оно страшит,
Но всё же, пусть…»
Я тихо прошепчу тебе тогда: «Прости,
Мой друг, ты столько шёл сюда, а я
Остановил тебя, схватил и рук не отпустил.
И дверь тогда закрыл и не пустил…
Тебя в чертоги памяти твоей.
Одумайся. Проснись, стрелок! Скорей!
Взгляни вокруг и обожди,
Когда терзания твои, в груди,
Что тянут к башне, лопнут и пройдут.
Я знаю, будет так и смело, друг, я жду.
Я поджидаю».
Тебя не зря терзает этот сонм,
Навеянный злым роком, колдуном.
Чтоб сбить тебя и с верного пути
Помочь тебе в последний раз сойти!
О да… На этот раз последний.
Что? Удивлён? Я знал это и, так же как и ты
Когда то, шел, не замечая пустоты
В груди, что ныла, ото дня считая дни.
Раскат последний грома — вот предел,
Всё, что ты совершить посмел —
Исчезнет и сотрётся, наконец.
Ты сможешь до неё дойти, узрев конец…
Конец пути. Но прежде должен ты друзей спасти!
Послушай же меня.
Так отправляйся. Ждут преграды на пути!