Стилет с головой змеи

В путь

  День первый

   Отчего мне дорога квартира на Миллионной? 
   Не оттого, что совсем рядом стоят дворцы, а великие князья с богатейшими людьми Петербурга живут или на моей стороне улицы, или на противоположной. 
   Одно окно с видом на Петропавловскую крепость чего стоит!..
   Есть и ещё одна приятная особенность. Я просыпаюсь довольно поздно, но не люблю просыпать. Тут мне вынь да положь выстрел петропавловской пушки. И — не абы как, а ровно в двенадцать: в жизни я уважаю точность. Опять же: не нужно просить дворника, чтоб постучал вовремя, и - как результат — не надо никому давать на чай.
   Кстати: на вчерашнем званом обеде у Юрловых было вдоволь еды, и посему утренний чай я проглотил, не закусывая.

   Погода за окном была великолепная: солнце грело влажную со вчерашнего дня мостовую, но лужи почти пропали. Я смекнул, что в такой день лучше будет прогуляться до дядиного дома, прекрасно сэкономив на извозчике. Этот конный грабитель потребует 30 копеек, хотя в другой конец города можно доехать за 20, а я буду торговаться, пока не собью цену до 10 или 12 копеек. А так, за те же деньги побреюсь, прогуляюсь да ещё и останется.
   Я надел котелок и прихватил зонтик: никогда не доверяю этому капризному городу!

   Жаль, что приходится бриться, но это очень удобно: борода не колет, не щекочет и - что немаловажно — приятно касаться девичьего лица гладкой щекой во время поцелуя.
   На углу Миллионной и Мошкова переулка вы не пропустите кованую вывеску, висящую на доме: мужская усатая физиономия в облаках пены, раскрашенной белой краской. Это цирюльня Пьера Дайена — милого болтуна с буйными чёрными волосами и маленькими усиками, которому я доверяю своё лицо, а иногда и причёску с пробором.
   - Михаил Иванович, за что нам такое счастье?! - кричит он, не давая дозвенеть колокольчику над входом и жутко грассируя. - Садитесь. Пожалуйста, - Дайен суетится, разворачивая стул, взмахивая простынями и создавая вокруг меня ветер.
   - Вы знаете, какое горе? - ужасается он и его отражение в зеркале.
   - Что случилось, Пьер, у вас кончилось мыло?
   -  Гораздо, гораздо хуже! Умер наш великий художник. Ван Гог!
   -  Ну он же голландец, Пьер.
   - Что вы говорите, Михаил Иванович? - Пьер начинает взбивать шапку мыльной пены в тазике. - Он жил и рисовал только у нас — во Франции.
   - Конечно, конечно. - Журчание Пьера о последних французских новостях отлично подходит для моих раздумий. Ответа не требуется: лучше не болтать, когда у носа сверкает опасная бритва.

   Не будем притворяться: сейчас меня волновало возможное наследство и моя доля в нём. Но не будем и обольщаться. Во-первых, дядя себя неплохо чувствовал: я видел его три дня назад. Во-вторых, я всегда завидовал Онегину: этот фантастический персонаж был наследником всех родных. Куда Евгений подевал бедных детей своей родни, Пушкин почему-то скрыл, но устроился этот франт превосходно.
   Мой дядя Феликс Петрович был ценен тем, что владел хлопкопрядильной фабрикой «Волховец» и поставлял свои ткани в десятки городов России. Дела шли неплохо, и модные дома столицы знали дядю и его сукно в лицо.
   Я же был далеко не первым и не самым близким наследником вполне здорового дяди Феликса. Вместе с ним в его доме жили дочь и сын от первого брака - Игорь и Ирина. 
   Игорь любил играть на скачках, отчего деньги у него долго не водились. 
   Ирина, как я знал, симпатизировала дядиному секретарю  - довольно дельному молодому человеку Александру Ланге. Немецкая въедливость и аккуратность сделали его незаменимым помощником в торговле тканями.  Однако Феликс Петрович не собирался отдавать Ирину замуж за безродного немца. Хотя амурные перспективы Ирины и Александра были очень смутными, мой опыт говорит, что во время взаимных симпатий деньги молодым людям всегда необходимы.  
Третьим моим конкурентом — или соперницей — в очереди за наследством была милейшая Елизавета Кондратьевна. Новая дядина супруга.
   Я не испытывал иллюзий насчёт щедрости моего родственника. Своей родной сестре — моей матери -  он присылал открыточку на Рождество и на Пасху. На этом его душевное расположение исчерпывалось. В гости к нам в череповецкое имение он тоже не наведывался, ссылаясь на занятость.
Мной же он интересовался только потому, что я мог стать стряпчим, полезным в его тканевом деле. Да, он давал мне немного денег просто так, пока я держал экзамены в Императорский университет. Но как только испытания завершились моим поступлением, дядя справедливейшим образом решил, что оставшееся до лекций время я с полным успехом проведу у себя на родине.
   Возможно, вы сумели заметить, что мои перспективы в деле наследства строились на зыбких надеждах, что в один прекрасный день я так устрою дядины дела, что ему останется лишь снимать сливки со своего процветающего дела.
   Я умею трезво мыслить, иначе навряд ли поступил бы на юридический факультет. Честно взвесив дядину сдержанность и моё не начавшееся обучение, я пришёл к неутешительному выводу: 
самый толстый кусок моего наследства будет включать оплату университетского курса без затрат на жильё и возможное жалование в годы счастливой работы на дядюшку.
   В это мгновение я так искренне вздохнул, что перепуганный Пьер отпрыгнул, вскричав:
   - Я не мог вас царапать, Михаил Иванович!
   Я утешил моего петербургского цирюльника, сказав, что, размышляя о Ван Гоге, искренне ему посочувствовал. После случившегося Пьер провожал меня с болью в глазах.