Стилет с головой змеи

«Madonna Benois»

   От сотворения новой версии я был вне себя от радости и мчался пешком по Малой Морской к Невскому,  весело напевая: «Сердце красавицы склонно к измене». При этом я даже пытался в нужных местах дирижировать локтями, чем вызывал беспокойство на лицах встречных горожан. В темпе аллегро мне удалось добраться почти до самого проспекта, и только там меня застигла мысль, что бегать в праздничном костюме по улицам нелепо,  да и вредно для костюма и туфель.
   Придя в себя, я остановил извозчика и отправился в торговый дом «Пассаж» поговорить с mademoiselle Кати. Петербургский Пассаж представляет собой проход с Невского проспекта на Итальянскую улицу. Он был задуман архитектором, как крытый переулок со стеклянной крышей и галереей магазинов с кусачими ценами по бокам. По словам литератора Достоевского, однажды в Пассаже за деньги показывали живого крокодила, но, войдя внутрь, я не заметил ни одной завалящей рептилии. Зато помещения при входе с обеих сторон занимал банк «Лионский кредит», как бы подсказывая посетителям, что здесь можно занять денег на необходимые покупки и затем долго и счастливо выплачивать банку проценты.   
   Публика в Пассаже ходила степенная, никто не кричал и не хохотал; зазывалы не упрашивали вас зайти на минутку в магазин, чтобы выбрать немудрёное бриллиантовое колье или золотой мундштук для папирос с гравировкой ваших инициалов. 
   Я подошёл к молодому приказчику табачного магазина и спросил:
   - Скажи-ка, любезный, где здесь модный магазин «Мадонна Бенуа»?
   Парень заулыбался:
   - Вон там-с, в конце галереи, у выхода на Итальянскую-с.

   Над магазином Кати большими чёрными буквами было написано: «Madonna Benois». Рядом с входной дверью всё пространство до пола занимала витрина, в которой расположились два манекена: один был одет в чёрный фрак и небрежно накинутый на плечи плащ, другой - в роскошное атласное платье лимонного цвета с нежно- лиловым широким поясом и в лиловую же накидку с капюшоном. Манекены оказались безголовыми (с посетителями Пассажа, впрочем, тоже иногда случается подобная оказия), но к набалдашнику, торчащему из шеи,  у «господина» был ловко приделан цилиндр, а у «дамы» - капор.  Рядом с господином и дамой стояли две куклы-пандоры, по замыслу господина-оформителя, изображающие детей. Мне тут же вспомнилось, как наш отец на седьмой день рождения моей сестрицы Лиды подарил ей французскую куклу-пандору. Из  подслушанных разговоров взрослых я составил впечатление, что эта кукла — настоящее чудо,  что одета она в самые последние модные одежды, голова её сделана из фарфора, а тело - из настоящей козлиной кожи! Кукла так походила на живого ребёнка, что поначалу я даже побаивался её, но Лидинька была на седьмом небе от счастья. 
   Итак: на витрине дама, господин, мальчик и девочка были слегка повёрнуты от зрителя; они смотрели в центр композиции. А там на мольберте стояла самая настоящая картина.
   Изображённая на ней весёлая молодая мать в платье эпохи Возрождения показывала голому карапузу цветок, очень похожий на незабудку. Над головами матери и сына витали нимбы, что прозрачно намекало зрителям на то, что перед ними - Мадонна. Хоть картина и стояла на мольберте, выполнена она была, скорее всего, на дереве, потому что на изображении остались потёртости, характерные для краёв картины, написанной маслом на доске, и форма её была не прямоугольная: наверху изображение словно заканчивалось аркой флорентийского окна.
   Больше всего меня поразило то, что Кати разместила в витрине картину, которая необычайно напоминала подлинник.

   Я зашёл в магазин, где вдоль стен была развешана дамская и мужская одежда, а в глубине стоял широкий мраморный прилавок. Слева от прилавка находились две примерочные кабины с тяжёлыми шторами, а справа -  небольшой  изящный столик с чашками и букетом ирисов. Я увидел даму средних лет, одетую в тёмное платье,  внешне очень похожую на мою гимназическую учительницу словесности: у неё был такой же выпуклый лоб и льдисто-серые, почти бесцветные глаза. Сходство казалось необычайным, и внутренне я почти приготовился к тому, что меня сейчас попросят рассказать оду «Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния», но вместо этого дама вежливо поинтересовалась:  
   - Чем могу служить?..
   - Я ищу мадемуазель Кати. Моё имя Михаил Гальский.
   - Одну минуту, я сообщу о вас мадемуазель Бенуа.
   Она отправилась в конец зала к примерочной кабине и прошептала что-то неразборчивое. 
   В ответ раздался громкий голос Кати:
   - Вера, займись нашей Агатой Авдеевной, а я отлучусь ненадолго.
  На протяжении всей этой сцены меня с любопытством разглядывала совсем молоденькая барышня, с рыжевато-каштановыми локонами, зелёными, как крыжовник глазами, и золотистой пыльцой веснушек на щеках, стоявшая у прилавка.
   Скорее всего, это была девушка-ученица,  одна из тех, кто разносит покупателям заказы по домам в огромных картонках (картонки эти стояли башней в углу и я заметил на них каллиграфически исполненную надпись «Madonna Benois»). Вероятно, иногда она не успевает доставить покупку в срок, за что получает нагоняй и от клиентки, вроде Агаты Авдеевны, и от Веры с Кати. А всё  из-за вежливого молодого человека, который вздумает с ней полюбезничать. Конечно же, я не имел в виду себя!..  
   На этом мои приятные размышления прервались, поскольку ко мне подплыла Кати. Я полагал, что уже успел привыкнуть к изяществу её вкуса и неизменному великолепию одежды, но на сей раз она превзошла себя. Сегодня  на ней было вельветовое платье болотного цвета с белоснежными брыжами, жабо и облегающим точёную фигуру лифом, отделанное кружевами и чёрными атласными бантами, а поверх  него было надето золотистое шёлковое болеро с рукавами-фонариками.
   Наслаждаясь произведённым эффектом, Кати многозначительно протянула:
   - А-а, господин Гальский! Очень рада вас видеть. - Протягивая мне ручку для поцелуя, она  прибавила: - Должно быть, вы хотели со мной поговорить? Пойдёмте на третий этаж; там нам никто не помешает.