Стилет с головой змеи

Погоня и её последствия

   Не буду более томить вас: мне не по душе, когда вся тайна сводится к многозначительному молчанию и хитреньким улыбкам. Мой путь лежал в «Пассаж». Когда Лев Николаевич склонился ко мне, он сказал: «Квартира Кати в «Пассаже». Любыми способами помешайте спрятать деньги».
   Я уже насквозь промок, но, погружённый в тревожные мысли, не замечал ни ветра, который норовил прижать козырёк шапочки к моему носу, ни капель, стекавших по моим щекам. Лев Николаевич оказался прав, когда скрыл от меня личность преступника: я бы весь извёлся и, возможно, не смог бы заснуть до утра.
   Дело было в Кати: от огромной симпатии к ней меня качнуло к крайнему возмущению её поступком. Дядя Феликс фактически заменил ей отца: оплатил хорошее образование и оказывал какое-то влияние на воспитание сироты. Насколько я знаю, во время учёбы на Бестужевских курсах, воспитанницам некогда отвлекаться на посторонние приработки: им нужно учиться с утра до вечера, чтобы одолеть непростую программу. Шутка ли сказать -  лучшее в Империи высшее образование для женщин! Это означало, что пансион тоже оплачивался из средств дяди.
   И позднее, когда Кати занялась модным делом, дядюшка снова помогал ей деньгами. Помогал до такой степени, что у неё сейчас лучший модный магазин в столичном «Пассаже». Измайлов говорил, что основная причина убийства кроется не в желании украсть стилет. Неужели она настолько возненавидела дядю за то, что он не собирался делать ей предложение руки и сердца?.. Мне эта мысль казалась совершенно дикой, но пока что другая версия не приходила в голову. Не могла же Кати несколько лет вынашивать план мести и, в то же время, заниматься с дядей Феликсом коммерцией? Она ведь сама мне говорила, что дядя давал ей выгодные скидки на ткани. Как в этом случае она продолжала дружить с Елизаветой Кондратьевной, зная, что рано или поздно убьёт предмет их давнего соперничества?..
   Голова шла у меня кругом от этих кричащих противоречий, хоть я и успевал выискивать места на дороге, где было поменьше воды, и обгонять экипажи, которых на Невском, конечно, было больше, чем на Лиговке. Вдруг страшное подозрение холодной змеёй сдавило мне виски: догадка Елизаветы Кондратьевны всё же была верна, и Кати могла стать любовницей Феликса Петровича! Она надеялась, что, несмотря на брак, привяжет к себе дядю и, возможно даже — заставит его развестись с Елизаветой Кондратьевной. Хотя разводиться в этом случае, как мне кажется, не обязательно.
   С другой стороны, по отношению ко всем перипетиям любовных отношений всегда справедлива поговорка «От любви до ненависти — один шаг». Ссора любовников - настолько частое явление, что когда вы выслушиваете очередные сплетни, половина из них основана на том, как кто-то кому-то надоел, изменил или просто-напросто — поссорился. Причём зачастую один из героев сплетен не подозревает, что чувства другого давно остыли, как вчерашняя вода в ванне. Это я знаю даже из собственного опыта… 
   А уж эти странные непредсказуемые женщины! Их настроения переменчивы, подобно облакам в весеннем небе. Иногда я решительно не понимаю, что от меня требуется: молчать или говорить, сделать или забыть. Единственное, чему я научился - ловко обходить разговор об очередных тратах, поскольку до недавнего времени мне почти что не из чего было тратиться. После размышлений о сложностях женской натуры, пришлось признать, что на этом мои исследования причины убийства зашли в тупик.
   Сейчас же я свободно летел по Невскому проспекту, невыразимо гордый (придётся в этом признаться, несмотря на будоражившие меня чувства иного толка). Мне ещё никогда не доводилось сидеть в седле такого сказочного ахалтекинца. Я представлял себя всадником Апокалипсиса, несущемся в окружении водяной пыли на вороной лошади, почти не касаясь грешной земли. На самом деле, для Кати я именно им и был…

   Я уже миновал Елисеевский магазин, когда меня обожгла мысль, что я плохо себе представляю, как стану отдавать кобылу неизвестному мне человеку, - ведь она стоит целое состояние, а я не имею представления, как он должен выглядеть! Отдать же такое сокровище проходимцу я не мог. Кто же назвал эту лошадь Гермионой?.. Что-то из Шекспира — королевско-классическое*.
   От того, чтобы эффектно подлететь к тротуару напротив входа в «Пассаж», подняв фонтан воды, меня удержало присутствие одного человека. Высокий, крепкий,  со свежим румяным  лицом и стриженой золотистой бородой, он был одет в длинный чёрный плащ почти до земли, а на голове у него был обычный картуз. Свой зонт он держал чуть косо (оттого что ветер норовил вырвать его из рук) и стоял у самого края тротуара.
   Я остановился, а незнакомец взял под уздцы лошадь и разрешил все мои сомнения:
   - Добрый день, Михаил Иванович! (Хоть по погоде и по настроению я бы не сказал, что день оказался для меня добрым). Кобылу нашу зовут Гермионой, меня — Фёдором, а вот письмо от Его Сиятельства, - с этими словами он достал из-под плаща сложенный листок и протянул мне.
   Я развернул письмо - оно не отличалось многословием. На личной гербовой бумаге было написано:
   «Податель сего — мой конюхъ Федоръ Ледневъ.
   кн. Дмитрiй Борисовичъ Голицынъ (далее шла длинная роспись с прихотливыми завитушками)
   4 августа 1890-го года».
   Сам Дмитрий Борисович Голицын — боевой генерал и знаменитый на всю страну охотник! Таким знакомствам Льва Николаевича можно было только позавидовать…
   В этот момент предательский дождь совершенно залил письмо водою и прекрасная подпись князя Голицына стала расползаться на глазах. Я сунул мокрую бумагу в боковой карман сюртука и отдал красавицу Гермиону в надёжные руки. Правда, не удержался и на прощание потрепал её по блестящей тёплой шее.
   Первым, кого я встретил, войдя в «Пассаж», был швейцар в зелёной с золотом ливрее и двумя рядами золотых пуговиц. Но самым замечательным украшением у него была длинная, почти до колен, борода.  Она тревожно шевельнулась, когда я вошёл и впустил в зал ветер-проныру.
   - Ку-куда же, батюшка?.. Помилуйте, -  жалобным голосом запричитал старик, умоляюще протягивая ко мне руки.
   Только сейчас я осознал, как выгляжу со стороны; до этого меня занимали более важные мысли. Мастера пера из «Нового времени», коих я когда-то подозревал, написали бы: «С него текло, как из водосточной трубы». Но они были бы недалеки от истины: с козырька моей шапочки звучно капало; с сюртука текло так сильно, что вода аккуратно собиралась на мраморном полу в небольшие лужицы.
   Я бросил невнятное:
   -  Не время, братец! На улице мокро, -  и быстрым шагом отправился дальше, оставляя на белом полу грязные следы (знакомство с Лиговкой не прошло для моих сапог даром). Однако, один раз я, всё же,  изменил прямой траектории: у магазина ковров Исамухамедова прямо на полу галереи лежал большой пёстрый ковёр, и у меня нога не поднялась его топтать.