Стилет с головой змеи

Последнее желание

   Мы вошли в прихожую, и я мягко забрал у Кати ключ. Заперев входную дверь, я взглянул на свои сапоги и замешкался.
   - Ах, да разве это имеет сейчас какое-то значение, - в сердцах махнула она рукой. - Вот вы уже распоряжаетесь в моём доме…
   Я вздрогнул: «Неужели она так легко сдалась? Неужели все хитроумные комбинации зависели только от слепой удачи? Чепуха!.. Я раньше не встречал у дам такое редкое сочетание изобретательности ума, хладнокровия и предугадывания действий противника».
   Мы прошли в гостиную и сели за стол. Ни один из нас и не подумал снять верхнюю одежду. Кати лишь положила цилиндр прямо на скатерть и бросила в него фальшивые усы.  Затем она вынула из причёски несколько заколок и откинула свои пушистые, золотисто-каштановые волосы на плечи..
   - Вы, мужчины, и не догадываетесь, как иногда устаёт голова от причёски, - пожаловалась Кати.
   Я помолчал, размышляя, как мне подобрать к ней ключик: мне хотелось, чтобы она сама отдала деньги. Однако не было сомнений, что Кати вовсе этого не желала. Я взглянул на неё: без пышного платья, в мужском костюме она казалась меньше и стройнее. Прежде возмущение жгло меня изнутри; теперь же, рядом с ней меня охватывала жалость, и приходилось делать над собой усилие, чтоб ей сопротивляться.
   - Надеюсь, вы не будете вязать мне руки за спиной? - нервно усмехнулась она.
   - Пока не буду, - строго ответил я, чтобы она поняла, что, несмотря на свою молодость, я полностью владею ситуацией. - Но когда сюда придёт полиция, они вряд ли оставят вас без внимания. Вы же понимаете, что вас обыщут — грубо и жестоко, и им не будет помогать Амалия Борисовна. - Я чихнул и извинился.
   - Слушайте, а давайте выпьем кофе с булочками, - неожиданно предложила она. - У меня просто-таки волшебный самовар: утром насыплешь углей, а он полдня обжигается. Мне-то долго теперь не придётся пить кофе, а вам не помешает согреться…
   - Хорошо, выпьем,-  согласился я. Чем больше я смотрел на неё, тем меньше мне хотелось ловить её и отдавать в руки правосудия.
   Хотя филипповские булочки остыли, кофе на самом деле обжигал, и я добавил немного молока. Ничего не приходило мне в голову.
   - Как вы могли, Кати? - задал я примитивный вопрос, не слишком веря в её честный ответ. - Неужели всё из-за ревности?..
   - Ревности? - она горько усмехнулась. - Вам, молодым, вечно роковые страсти подавай! Хотя — нет. Вот ваша кузина Ирина Феликсовна любит по-настоящему, но искрами не швыряется. У неё совершенно мужской склад ума — «папина дочка».
   Мы пожевали булочки и запили чудесным кофе. Вся моя обида на Кати потеряла свою остроту, и осталось лишь упрямое желание добыть деньги, наверняка преспокойно лежавшие в кармане пиджака, который она так и не сняла.
   - А я скажу вам, Михаил, - вдруг подала она голос. - Ну, перед кем мне ещё исповедоваться, как не перед симпатичным молодым человеком? - она улыбнулась, глядя мне прямо в глаза, и я почувствовал, что краснею.
   - Феликс Петрович с самого моего детства играл роль благодетеля. Не перебивайте! - остановила она меня, -  сперва дослушайте.
   Он и был благодетелем, и постоянно играл эту роль. Вы, Михаил, знаете его хватку: все родные для вашего дяди были, как подчинённые, а все знакомые и друзья — люди, чем-то практически полезные. Я не права?..
Возразить было нечего. Я кивнул: она была абсолютно права, -  не зря Игорь метко назвал отца «добрым спрутом»..
   - Феликс Петрович не только помогал и направлял меня по жизни, - он заранее придумал мне судьбу.
   Я с изумлением смотрел на Кати: именно так дядя обращался и со мной - «придумал мне судьбу» стряпчего при его фабрике «Волховец». Не помню, чтобы его интересовало, хочу ли я этой судьбы. А ведь я, поступая в университет, задумывался о профессии адвоката…
   Кати продолжала:
   - Он хотел, чтобы я создавала модели одежды только из его тканей. Хотел, чтобы свои планы я заранее обговаривала с ним до мелочей, а он бы решал: могу я так поступить или нет.
   О, в каком он был бешенстве, когда я предложила продавать макинтоши. Вы поверите, Михаил? Он сломал ручку с серебряным пером, когда я посмела ему об этом сказать, потому что у него не было на продажу ткани с каучуком! Но я мечтала хоть раз в жизни почувствовать себя взрослой. Я думала, что у меня больше никогда не будет возможности вырваться из его щупалец, а «Макинтоши» предлагали выгодные условия. Мне ничего не хотелось, кроме капельки свободы, а он приговаривал, что без него я разорюсь.
  Кати привычным жестом откинула волосы со лба:
   - Ведь мне уже многовато лет для барышни, а Феликс Петрович даже не заикался о приданом. Но здесь я его не виню, - торопливо прибавила она. - Не его же это дело — приданое. Так я и хотела заработать его сама!
   (Я снова чихнул и извинился).
   Кати наклонилась ко мне через стол: глаза её горели желанием быть самостоятельной барышней, а не чьей-то марионеткой:
   - Знаете, Михаил, что он мне сказал? «Ты очень крупно рискуешь по пустякам!» А я рисковала ради своей жизни! Он согласился дать мне ссуду под небольшие проценты, но на очень короткий срок. Остальное — не важно… - оборвала вдруг она.
   - Как это «не важно»? -  поразился я. - За что же вы его убили?..
   Она продолжила, словно не слышала меня:
   - Много ли я хотела? Пожить для себя и, наконец, выйти замуж. - Она со стуком поставила чашку на блюдце.
   Я не знал, что и говорить: Кати только что открыла мне глаза на мою собственную жизнь, какой она бы, несомненно, была при моём дядюшке — добром деспоте.
   Сочувствие Кати против моей воли захватывало меня. Всё-таки, она и вправду могла когда-нибудь пойти к алтарю в чудесном белом платье (тут мне вспомнились Мария Фёдоровна и Ксения Александровна в Мариинском), а вместо этого отправится в серой робе на каторгу. Пешком в Сибирь, через всю страну, в любую погоду… А, быть может, и не дойдёт — сгинет от усталости и болезней по дороге .
   Мне было больно. Ну, зачем она так поступила?..