Сто баксов, и я твоя.

Сто баксов, и я твоя.

Тома шла по центральной улице города, везде светилась реклама, вывески кафе и парикмахерских. В новом платье она чувствовала себя великолепно. Маленькое облегающее платье цвета апельсина. Она бы никогда такое не купила, яркое слишком для неё. Платье принесла сотрудница. Тамаре вообще везло - все знакомые женщины тащили ей разнообразную одежку, начиная с трусов, «ой, я купила, а они маленькие», «ой, я пополнела», «поправилась, а тебе в самый раз».
Сын Игорешка сегодня ночевал у крестной. Они так хорошо играли с Егоркой, что жалко было их растаскивать. Тома шла, смотрела на каштаны, на загорающиеся фонари, и в душе у неё как будто тоже загоралась надежда. Любовь её накрылась медным тазом. Шел 2002-й год, перестройка сменилась диким капитализмом, надо было как-то приспособиться к этой жизни и всё не удавалось. Маленькие люди, вроде неё, торговали всякой мелкой всячиной, ездили за товаром в Харьков и Одессу, название им придумали - «челноки». Одна её подруга варила обеды и на тележке таскала по рынку, голодные «мутанты» (бывшие строители коммунизма, а ныне самые предприимчивые, те, кто ломанул на рынок, ближе к денежным потокам) подъедали её нехитрую снедь. 
Тома могла ходить только на работу, ей было страшно, что если что-то не получится, то нечем будет накормить ребенка. На работе все было ясно - пришло число - дали деньги, пусть маленькие, но точно твои. Тяжело было, когда задерживали зарплату, тогда была надежда только на мужа, как он ни пил, а все-таки старался работать. С работой были перебои. Вообще со всем в жизни были перебои. Когда он был трезв, то лучшего мужа и не надо, внимательный, заботливый, любящий, когда пьяный… Никому бы Тома не пожелала такой жизни. Уйти было не куда. Снять квартиру, а за что тогда жить? И так еле концы с концами сводили. Она работала в городском архиве. Мечтательная и романтичная бродила Тома среди полок и картотек. В ней это как-то уживалось: страсть к порядку и мечтательность. Когда она наводила порядок в картотеке, то отвлекалась от своих грустных мыслей, ей нравилось систематизировать, приводить в гармонию. Заведующая её хвалила, она легко находила нужную информацию, была сообразительной и аккуратной. Но иногда, застыв между полок, Тома смотрела в окно, на дождь, стекающий по стеклу, на снег или кружащиеся листья и думала, что жизнь в общем-то проходит, и проходит зря… Мизерная зарплата, вечно пьяный муж… Единственное, что было ценное, настоящее в её жизни - это сын. Но и ему она не могла дать ничего. Жестко экономя на всем, не покупая себе даже губной помады, Тома старалась хотя бы нормально накормить Игорька. Вещей покупалось минимум. Хорошо, люди добрые помогали. Ещё лет десять, и Игорешка вырастет, конечно его надо будет учить, но это уже как получится, в крайнем случае, сможет работать и учиться, утешала она себя. Слезы текли по лицу и казалось, дождь плачет вместе с ней о её бестолковой, глупой жизни. Иногда Тома принималась фантазировать. Ей представлялся мужчина, сильный, обеспеченный и надежный.
«Боже мой, - думала женщина, - всё СНГ, вся женская половина мечтает об одном и том же, о сильных, обеспеченных и надежных… А что же делать этим - растерявшимся, разочаровавшимся, работягам, неудачникам… Господи, хоть бы не пил, ведь не так много хочу, не надо мне богатства, хоть бы не пил!» Она вспоминала первые годы совместной жизни, какие они были счастливые! Они поженились в 92-м, в 93-м родился Игорек. В этом году юбилей, 10 лет, горький юбилей.
Тома шла, цвели каштаны, возле памятника Шевченко подростки гоняли на роликовых досках, бегали дети, пенсионеры чинно сидели на лавочках и дышали весенним свежим воздухом, насколько он может быть свежим в большом городе. Она свернула на боковую улочку, здесь людей было меньше. Каблучки цокали по тротуару. Платье выше колен действовало на неё как допинг. Казалось, всё ещё будет хорошо, всё ещё сбудется. А что «всё»?
«Хочешь как в фильме, красивый мужчина, обаятельный, умный, богатый и прямо нереально влюбленный в тебя… Вот так, сразу влюбился и на всю жизнь… Избавит тебя от проблем…»
Она остановилась, рассматривая витрину. Манекены с устремленными куда-то взглядами, наглядно иллюстрировали праздник жизни - в задрапированном окне в нарядных вечерних платьях стояли три равнодушные красотки с искусственными космами и один галантный красавец в изысканном темно-бирюзовом костюме.
«И тут ты, бедолага, один, - подумала молодая женщина и улыбнулась. - Как ты с ними справляешься?..»
- Ну, что, кукла, пошли, - Тома и не подумала бы, что обращаются к ней, но мужская рука грубо легла на плечо.
Она отстранилась и с недоумением посмотрела на говорившего.
- Чо остолбенела? Пошли, говорю!
- Куда? - задала вполне закономерный вопрос Тома.
Но для говорившего мужчины он показался видно дурацким и хрипло засмеявшись, он ответил:
- Засмотрелась на наряды и забыла зачем сюда пришла?
В поле зрения женщины попали две девушки, не спеша прогуливающиеся по аллее, вызывающе одетые. Она догадалась и улыбнулась.
- Ну, что, тормоз, вернулась на нашу грешную землю? Пошли, водка стынет.
Стринги впивались в тело и как будто подтверждали нелепость ситуации. Тома не носила такое белье, считая его не удобным, а тут как-то сотрудница принесла целый ворох разноцветных треугольничков с полосочками.
- Вот, бери, Лера, дочка, на учебу уехала, оставила целый пакет, я их постирала, они почти новые, а есть и новые, вот смотри, черные, у неё хватает, знаешь, одна дочь, мы её балуем немного. Да не стесняйся, бери, «дают бери, бьют - беги», время такое, чего будешь денежку тратить, лучше сыну что-то купишь. Меня Лерочка приучает, так я бывает и надену под облегающие брюки или платье, сначала терло, такой дискомфорт был, а потом привыкаешь… - коллега засмеялась. - Я ещё джинсы там посмотрю, свитерок какой, принесу, не стесняйся.
Вот сегодня она и надела бледно-оранжевый кружевной треугольник с узенькой полоской. Эти так называемые трусики хорошо подошли к её платью.
- Сто баксов, - сказала Тома, чтобы мужчина отвязался, цен она понятное дело не знала, но такая цифра казалась ей фантастической. Это была её месячная зарплата.
- Оборзела?
 Изо рта мужчины полилась ругань. Тома собралась дать деру, бежать было совсем недалеко, рядом, через несколько метров, шла оживленная жизнь, гуляли люди, но мужчина грубо схватил её за руку.
У Томы был опыт. Несколько лет она жила в обстановке повышенной опасности даже у себя дома, она научилась выворачиваться, убегать, баррикадировать двери. Реакция была мгновенной. Молодая женщина вгрызлась зубами в жесткую кожу, и мужчина разжал руку, но побежать не успела, тот с ругательствами успел схватить её другой рукой за волосы.
- Что за шум, а драки нет, или и драка есть? - подошел мужчина, крупный, широкоплечий, коротко стриженный.
- Да, вот, сука, кусается!
- Пусти, - сказала Тома, - отпусти, больно, дурак!
- Пусти, - приказал вновь подошедший, и неудавшийся «клиент» неохотно подчинился.
- Сто баксов, совсем бл.ди, ох..ли!
Мужчина рассмеялся.
- Девочка знает себе цену, хорошая значит девочка, а ты… пройдись по базару, может найдешь дешевле. …Иди к машине, я сейчас подойду.
Тома послушно пошла. Единственное, что она могла сказать о машине, это цвет и ещё - красивая или не очень. Надо будет хоть у Игорешки спросить, он в свои 9 лет разбирается в моделях машин лучше, чем она, взрослая женщина в 28. Она остановилась возле «темно - синей», «блестящей» и «красивой», на которую показал незнакомец. Мужчина покупал в ларьке сигареты, воду и ещё что-то. «Презервативы», - мелькнуло в голове у Томы и внутри что-то екнуло. Беги. Мужчина повернулся и уверенной походкой пошел к ней. Ноги стали как ватные. Её спаситель и «клиент» подошел, протянул шоколадку.
- Держи.
Тома взяла. Яркая картонная коробочка с окошечком, в котором виднелся завернутый в фольгу пластик шоколада.
- Спасибо.
Мужчина улыбнулся.
- Садись.
…Она сидела в машине какая-то ошеломленная происшедшим. Они ехали по вечернему городу. На удивление ей не было страшно. Только внутри была пустота, которая заканчивалась в животе леденящей бездной.
- Жуй, - сказал мужчина, доставая сигареты. Тома убрала шоколад в сумочку. На взгляд мужчины пояснила:
- Сыну.
Он закурил. Остановился на светофоре.
- Что-то я тебя раньше не видел. Недавно?
Тома кивнула.
- Под кем ты работаешь? Под «Толстым»? 
Она отрицательно качнула головой.
- Под Земой? Сама? Так нельзя, это же опасно, дурочка ты, уже ж не малолетка, а такие глупости делаешь.
Тома вспомнила как она собиралась сегодня. Побрила ноги, подкрутила волосы, накрасилась, как будто шла на свидание. Давно так не собиралась, не для кого было, а только для себя она не умела. Ходила на работу как привидение. Наплакавшись после очередного скандала, сползала с кровати, собирала Игорешку в школу, натягивала джинсы и плелась. Все равно там были только стеллажи и бумажки. А сотрудники, несколько пожилых теть… Ей было все равно. Режим выживания. Дома с сыном веселела, они делали уроки, смеялись, она с удовольствием слушала его рассказы о школе, о друзьях. Мечтали.
- Мама, мы поедем на море?
- Поедем сыночек, обязательно, когда-нибудь поедем…
Потом муж задерживался на работе, гнетущая тревога заползала во все клеточки. «Значит пьяный придет, значит…» Если приходил трезвый, пусть уставший, мрачный, неразговорчивый, она радовалась - сегодня спокойный вечер будет, спокойно уснут. Как-то, когда сыну было лет шесть, она не выдержала, кричала, выгоняла мужа, он был как раз в самой интересной стадии «недоперепил». Они тогда перебили все, что можно было перебить в этой квартире. Игорек сидел, забившись в угол на кровати в спальне. До сих пор Тома не могла себе этого простить. Для ребенка это был, наверное, не просто стресс, апокалипсис. Теперь она поумнела и была очень терпелива. Тем более что выгонять мужа все равно не имело смысла - это была его квартира, вернее, его матери, в которой Тому даже не прописали. Свекровь очень переживала за свою собственность. Сегодня Паша пришел с работы не сильно пьяный, в хорошем настроении, но увидев, что она побрила ноги, куда-то собирается, сразу разозлился. Объяснения, что Игорек у крестной, и она тоже идет туда попить с кумой кофейку, его не удовлетворили. Наслушалась, кто она и чего хочет от жизни. Спрятав её растоптанные старые балетки, Пашка пошел курить, а она достала из шкафа свои босоножки на высоком каблуке, смешно, те ещё, с выпускного, она их редко надевала, и они стояли как новенькие, тихо закрыла дверь и ушла.
Завтра он будет просить прощения, заглядывать в глаза, но уже прошли те времена, когда она верила, когда это помогало. Когда-то они и мирились в постели. Теперь Тома все делала, чтобы избежать близости, переодевалась в ванной, украдкой натягивала ночнушку, чтоб только не увидел, не стал приставать. Жаловалась подруге: «Я его не хочу, понимаешь?» Мила скептически усмехалась: «Ясное дело, как же можно его хотеть? Стоит один раз увидеть эти бессмысленные глаза, эту слюну в уголках рта, услышать этот бред.»
- Да, нет, Мил, вообще-то он хороший, добрый, работящий, просто не везет в жизни. Видишь, что в стране делается, работы нет постоянной, то одно, то другое, то не заплатят, то задерживают зарплату, ты же знаешь, с завода он ушел потому, что не платили. Весь завод разнесли, распродали, разграбили. Год назад, помнишь, устроился на другой завод, так они под эту марку, что мы мол на грани банкротства, полгода не платили. Хорошо, что мне тогда платили, а то б не знаю… Пришлось уйти оттуда, теперь по шабашкам, по стройкам, а это нестабильно, и физически очень тяжело ему.
- Вот ты его жалеешь, а себя хоть бы пожалела! Разве так можно жить? Гнать надо такого мужика в три шеи, не может заработать, пошел вон.
- Так он сопьется, - вздыхала Тома.
- Он и с тобой спивается, толку-то, только считается, что семья. Вот что хорошего Игорек от него видит, что?
- Он его любит, знаешь, как он его любит! Отец есть отец. Открытку мне сделал на день рождение, аппликацию такую: море, парусник, и написал свои пожелания: «Папа, мама, я - дружная семья! Папа не пьет вообще! Мама никогда не плачет! Мы все вместе едем на море!»
Милка тогда её еле успокоила, отпаивала валерьянкой.
…Они приехали. «Будь, что будет», - подумала Тамара и ступила за порог квартиры, как будто поставила ногу на дрожащий, качающийся над пропастью мостик.
- Давай выпьем, тебе надо, при твоей работе… - Виталик достал бутылку водки из холодильника, открутил крышечку и налил в маленькие симпатичные стаканчики. - Давай, вот лимон, колбаска, рванем по одной для начала, а потом уже будем ужинать.
- Я не пью, вообще, мне нельзя, организм не переносит, даже как-то в реанимацию попадала, - сказала Тома, она действительно не переносила алкоголь, но по другой причине.
- Ну, надо же, не повезло тебе, - Виталик выпил без тоста, сел на кожаный диванчик, закурил, - подсуетись, а… Доставай, там, в холодильнике, есть охота.
Тома стала «суетиться», приятное занятие - холодильник был набит разнообразной снедью.
- А есть у тебя макароны или картошка? Можно хороший ужин приготовить. Тут в морозилке нашла отбивные в лотке, салатик сделать… Вот картошка есть, вижу…
- Посмотри в столе, - Виталик налил ещё стопку и выпил.
- Есть и спагетти, ты что хочешь? Отбивные пока немного разморозятся, что сварить? Спагетти быстрее, картошку надо ещё почистить, хотя это тоже не долго, несколько картошин, - рассуждала вслух Тома, радуясь, что может заняться привычным делом.
Она двигалась по кухне в ярком апельсиновом платье, босая, достала из сумочки заколку и сколола волосы, не переставая говорить, боясь паузы.
- У меня отец так психовал, такой брезгливый был, мама всегда платок на кухне завязывала.
Виталик встал и подойдя, потянул молнию на платье вниз.
- Ну, хватит, - сказал добродушно, - я же не куховарить тебя сюда привез. 
Тома замерла. «Сто баксов надо отрабатывать» - подумала женщина. Наверное эта мысль повергла бы её в ужас, но сползающая вниз змейка… Обжигающая волна прокатилась по телу и заплясала внизу живота и ниже. Щеки загорелись. Как давно она не была с мужчиной… Тома уже и не помнила когда. Последний раз полгода назад, когда она сдалась на приставания выпившего мужа. Пашка долго мусолил её тело, тыкая своим достоинством, а она сдерживала закипающие на глазах слезы, и клялась себе, что больше никогда, никогда она не позволит себя использовать. Было неприятно и скучно, потом стало больно и противно.
«Не думай ни о чем, - сказала она себе, - что тебя покупают, как вещь, платят за то, за что разве можно платить…» Виталик стащил с неё платье. «Люби любовь, а не мужчину», - сказала в фильме, который она недавно посмотрела, женщина, обучая дочь искусству быть куртизанкой. И она стала знаменитой куртизанкой, к ней приходили самые разные мужчины, даже король был у неё и каждому казалось, что он в этот момент любим, ни один не ушел от неё недовольным… Она была поэтессой, талантливая, поразительная женщина. Самое затаенное, самое сокровенное, трогательное, нежное раскрывали они ей не боясь быть смешными, показаться неполноценными, извращенными.
- Не спеши, - попросила женщина. Кинув бюстгальтер на диванчик, Виталик стал расстегивать рубашку, - давай я. 
«Занимайся этим так, как делала бы с желанным, любимым, близким мужчиной». 
Это было не трудно, она соскучилась за всем этим, тело просто умоляло и требовало, надо было ему только не мешать, телу… Виталик внимательно наблюдал за ней, и насмешливая улыбка трогала его губы, на Тома не смотрела на лицо мужчины. Она вдыхала его запах, касалась его пальцами, трогала губами и языком… Положив обе ладони ему на живот, Тома прижалась лицом и грудью к его широкой груди и замерла. Он притиснул её к себе ещё сильнее и ещё через несколько секунд, перестав улыбаться, припал к её рту. Долго, не отрываясь, с силой, мужчина целовал её раскрытые губы, пока она громко, задыхаясь, не застонала. Взяв обеими руками его голову, женщина направила его губы к груди, к розовато-коричневому торчащему соску… Они накинулись друг на друга как изголодавшиеся любовники после долгой разлуки.
…Виталик курил, лежа в постели. Тома растянулась рядом.
- Зачем тебе это? - спросил он, не сказал, что «это», но было понятно и без объяснений.
- Муж бухает, - лаконично ответила женщина, потом сев в кровати и прикрываясь одеялом, добавила, - зарплата маленькая, сына надо как-то вырастить. Я пробовала менять работу, вышла на рынок, продавать не умею, где-то надо соврать, где-то приукрасить, где-то смолчать, а я всё как есть, голая правда, а кому она на рынке нужна? «Это ж не польское, китайское? Да, китайское. Идет мне? Как корове седло.»
Виталик улыбнулся.
- Я наблюдала как люди торгуют, это стоит видеть! «Кроссовки великоваты, а так вам нравятся, да? Стелечку, стелечку, и будет великолепно! Я вам говорю! Столько лет торгую, стелечка! Стелечка убирает полразмера. Я вам уступлю 10 гривен, и вот рожок для обуви, в подарок, удобный, видите, хоть в сумку, хоть в карман, компактный такой, и пакетик, фирменный. А кроссовки, я вам говорю, будете носить и благодарить, я сыну такие взял, уже несколько сезонов отходил, как новые. Качество отличное. Великоваты? Стелечку, стелечку и носок, потолще.»
Они оба рассмеялись.
- Девочка рядом со мной торговала в модуле, учила меня. Сама симпатичная, губки бантиком, глаза с поволокой, фигурка, такая… Как бы точнее описать, барби после родов, бедра, ножки, животик ушел, но чуть-чуть есть, женственная такая, волосы светлые, как улыбнется… Говорит, смотрит как надо. Проходит мимо модуля мужчина, кидает равнодушный взгляд, он не за этим пришел. «Мужчина, мужчина!» Он оборачивается. Она смотрит на него ясными глазами, улыбается своей неотразимой улыбкой. «Вам свитерочек, мужчина, не нужен?», «Да нет». Леночка добавляет обаяния, в глазах одновременно детская наивность и что-то загадочно-маняще обещающее. «Давайте я вам покажу, тако-ой есть, бесподобный и как раз на вас. Сейчас я ваш размерчик достану.» Она поворачивается к большому коробку под тремпелями, не приседает, нет, наклоняется. Черная обтягивающая юбочка… Выуживает свитер, поворачивается, «ой нет, не этот», наклоняется, достает другой, «идите, примеряем, вам будет очень хорошо, я уже вижу, у меня уже глаз наметанный…» Она помогает надеть, поправляет, и вот уже мужчина прошествовал со свертком под мышкой. Вид у него немного обалдевший. Видела? - спрашивает, улыбаясь. Я киваю. Может я б и прижилась постепенно на рынке, но не судьба. Пришла зима, я сильно простыла, долго болела, до сих пор в одном ухе иногда колокольчики какие-то позвякивают после того отита, так на рынок больше и не вернулась. В архиве работаю, зарплата минимальная. Да, ладно, пойдем на кухню, там пообщаемся, я что-нибудь приготовлю, ты же есть хотел. 
Не выпуская из рук тонкое одеяло, Тома попыталась как-то переступить через спинку кровати, чтобы не перелазить через Виталика.
- Покрывало может оставишь? - с улыбкой сказал мужчина.
- А, да, - женщина выпустила ткань из рук и пошла, ища глазами чем бы прикрыться. Привстав, Виталик потянулся, перехватил женщину за руку.
- Иди сюда.
- Ну, подожди, давай немного поедим, а?
- Ладно, пойдем, - мужчина натянул спортивные штаны.
… - Я быстро сейчас приготовлю, не то что ты придумала, чистить, варить. Вот смотри, ставим чайник для кипятка, вот «Мивина»  в стаканах, заварим, отбивные в микроволновку, видела, как надо ужин готовить?
- А салатик? Давай я нарежу, капуста есть, немного уксуса…
- Так, открываем этот шкаф, что я тут покупал? У меня есть сотрудник, так его мама мне свою консервацию продает. Что мы будем, выбирай. Тут у меня целый запас, аджика, сатэ, огурчики, баклажаны, перец. У меня как в Греции, всё есть.
- А ты кем работаешь?
- Киллером.
Тома засмеялась.
- Если бы на самом деле, то не говорил бы так. Правда, кем?
- Секрет. Вдруг ты не просто симпатичная женщина, а тайный агент конкурирующей фирмы.
- Бедные агенты. Я, когда фильмы смотрю о всяких разведчиках - шпионах, мне их так жалко.
- Почему? - удивился мужчина, заливая лапшу кипятком. 
- Ну им же все время надо врать, притворяться, говорить всякую неправду, а это так тяжело. Все время изображать что-то, кошмар. Вот ты допустим русский, а изображаешь, что ты англичанин, или чех. Или вот дружишь, дружишь с человеком, а потом тебе передают на него компромат, и ты должен его шантажировать. С любовью вообще сложно. Им же нельзя по-настоящему никого любить! Я бы так не смогла. Или вот допустим, Родина. Святое понятие, ради неё они делают то, что для другого человека было бы преступлением, а здесь нормально, для Родины же, все средства хороши. А потом, оказывается, строй меняется, и Родина уже не та Родина, что была…
Виталик открыл банку с маленькими красными помидорчиками, и Тома, придвинув её к себе, стала вылавливать их ложкой и складывать на блюдечко.
- Система рушится, всё меняется, так что же такое Родина? - продолжала рассуждать женщин. - Вот мне было 17 лет, когда проводили референдум, оставаться в Союзе или отделиться. Я не голосовала, мне не было 18-ти, а родители ходили и голосовали. Они как будто остались на Родине, никуда не уехали и в то же время остались без Родины. Недолго прожили они после того референдума, такое начало твориться, зарплату не платили, пенсию задерживали… И до сих пор ещё не наладилось. Помню, как отец с товарищами бастовал возле памятника Ленину, угольная пыль вокруг глаз черными ободками, с касками. Сколько там месяцев им не давали зарплату, уже не помню. Отец вышел на пенсию, и на пилораму пошел работать, гробы всегда нужны, напилят досок, собьют кому-то, человек расплатится чем может, так и жили, то пенсии дождутся, то отец чего-нибудь притащит. Болели, а мне их лечить не за что было, я в декрете была… Вот что такое «Родина»? Как ты думаешь?
Виталик налил водку в одну стопку, молча выпил, достал отбивные.
- Давай ужинать.
Тома съела кусочек мяса, помидор, встала.
- Чай сделаю, ладно?
- Чего так плохо ела?
- Не хочется. У меня вообще-то хороший аппетит, но когда сильно переживаю, то не могу, не лезет.
- Родителей вспомнила?
- Не только, вообще… Чего это я грузить тебя начала, не пойму, не собиралась, просто ты хороший…
Виталик положил вилку на стол и молча смотрел как Тома ставила чайник на огонь.
- А хочешь я тебя посмешу? - она улыбнулась. - Как-то я в отпуске решила поискать подработку, ну чего дома сидеть, правда? Без денег никакого удовольствия. Читаю в газете: «Требуются диспетчеры», ну, думаю, работа как раз по мне, сиди себе на телефоне, принимай, отвечай, записывай, передавай. Можно? - показала на упаковку с пакетиками чая.
Виталик кивнул, щелкнул зажигалкой, закурил.
- Ты будешь? Тебе заваривать?
- Не надо, - он налил ещё стопку, но не выпил.
- Ну, вот, звоню я туда, мне говорят: «Понимаете, у нас тут специфическая работа, вы ПОНИМАЕТЕ?», - Тома сделала многозначительное лицо и улыбаясь смотрела на мужчину. Виталик тоже улыбнулся.
- Ну что ж думаю, я уже взрослая, накошу бабла, как сейчас говорят, языком болтать не мешки ворочать. Приезжайте, отвечают.
Чайник засвистел, она выключила горелку, налила кипяток в чашку и села за стол.
- Приезжаю, нашла этот так называемый офис, маленькая комнатка, шесть столов впихнуто, на пяти столах компы стоят, за ними сидят девушки… женщины, разных возрастов… Старшая у них - Вера, ну, творческий псевдоним у неё - Кристина, лет 40-45, бывший учитель физики, сидит такая грузная, в вязаной кофте, в тапочках, - Тома прыснула, - усадила меня рядом с собой на стул и давай обучать - стажировать. А тут звонок, она наушники на уши и отвечает таким медовым голоском: «Аллё, здравствуйте, вы находитесь на линии хорошего настроения. Меня зовут Кристина, а тебя? Андрей, мы поболтаем или пошалим? Пошалим? Как ты предпочитаешь? Обычную позу или что-то поинтересней, ах, ты это любишь, ну, хорошо, мой сладкий… Конечно, я тебе опишу как я выгляжу. Я - стройная высокая блондинка, у меня длинные ноги, длинные волосы. Грудь? Четвертый размер», припечатала, не сомневаясь, Вера, подмигнула мне, улыбнулась и продолжила: «На мне белые кружевные трусики, узорные чулочки, туфли на высоком каблуке, я медленно раздеваюсь, ме-едленно снимаю трусики».
Мужчина слушал её, улыбаясь. Тома замолчала. 
- А где у тебя сахарок?
- Сладкого захотелось? - он обнял женщину, она как-то сразу оцепенела, опустила глаза. Виталик отпустил её, достал с нижней полки холодильника коробку конфет, снял полиэтиленовую пленку и положил на стол, рядом поставил сахарницу.
Тома молча пила чай. Виталик сел рядом.
- Ну и что ты? Подзаработала?
- Не-а. Сбежала.
- Почему?
Женщина не отвечала, сосредоточенно выбирая конфету, сличая с картинками.
- С белой начинкой не хочу. Надо не ошибиться, люблю с коричневой.
- Можешь все понадкусывать, это твои.
- Пра-авда? - Тома выбрала и откусив, заглянула внутрь.
- Двенадцатый час, мне к четырем утра ещё по работе ехать, - сказал Виталик.
- Намек понял, - Тома прожевала конфету, отхлебнула чай, - я готова.
Виталик засмеялся, притянул её к себе.
- Хочу долго - долго.
- Загадываешь мне желание, как золотой рыбке… оранжевой… - улыбнулась Тома.                       Теперь, когда между ними не было расстояния, женщина как-то успокоилась, осмелела и стала ласкать его обнаженные плечи, грудь, живот. Чувство благодарности наполняло её, благодарности за эту ночь, за внимание, за иллюзию. Да, за иллюзию. И она платила за иллюзию по-настоящему, нежно и страстно выцеловывая это тело, как целовала бы любимого мужчину. Она знала, что не возьмет никаких денег, знала, что ни о чем не пожалеет, знала, что будет вспоминать эту ночь долго, может быть всю жизнь, и ей не будет стыдно.
Мужчина глухо застонал и сжал в горсти темно-русые Томины волосы.
… - Я отключаюсь… надо вздремнуть немного… Ты как? - Виталик зевнул. - Пойдешь? - он снова зевнул, мотнул головой, достал из портмоне купюру, протянул женщине. - Заработала.
- Не надо, - она взяла коробку конфет, нашла сумочку и пошла к двери.
- Не понял.
- Я не работала, мне было хорошо с тобой… очень… давно так не было… а может никогда, - она застегнула босоножки и схватилась за ручку двери. - Открой, как тут у тебя открывается… открой, пожалуйста!
Он развернул её, посмотрел в лицо, глаза её подозрительно блестели, взял сумочку, раскрыл, молча положил туда деньги, повесил сумочку на вешалку.
- Не забудь, - взяв её за руку, пошел в комнату. Увлекаемая мужчиной, Тома засеменила ногами, чтобы не упасть. - Всё. Тихо легла и уснула. Через два часа зазвонит будильник.
Тома сняла босоножки, платье, и нырнула под легкое одеяло. Виталик вышел, покурил.                Работа начальником охраны накладывала отпечаток и на личную жизнь. Поколебавшись, мужчина открыл сумочку. Документов не было, не было ничего интересного или подозрительного: кошелек, зеркальце, расческа, потертый блокнот на спиральке, шоколадка, футляр со стершейся губной помадой, в остатки которой была вставлена спичка. Пожалуй, это о многом могло сказать. Открыл блокнот. «Расходы на май… коммуналка… питание… на ремонт в школе… МОЁ ДЕНЬ РОЖДЕНИЕ - губная помада, хотелось бы подарок, но лучше Игорьку купить летнюю обувь. Хочет кеды, но нельзя же все лето бегать в кедах! Что за ребенок! Прошлое лето так и не уговорила его надеть сандали. Хочет на море. Опять придется говорить: «потерпи, может на следующий год…» Виталик закрыл блокнот, положил его в сумочку, сумку все-таки убрал с глаз подальше. Телефона не было. Неужели у неё нет телефона?
…Виталик встал до звонка будильника. «Как Штирлиц уже», - подначивал себя мужчина. Молодая женщина спала свернувшись клубочком как котенок. Зевая, мужчина побрел в ванную. Потом повесил её темно-коричневую потрепанную сумку на вешалку, и пошел варить кофе. Такой образ жизни был уже привычным. Проверки днем и ночью в любое время. Безжалостно увольнял всех, кто попадался. Мягкотелость слишком дорого стоила. Представлял, как его ненавидели, но в охране, как в любом военизированном подразделении, должна была быть суровая дисциплина, иначе бардак неизбежен. Страна и так пребывала в хаосе, стоило большого труда наладить работу, пресечь воровство и пофигизм, как эпидемия охватившие всю страну. Отношения с последней пассией отобрали столько сил и энергии, что он чуть не потерял работу. Виталий решил взять паузу. Никаких серьезных отношений, никаких, ну их к лешему, эмоций. Когда сильно подступало, он заезжал на одну из известных улиц, отрывался, на какое-то время, при такой нагрузке на работе, хватало.  
Жаль было будить, но что поделаешь. Тома встала быстро, как солдат по команде, сходила в ванную, заглянула на кухню. В окне понемногу светлело.
- Кофе, - лаконично сказал Виталик, показывая на чашку. Он курил и допивал свою чашку стоя у окна.
- Спасибо. Я лучше «Мивину» свою съем, я с собой возьму, можно, я на улице съем. Всё, пока, всем спасибо, как говорится, все свободны, - Тома взяла стакан и не глядя на мужчину хотела быстро выйти из кухни.
- Вернись.
Тома обернулась. 
- Сядь поешь, - приказал мужчина, открыл холодильник, нашел пакет, накидал туда консервов, свертков, поставил рядом с женщиной, - возьмешь, - и пошел из кухни.
- Благодарю, - сказала Тома, быстро заглатывая кудряво-кучерявую вермишель, - ты классный, - и тихо добавила, - Пашка убьет на хрен.
…Выйдя из дверей подъезда, Тома, не оборачиваясь, пошла. Она торопилась уйти.