Неделю спустя.
Мы не общались друг с другом практически всю неделю. Если встречались на улице, то просто кивали головами или бросали дежурные фразы и расходились по своим делам. Наверное, никому не хотелось говорить о том, что случилось. Лишь однажды мы встретились все вместе в беседке во дворе. Я принес своих пластмассовых солдатиков и пару самолетов, Вася захватил свою неплохую группу пулеметчиков и развед отряд, Денис притащил танк, а Мишка своего «риптора» с проволочными протезами рук и ног. Мы немного поиграли в песочнице больше напоминающую своими окаменелыми выпуклостями, проросшими пожухлой травой, пригороды Ирака и молча разошлись по домам. Никто не вспоминал о событиях недельной давности.
В этот день меня особо мучали вопросы о том, что нам пришлось пережить. Я бесцельно бродил по дому не находя себе места. Ближе к вечеру я взял кассету группы Сектор Газа с волнующим названием «Зловещие Мертвецы» встряхнул ее пару раз и, услышав характерный шелест пленки, слегка улыбнулся. Вставив ее в магнитофон, у меня не с первого раза получилось ее запустить. Кнопка все время дергалась и возвращалась на место. Вскоре мне удалось ее прижать как следует, и музыка заиграла. Я сделал звук потише и завалился на кровать, закинув руки за голову в ожидании ночи.
Мама как всегда зашла поцеловать меня перед сном, пожелала приятных снов и отправилась спать. Как раз играла уже четвертый или пятый раз подряд «Нас ждут из темноты», когда дом затих и медленно погрузился в глубокий сон. Я тихо поднялся, нацепил штаны, футболку и кофту с капюшоном. Вытащил из кладовки мамин небольшой фонарик, вставил ноги в кроссовки, и осторожно открыв дверь, чтобы не шуметь, нырнул в темноту.
Постояв с минуту возле подъезда и собравшись с мыслями, я быстро пересек двор и повернул за гаражи. Меня тут же поглотила прохладная темная ночь. Статуя вождя хищно отсвечивала в тусклом свете единственного фонаря; аллея, которую я так любил, темным мрачным коридором протянулась на сотню метров вперед. Теперь она мне не казалась таким приятным и красивым местом. В этом вся суть темноты - она меняет, меняет мир, наполняя его жуткими тенями создавая причудливые образы, меняет людей, усиливая гнездящийся в их подсознании страх и вытаскивая наружу хорошо упрятанных демонов.
Я переменулся с ноги на ногу и вступил в овал тусклого желтого света, что самым своим краем выхватывал из темноты каменную темно-зеленую скамейку. Эта граница между светом и тьмой казалась мне единственным местом, где я мог чувствовать себя в безопасности, где мне было более или менее спокойно. Какого черта я вообще делаю? Зачем вылез из теплой и такой родной кровати и пустился в эту сомнительную авантюру, не зная даже, что пытаюсь найти или доказать самому себе? Кому вообще до этого есть какое-то дело? Но видимо было, было важно мне. Что-то меня тревожило, это чувство невозможно взять под контроль, невозможно укротить, его можно было лишь успокоить ненадолго, но потом оно все равно даст о себе знать и тогда тебе это не понравится, совсем не понравится. Лучше решить все сейчас раз и навсегда.
Я оглянулся. За спиной стоял Вася и круглыми от страха глазами смотрел на меня.
- Ты чего тут делаешь? – вздрогнул я от неожиданности.
- Увидел тебя в окно, как ты перебегаешь двор и кинулся следом.
Он поежился то ли от холода, то ли от усиливающегося чувства страха, который особенно обостряется в ночное время суток.
- Ты ведь собрался туда, да? В тот дом? Всю неделю об этом думал?
Он видел меня насквозь.
- Да, – решительно кивнул я.
- Я пойду с тобой.
- И тебе не страшно?
- Страшно до чертиков, но одного я тебя не пущу.
- И что же ты можешь сделать? – усмехнулся я.
- Скажу твоей маме. Тебе влетит по первое число.
Я помрачнел. Тут он был прав как никогда. Если мама узнает, мне совсем, совсем не поздоровиться.
- Хорошо, - кивнул я, - идем, только быстро.
И мы заспешили вперед, освещая себе путь тусклым светом маминого фонарика. Как добрались до места, я не помню, как и Вася. Весь путь показался сплошным смазанным пятном. Мы так спешили вперед, что чуть не падали каждый раз холодея внутри от шороха листьев или треска веток. А когда где-то далеко-далеко завыла собака, мы схватились друг за друга и тряслись минут пять, пока зубы не перестали стучать. Иногда нам казалось, что нас кто-то преследует, возможно, мы даже видели расплывчатый силуэт, но скорее всего это лишь страх заставлял нас все это видеть. Потому мы неслись вперед как угорелые, стараясь не прислушиваться и не всматриваться в темноту.
Когда мы были на месте, то чуть сбавили ход и стали внимательно осматривать дома, наводя на них фонарь. Вот дом номер 42, вот какая-то куча бревен, и вот дом 44.
- Стоп, – воскликнул я. – А где же он.
- Да как где, - суетливо ответил Вася. – Там он. Где ему еще быть?
Я снова провел фонариком и не увидел черного старого покосившегося здания.
- Да нет тут... фу, черт! – крикнул я, наведя фонарь на старуху что, прищурившись, уставилась на нас.
- Вы кто такие? – спросила она, поднимая выше высокую железную кружку с толстенной белой свечой. Ее огонек слабо мерцал.
- Баб Нюр, вы напугали нас, – выдохнул я, узнавая старушку.
- Андрюшка, ты чель? – Она левой рукой оттянула веко, чтобы лучше нас рассмотреть.
- Точно. Это я.
- А кто эть с тобой?
- Это Вася. Он мой друг. Живем в одном доме.
- Здравствуйте, – кивнул он.