Странник на земле богов

Первая глава

Что помню из первых минут пребывания там, откуда нет для многих входа и возвращения, так это серо-зелёные тона холмистого ландшафта, какие никак не давали моему зоркому взгляду рассмотреть скалистый горизонт в подробностях. И сколько я ни всматривался, он терялся и плыл в едва заметной дымке. А вокруг меня, насколько я мог судить в беглом обзоре окрестностей, грунт был сплошь каменистый, с нечастыми кустами растительности. Как-то сразу моё внимание привлекала петляющая дорога, сложенная из покатых серых булыжников с частыми вкраплениями рыжего кварца. Стоять на ней в моей походной амуниции было довольно сносно, даже хорошо. Она была много лучше, чем болотистая почва Васюганского болота, где мне некогда приходилось бывать по делам своей геологической службы. Поэтому как-то само собой пришло уверенное понимание того, что некие безымянные мастеровые делали дорогу со всею тщательностью и старанием в очень давние годы, когда люди больше могли надеяться на свои руки и ум, чем на силу механических машин; какие, к слову сказать, если и имелись в их распоряжении, то выполняли больше функцию диковинного аттракциона, чем, собственно, полезного инструмента для облегчения монотонного физического труда. Гении, кто первые видят полезное в привычном материале, не часто переживают свои изобретения. И редко какая землеподобная цивилизация могла бы избежала показательных расправ над инакомыслием. Так называемые – «Тёмные века», неизбежно возникают у всех, кто вводит в обращение денежный эквивалент.

Оглядевшись по сторонам и вновь не найдя ничего опасного для себя, я двинулся по рукотворному пути в сторону городских построек, какие тёмным силуэтом сложенных мешков виднелись впереди.

По всей округе было безветренно и совсем не жарко; меж тем, сам недвижимый воздух в предзакатный час, мне не показался излишне сух, или влажен. Моим тренированным лёгким дышалось им вполне хорошо, словно бы где-то неподалёку был задействован невидимый и неслышимый мною природный кондиционер.

И в том городе, чьего названия я тогда пока не знал, стало заметно сумрачней, чем на подходе к нему; видимо, так сказывалась скученность строений, лишённых изысков привычной мне архитектуры. Сами же тени величественных каменных домов были густы и, даже, на первый взгляд, – вязки. Рассеянный свет, исходящий из низко висящего неба, – тонул в них контрастно без остатка, почти не давая полутени на извилистой улочке.

Я постучал несколько раз костяшками пальцев в неокрашенную деревянную дверь первого дома с львиной головой на латунном щите, приколоченного над входом. Что-то далёкое и родное было в этом простом действии. И каждый раз, после того как стихал звук стука, ответом мне была успокоительная тишина. Чувствуя всё же себя не званным гостем и оправдываясь перед самим собой тем, что хочется присесть и отдохнуть с дороги, я толкнул громоздкую деревянную дверь во внутрь, и она неожиданно открылась. Это мне показалось довольно странным обстоятельством, точно хозяева этого жилища (а возможно и самого города), меня старательно заманивали в некую свою хитроумную ловушку, со свойственным им долготерпением ожидая, что я совершу какую-нибудь оплошность и меня можно будет схватить и обезоружить. Я действительно чувствовал на себе чей-то внимательный изучающий взгляд; причём, он был не один. Тут я мог бы поклясться чем угодно, что я был объектом наблюдения. Кто именно и откуда за мной наблюдали – я тогда понять не мог. Не было нигде никакого видимого движения. И ни одна живая душа, исключая самого меня, не нарушала своим присутствием умиротворённое, а фактически мёртвое спокойствие во всём городе. Единственными же звуками в те, растянутые до бесконечности минуты, оказалось для меня биение собственного сердца, соединённого в моём представлении сознанием, с шумом кровотока в ушах.  

В самом доме растворённый в воздухе сумрак позволял рассмотреть без особого напряжения очертания простой грубо сколоченной мебели. Я мог бы поклясться, что здесь часто бывали люди; ведь, заметной пыли не было и, к тому же, в комнате с готическими сводчатыми потолками не чувствовался затхлый запах давно покинутого жилья. Семейные дома, как я однажды заметил про себя, это удивительно разговорчивые существа при всей их молчаливости. Не знаю как другие, но я всегда мог понимать «язык» дома, если. Таковым можно назвать чувство, что овладевало мной, когда я попадал во внутренние помещения. Они открывали мне свои сокровенные тайны о каких не знали мои современники – их подлинные хозяева. Так случалось, что я знал, где находится давно потерянная хозяйская вещь, какую требуется поднять половицу, чтобы выудить из вековой пыли золотое обручальное кольцо.

Пройдя до центра гулкой залы, я внезапно остановился из-за дрогнувшего сердца: какая-то сумрачная тень, в точности повторяя мои движения, прошла на фоне противоположной стены и замерла, наметив моё внимание к себе. Осторожно повернув в её сторону голову, я не увидел незнакомца. Моим тайным со путником оказалась одинокое собственное отражение в старинном зеркале до пола, вмонтированное в металлическую жёлтую раму лишённой патины. Присмотревшись, больше к самому предмету мебели, нежели к отражению, я смог отметить для себя, и патину на металле, и тусклую амальгаму древней зеркальной поверхности. Я тогда подумал: «Кто мог смотреться в твою бездонную глубину? Кто находил себя безобразным, или, напротив, самым красивым и совершенным?..» Что удивительно: кроме громоздкого зеркала, рассеивающего свет проникающих из серых окон, в зале не было осветительных приборов. Чувствовалось, что здесь никогда не жгли свечей и масляных ламп. Словно бы люди, владеющие этим домом, нисколько и не нуждались в дополнительном освещении, довольствуясь тем, что дарит им скрытая плотной землистой облачностью звезда. Постепенно и моё зрение адаптировалось к царящему полумраку. И только тогда, я мог различать даже узкие извилистые щели на каменном полу, таком же добротно сделанном каменщиками, как и вся та дорога, что привела меня в это странное своей безлюдностью место.