Странный Вокзал

Странный Вокзал

Все наши желание - это очень тонкая, деликатная, конкретная и очень хрупкая штука. С ними, с этими желаниями следует обращаться крайне осторожно и быть готовым ко всему. 
Это словно невидимый инструмент, открывающий еще неизвестные и невидимые нам двери в некоторые события нашего будущего. 
Стоит только не правильно повернуть этот не видимый ключик, или не тот ключик подобрать и все пошло не так, как хотелось бы. 
И никто не знает точно, когда этому всему загаданному нами придет свой черёд. Но жизненный опыт показывает, что многое, если не все в нашей жизни происходит именно от наших желаний, задуманных нами в далёком или не далёком прошлом. 
Как далеко можно зайти просто загадывая желания? Что или кого можно встретить на этом невидимом пути?
                                                     
Итак, эта удивительная и незабываемая история произошла со мной всего несколько лет назад. 
Однажды, поздней осенью я приехал на один старый железнодорожный вокзал. Мне нужен был один билет в другой город на электричку, на завтра, всего один билетик. 
На завтра у меня была запланирована рабочая командировка в город, в котором я не был ни разу, но много слышал о нём.
Вечер. На улице в такое время уже темно и зябко. 
Я нахожусь в бодром, и ещё в приподнятом настроении после рабочего дня. 
Выхожу из старенького трамвайчика в вечернюю прохладу. 
Из ближайшего сквера доносится запах опавших и сгоревших листьев.
Кроме меня на этой остановке больше никто не вышел. Как-то странно, обычно люди выходят или заходят в таких общественных местах. Но тут никто не вышел, хотя в этом стареньком и обшарпанном вагончике было человек пятнадцать.
Двери вагона закрылись, трамвай урча колесами, с шумом поехал дальше по своему традиционному

маршруту. Куда же он еще поедет? Только по рельсам. Рельсы уходили в туман.
Это место, куда я приехал люди называют рабочая слободка.
Я перехожу дорогу с трамвайными рельсами, ступаю ногами на серебристо-серую бровку и на минутку замираю как вкопанный. 
Замер я от увиденного мною здания - это же готовая, типичная декорация к средневековому фильму. 
Я вижу вокзал, вернее то, что в этой местности люди называют вокзалом.
Передо мной стоит высокое, круглое, старое сооружение еще до военной постройки. На его толстых, массивных стенах терракотового цвета несколько узких, как бойниц, окон с грязными, тёмными, треснувшими стеклами в старых рамах. 
Стены здания были в небольших трещинках, и местами с обвалившейся штукатуркой и выбитыми кирпичиками. На самих стенах не было ни труб, ни надписей, ни приклеенных объявлений, ничего. 
 О том, что это именно вокзал говорили и большие металлические крашеные зеленой краской буквы «ВОКЗАЛ», и большие круглые часы, в сухих ветках дикого винограда на фасаде, как это традиционно принято на других вокзалах. 
Но часы на стене стоят. Они сейчас показывают полночь, хотя мои показывают 19:50. 
Интересно, как давно они остановились и от чего питаются? 
-Может быть, тут стоят не только часы, но и время? -  мельком подумал я. Как позже выяснилось, совсем не случайно.
А крыша этого сооружения, по своей форме больше напоминает старинный, церковный, полукруглый купол, только без креста, позолоты и колоколов на самом верху. 
Вот он какой – этот вокзал. Раньше я никогда здесь не бывал. Только очень редко и очень давно проезжал мимо, но никогда так особо не всматривался в архитектурные особенности этого удивительно и несколько жуткого одинокого строения. 
Теперь стою так близко, что вижу все его детали и все мелочи. 
Эта старая постройка, своим видом навевает на меня странные мысли и на ум приходят непонятные ассоциации и знакомые, но давно забытые чувства. На дворе уже двадцать первый век, а тут стоит нечто унылое, скорее напоминающее мрачное средневековье.
От вида такого дома, мне казалось, что стало еще холоднее. 
Голые, корявые, словно паучьи лапки ветки близ растущих деревьев на фоне огромной желтой Луны только усиливали это мое впечатление о мрачном средневековье.
На небе стали появляться звезды. Не рано ли?
Рядом с лестницей, ведущей ко входу, стоит, словно немой сторож высокий и толстый фонарный столб. Его очень давно не красили. Он весь проржавел и кажется, прикоснись к нему, и он тут же рассыпается на мелкие-мелкие острые кусочки ржавчины. Тусклый, желтый свет от его лампы, вяло освещает только одно место, это место под самим столбом. 
Вокруг никого, ни одного человека триста метров окрест, очень странно. А где же люди?
Ведь на вокзалах, как правило, всегда, в любую погоду и в любое время суток много людей. Люди уезжают, приезжают, ждут кого-то, встречаются, берут билеты в предварительных кассах, бородатые носильщики в комбинезонах возят тележки с чемоданами, мешками и сумками. А некоторые с удовольствием деток катают, своих или какой-нибудь приезжей многодетной мамаши, желающей насладится красотами и прелестями большого города, а за одно поправить свое материальное или даже социальное положение, если повезет. 
Иногда даже можно встретить шумных и подозрительных цыган в цветных одеждах, просящих деньги или предлагающих узнать судьбу за умеренную плату. 
А тут - никого, ни души, безлюдно и пусто. Только осенний ветерок жадно срывает оставшиеся листья и напоминает, что скоро станет еще холоднее.Скоро зима, станет холодно и снегом засыплет и голые ветки, и кустарники и даже эти старые рельсы.
Поднимаюсь по старым, разбитым ступеням. Над самым входом, на высоте пяти-шести метров от земли, как-то все еще уверенно и неоправданно гордо, высится кованый серп и молот, а сверху прямо над ними красуется большая пятиугольная звезда. Вся эта массивная композиция надежно закреплена в четырех местах толстыми болтами и просто так легко её не вырвешь.
С трудом открываю большие, массивные, скрипучие двери. Сверху на дверях старая паутина. Её много, она словно старое, волокнистое бабушкино одеяло, которое удерживало две деревянные половинки своими густыми спутанными волокнами. 
Паутина не падает, а работает словно механизм или такая себе пружина, удерживая дверь и помогая ей зарываться. И мне вдруг показалось, что к этой двери не касалась рука человека много-много лет. Толстая, длинная, медная ручка не блестела!
Переступив порог, остановился у самого входа. Вижу внутри полумрак, словно в первобытной пещере. Я почувствовал странный, но знакомый запах. Это был запах далекого прошлого, я вспомнил его. Так пахло в парадных старых дореволюционных домов в то далекое время, двадцать, тридцать лет назад. Когда я был школьником я жил в одном из таких домов. Мы часто прятались по таким парадным и подвалам, играя в прятки. 
Стоя у входа, я пристально всматриваюсь в слабо освещенный зал. Постепенно мое зрение привыкает к этому свету, и я начал отчётливо различать предметы.  
Первое, что промелькнуло в голове - а туда ли я попал?  «Может это и не вокзал? Может, это и было когда-то вокзалом, раньше, давным-давно», - подумал я про себя.
Серо-бело-голубые, толстые, потрескавшиеся колоны массивно стояли в самом центре по кругу, словно в заброшенном древнегреческом культовом храме или жреческом капище. Не хватает только статуй богов, горящих факелов, дымящихся курильниц и молчаливого седовласого оракула, с посохом, в белой тунике и с лавровым венком на голове. 
Между колонами, тоже по кругу расположены старые, серые, с облезлой коричневой краской, широкие деревянные лавочки со спинками.
В самом центре зала виднеется невысокий фонтанчик на невысоком постаменте. 
На потолке, на почерневшем от мух проводе, висит одна единственная грязная лампочка. Она тускло светит, отбрасывая причудливые длинные тени и узоры на пол и на старые стены.
-Высоко висит, без длинной лестницы её не достать, зачем так высоко, кто и как её меняет, - подумал я.
В этом невзрачном помещении все же находились люди, их было много. 
Эти люди занимали все лавочки. А некоторые граждане вполне комфортно устроились у стен на расстеленных старых одеждах, матрацах, телогрейках, картонках и даже на желтых соломенных ковриках. 
Я про себя заметил, что эти люди были очень разные, но всех их что-то одно объединяло. 
Это было заметно с первого взгляда. Их не радостные лица, не ухоженные волосы, изношенная одежда и застывшие позы, говорили об одном – это совсем не Лас-Вегас.
Кто-то в сером, бесформенном, дырявом, испачканном плаще, обвисших спортивках и в кедах без шнурков, на босу ногу, просто уныло стоит, плечом прислонившись к холодной стенке. Интересно, кто кого держит? 
Кто-то, одиноко, насупившись, сидит на скамейке, всунувшись с головой в воротник курточки, скрестивший руки на груди, то ли уже уснул, то ли ещё дремлет.  
Кто-то, там же на лавочке, просто лежит и периодически с интервалом встаёт посидеть и сменить позу. 
Кто-то там же крепко спит и тихонько храпит присвистывая, свесив одну руку прямо на грязный пол. 
Кто-то в черном, бесформенном, вязаном с дырочками свитере аппетитно ест нечто. Оно большое, завернутое в газету и странно пахнущее на весь зал вызывает не скрываемый интерес у худощавого соседа, сидящего, напротив. Скорее всего это хлеб, сало с чесноком, луком и чем-то зеленым.И все это оформлено в виде огромного бутерброда, откусывать который можно только имея очень большой рот. Сосед периодически облизывает губы, не сводит глаз с аппетитно чавкающего чужого рта. Пытается не смотреть, но не может. Слишком аппетитное зрелище. Ему очень есть хочется, это видно сразу. Жаль, но у него сейчас нет еды. У меня в прочем тоже.
А какой-то мужчина в черном пиджаке на голое тело, крепко обняв потрепанный, красный, большую клеточку чемодан, заворожено смотрит стеклянным взором в одну точку на полу, словно находится под гипнозом. 
Он, то ли спит с открытыми глазами, то ли уверенно и профессионально медитирует.
И не трудно угадать, что все они уже никого или ничего не ждут в этом месте. Они уже дождались своего и их поезд уже давно на запасном пути. Они, эти люди тут проводят свое время.
А у некоторых товарищей, по их интересному внешнему виду, просто невозможно определить их пол и возраст.  
В этом месте всё как-то странно и так всё запутано, словно в каком-то не ведомом вокзальном зазеркалье. Я вспомнил вдруг Льюиса Керролла и его Алису почему-то.
-Точно, время остановилось, – снова подумал я.
Все вокруг было серое, мрачное, невзрачное, унылое и местами печальное.
Холодные стены с отпавшей краской, темный грязный щербатый и в пятнах деревянный пол, высокий облупившийся потолок, и чёрные трещины на колонах толщиной в палец.
В одном из окон я увидел всё туже большую желтую Луну. Она молча, пристально наблюдала за обитателями  этой кирпичной обители, словно немой и угрюмый тюремный надзиратель.
На жутком полу хаотично разбросаны цветные фантики, блестящая фольга, валяются сотни обгорелых спичек, старые скомканные газеты, белые птичьи перья, сухие листья, огрызки, яичная скорлупа и отпавшие кусочки белой штукатурки и даже пару кладбищенских венков с черными широкими лентами. 
Всё это грязное убранство и застоявшийся воздух представляло собой мрачную и жуткую картину. 
И если бы, вдруг, появилось белое прозрачное приведение и проплыло бы по залу, то я бы точно не удивился - такая тут была жуткая атмосфера.
А в ближайшем от входа углу, на старой, серой шинели ютились две тощие, рыжие собаки. Это тоже местные. 
Рядом с ними стоит гнутая алюминиевая кастрюлька, валяются клоки шерсти и несколько белых косточек.
Наверное, некоторые люди здесь постоянно живут, если не все. Спят, едят, общаются и проводят все свое время, на этих лавочках. Но некоторым товарищам, судя с их внешнего вида тут вполне комфортно.
Вдруг, резко и очень громко, за моей спиной сама закрылась тяжёлая входная дверь. Я весь вздрогнул от неожиданности.
От этого стука раздалось звонкое эхо на весь зал, словно гром среди ясного неба. Буух! Даже столетняя пыль слетела со стенки и стала медленно парить в воздухе. 
От звука, казалось, содрогнулись и сами стены, не весть, откуда слетели три перепуганных голубя и сделав два круга по залу, снова исчезли в темных стенах под потолком, роняя на пол свои перья. 
Несколько человек проснулись и резко по-солдатски вскочили, словно по команде «тревога». 
Некоторые очнулись от дремоты и тоже привычно и быстро приподнялись и сели, как суслики в бескрайней монгольской степи, широко открыв свои глаза, рот и поджав руки в локтях.  
Некоторые люди, лежащие словно тюлени в полный рост на лавочке просто инстинктивно, по животному вяло зашевелились, услышав громкий звук. 
Даже две собаки, и те вскочили, встряхнулись, подняли головы и молча посмотрели на меня грустными голодными глазами. 
По залу стал слышен нарастающий, многоголосый шепот: Шу-шу-шу, пс-с-с-с, чи-чи-чи.
Мама-мия куда я попал? 
И мне показалось, что шептались не только эти странные люди, но и стены и колоны, и эти старые лавочки. В воздухе вдруг пронесся легкий прохладный ветерок. 
Я медленно и тихо ступая стал обходить этот зал по периметру вдоль правой стены, в надежде обнаружить окно кассы. 
Мне нужно купить билет, именно за этим я сюда и приехал. 
Но моё перемещение по залу вызвало явный не скрываемый интерес у всех не спящих местных обитателей. Ведь все они почти не двигались, стояли, сидели, лежали, но не ходили, не передвигались. 
Я почувствовал на себе острые, многочисленные пристальные взгляды. Эти люди удивленно смотрели на меня, словно на второе пришествие Христа. 
В их взглядах читались конкретные, но немые вопросы: Кто ты такой? Зачем ты пришел сюда? И вообще, что тебе тут собственно нужно, на нашей территории в такой поздний час?
Своим плавным перемещением в этом замкнутом пространстве я точно, но невольно потревожил их обычный уклад в этом маленьком, чужом и непонятном для меня мире. В мире, где наверняка были свои простые правила и своя жизнь и своё не хитрое расписание движения тел в пространстве. 
Было действительно жутко от того, что на меня смотрят незнакомые, странно одетые и подозрительные люди, и я не знаю, или могу только догадываться, что у них на уме.  
Я медленно шел вдоль шершавой, запыленной стены, периодически дотрагиваясь до неё, присматриваясь и выискивая то желанное окно кассы. Но желанного окошка всё не было.  Очень подозрительно. Вокзал с часами есть, лавочки и ступеньки есть, рельсы тоже есть, видел, а кассы нет. Не было ни окна кассы, ни расписание движения поездов на стенах, ни различных информационных указателей, как это обычно принято на вокзалах, на современных, нормальных вокзалах.
Зато, рядом с входной дверью, висел большой цветной плакат. Он был смачно вбит длинными гвоздями и толстыми шурупами прямо в кирпичную кладку. Умело, ничего не скажешь. Его края и уголки были обтрёпанны. На нем симпатичный, молодой мужчина с гусарскими усами, в черной шляпе с полями, в черной рубашке и с гитарой. Очень знакомое лицо. В самом низу плаката четыре простые небольшие цифры: 1982, ниже все было не аккуратно оборвано.
Вдруг, впереди, в нескольких шагах от меня, на стенке, вдоль которой я шел, словно в сказке, открылся не большой квадрат, вернее окно, в незаметной узкой рамке. В нем затеплился не яркий свет. 
«Вполне возможно, что это и есть билетная касса», – подумал я.
Подхожу вплотную, прямо к окошку. 
Вижу через добротную металлическую решетку на окне крохотную комнатушечку. 
В нутрии этой комнатушки, лицом в зал, сидит женщина. 
Да женщина, ни призрак, ни тень, ни фантом, ни видение, ни памятник. Именно женщина, живая. Как мне показалось, нормальная в обыкновенной форме железнодорожника, с приличной грудью, нормальным целым лицом и в чистой форме. Она сидит и практически не двигается, словно замерла или глубоко задумалась. Сидит за не большим столиком с потрескавшимся лаком. 
Ей за пятьдесят. Она по-деловому расположилась на деревянном стуле с высокой спинкой. На её большой голове под синей пилоткой бесформенные тёмные кудри с проседью. На больших глазах старенькие очки на резиночке вокруг головы. 
Мне стало как-то смешно, такие уборы сейчас не носят. 
Белая рубашка с синим галстуком, сверху пиджак с погонами и блестящими золотом пуговицами, значок на груди удачно гармонировали с её круглым, серьезным, недвижимым лицом. 
На столе, перед ней расстелена большая газета «Правда», на ней стоит блюдце, рядом с напечатанным на всю полосу портретом советского космонавта Юрия Гагарина. Это лицо узнаваемо и знакомо любому.
На блюдце лежат кусок черного ржаного хлеба, три кубика сахара, тонкая сосиска, белое почищенное яйцо и стоит стакан в подстаканнике, полон чая почти до верху. Чай дымится. На газете крошек нет, пятен тоже нет, всё чисто.
Рядом лежит старый засаленный, вырванный от куда-то большой листок с кроссвордом и ручка, обмотанная по середине пластырем. В литровой банке стоит толстая желтая свечка. Рядом стоит старая, с ободранной зеленой краской настольная лампа. Она то и освещала эту комнатушку. 
Кассового аппарата на столе нет, калькулятора нет, нет даже телефона никакого. А слово компьютер и монитор даже и в мою голову не пришло в этот момент, почему-то. 
Зато в место них стоят большие деревянные счёты, рулон туалетной бумаги, стоит круглое зеркальце на ножке и зачем-то старая колода карт рубашкой вверх. 
Одним словом, ужин при свечах в тишине в самом разгаре.
«Романтика, идиллия и полная гармония», – подумал я про себя.
Громкий звук от закрытия массивной двери, вероятно не оставил равнодушной и эту железнодорожную красавицу. Она просто открыла дверцу окна своей комнатки. Женское любопытство есть везде. 
Стучу три раза монетой по решетке, спокойно спрашиваю:
-Добрый вечер. Любезная, мне один билет до Винницы на завтра, на самую первую электричку, пожалуйста. 
Сказать, что она очень удивилась мне или моим словам – это ничего не сказать. 
Сразу же после моей просьбы по её лицу быстро пробежал легкий свет. В её глазах внезапно появился блеск. Они несколько раз моргнули, губы слегка шевельнулись, она два раза почти незаметно кивнула головой. Эта женщина словно проснулась от многолетней спячки. Так в сказках обычно просыпаются заколдованные принцессы после поцелуя прекрасного принца. 
Её густые, темные брови по очереди медленно приподнялись в верх. Это было весьма забавно. Её большие, накрашенные губы расплылись по щекам, голова склонилась к правому плечу. На лице её застыло и удивление, и изумление одновременно.
Моя простая просьба явно показалась ей и странной и даже где-то не уместной, учитывая её желание трапезничать в тишине наедине с собой красивой.
В её больших зеленоватых глазах, видных за очками было не только не прикрытое удивление, не только большой жирный знак вопроса, но и как мне показалось, полная безнадежность удовлетворить мою просьбу в принципе.
Она стала говорить. Голос её звучал ровно, уверенно и сдержано. Она произнесла следующие слова, делая правильные ударения и паузы в каждом предложении: 
-Если Вам на завтра, любезный, то и приходите ко мне завтра. За пол часа до прибытия этой самой электрички. Может быть и купите билет. Может быть даже успеете сесть в вагон этого поезда. И может быть, даже доедете в свою Винницу. А сегодня, любезный товарищ ничем помочь не могу. Уже поздно и темно. Луна полная и никаких поездов сегодня не предвидится. Присаживайтесь на свободное место и ждите.
Слово «присаживайтесь» она произнесла с особым акцентом, словно хотела его выделить и сделать главным.
У меня свело челюсти, внутри всё похолодело. Мне стало как-то не хорошо от услышанного. Очень подозрительный ответ. Скорее даже не совсем нормальный ответ.
А она, спокойно, можно даже сказать, откровенно смакуя вкусом своего чая, сделала большой глоток, не сводя с меня своих очей.
Быстро переосмыслив все услышанное, взяв себя в руки я задал вопрос, от которого её большие зеленоватые глаза стали еще больше и не только глаза, но и сами очки на резиночке, как мне показалось, увеличились вдвое:
-А почему может быть, что значит, это ваше может быть? – спросил я немного громче прежнего и добавил:
-А причем здесь Луна?
Женщина глубоко вздохнула полной грудью, поставила стакан в подстаканнике на стол, встала, наклонилась к решетке и стала пристально изучать меня с ног до головы, словно я невиданный пришелец из другого измерения, словно странное ископаемое из мезозоя. 
Она эффектно приподняла свои очки двумя руками с отведенными в перед мизинцами, как это профессионально делают летчики-ассы после удачного штурмового полета над вражескими территориями, и уже без них всматривалась в каждый предмет моего гардероба, как педантичный часовщик в маленькие женские часики, выискивая в них невидимую причину поломки.
Её взгляд был внимательным, читающим, анализирующим. 
Эта не совсем приятная процедура длилась где-то минуту. Казалось, она детально сканировала меня всего, словно доктор у себя на приёме.
-Что она во мне интересного хотела найти, что во мне не так? – думал я в эту минуту,- очень странная, дивная тётя, впрочем, как и само это место.
Закончив изучать мою персону и мой обычный для своего времени внешний вид, она закивала головой, словно что-то обнаружила или что-то поняла, прошевелила губами какой-то текст, потом очень медленно села на своё место и приняла ту же чайную позу. 
Женщина дважды трепетно разгладила рукой портрет Юрия Гагарина в газете и глубоко вздохнула, словно что-то припомнила. Что-то близкое и сокровенное, что-то про себя саму или кого-то родного. Снова сделав большой глоток из стакана, с нескрываемым энтузиазмом громко сказала:
- Значит всё-таки новенький, командировочный. В этой нашей жизни, любезный товарищ, всякое может быть, не так ли? - промолвила она и добавила - вот чай на пример хоть и дымится, но совсем не горячий. А вы обязательно присаживайтесь на свободное место или так устраивайтесь поудобнее, ждите, одним словом.
И снова это непонятное её ударение на слове присаживайтесь. Что это могло означать? 
«Если сегодня ничего не предвидится, то зачем присаживаться», – подумал я. Какое неестественно странное предложение.
Некоторым женщинам в возрасте присущи философские нотки, в этом я ни раз убеждался, но только не здесь и не сейчас. И причем тут чай – не понял я.
Луна, чай, дым, Гагарин, где связь? Как её слова можно свести в одно целое, понятное и конкретно привязанное к слову билет?
Но я всё же ждал конкретного ответа. И задал более конкретный вопрос исходя из полученной информации:
-А, простите, когда завтра?  Именно во сколько завтра? В котором часу прибывают первые электрички на Винницу? 
В ответ от неё я услышал слова, смысл которых вверг меня просто в неописуемое оцепенение:
- Об этом, нам иногда сообщают, за пять минут до прибытия самого поезда. Могут сообщить, но могут и не сообщить. Всё может быть. Такой тут у нас порядок, любезный товарищ. А сегодня ничем помочь не могу. Присаживайтесь в зале ожидания и ожидайте, раз сюда пришли. Вы присаживайтесь, найдите себе место и ждите.
Буква «С» в слове присаживайтесь звучало особенно ярко, громче, выразительнее, настойчивее, требовательнее и как-то по-змеиному угрожающе.  
И продолжая наслаждаться своим чаепитием, делая большие глотки, все также пристально смотрит на меня, пристально разглядывая и хитро щурясь. «Интересно, о чём она сейчас думает, про чай, про не начатый ужин, про меня, или про Юрия Гагарина вместе с космосом и всеми планетами, кометами, спутниками и астероидами в нём»? - размышлял я. 
Эта женщина в маленькой комнатушке была похожа на тех молодых бабушек, которые с нравоучительным усердием и расставленными акцентами рассказывают с телевизора детям старинные и забытые всеми сказки, не всегда понятные, зато всегда запутанные. 
Да, я конечно же понимал, что в нашей жизни всякое может быть, но что бы на столько запутано и на столько сложно и представить себе не мог.
Я хотел просто купить билет, а тут проблема чуть ли не вселенского масштаба с философским заключениями обычной женщины-кассира её выводами в стиле Артура Шопенгауэра. 
А в это самое время, в тускло освещенном зале вдруг стали отчетливо слышны чьи-то редкие смешки и разные мужские голоса:
-Куда он сказал ему нужно? – громко спросил первый мужской голос.
-В какую-то Винницу. Что это за место такое? Что там медом намазано или лавочки мягче, с дерматином и без гвоздей? - ответил второй голос из того же сектора.
-Куда-куда? В Ниццу? А может в криницу или за границу, или в больницу, или может в гробницу или в теплицу, или все-таки в Винницу? - интересовался еще один явно очень начитанный человек, вероятно не только для поддержания предыдущих монологов, но и демонстрации своего словарного запаса и умения на ходу складывать рифмы к слову Винница.
-Может в мыльницу или на мельницу? - еще один чей-то голос пошутил. Скучно товарищам.
Да тут просто литературный бомонд! Только не хватает микрофона, белоснежных портьер, блестящего паркета, хрустальной люстры из богемского стекла и театральных прожекторов с разноцветным лучами света.
-И снова почему-то опять, именно в этот странный город, не ужели других городов больше нет на этом белом свете? - любопытствовала одна очень крупная женщина в выцветшей, но целой телогрейке и в бесформенных ватных штанах цвета хаки, и продолжила:  
-Москва, на пример, говорят красивый большой город или Одесса тоже ничего, симпатичная. А я все равно мечтаю с раннего детства поехать в Париж и обязательно в Милан заехать по дороге. Говорят, там много разных красивых и нужных для человека одежд, и аксессуаров продается. Моя вот одежонка давно уже и устарела, и поизносилась. 
Нужно сменить на что-нибудь новое, прогрессивное, современное, резонное, многообещающее и поприличнее этого. А как вы думаете, товарищ, мне пойдет розовый пеньюар с кружевами от Кардена. Или вы предпочитаете Гуччи с перьями райских птиц? А еще я слышала, что юбки секси уже не в моде, многие уважающие себя светские дамы предпочитают носить гламурное макси или платье со шлейфом от прет-а порте, в них много экспрессии и концепций.
Моя челюсть отвисла второй раз и её просто заклинило.
Эта женщина в сером ватнике, опоясанным узким, ярко-зелёным, потрескавшимся ремешком, завязанным на узел точно напоминала партизанку из советских военных фильмов. Об этом говорили и её скуластое лицо, триста раз крашенные волосы собраны в короткий хвостик на резинке, чуть выше затылка, широкие плечи под ватником, короткие косо-криво обрезанные кирзовые сапожки на ногах, и даже быстрый, острый и юркий взгляд подрывницы немецких эшелонов. Ей явно не хватало в руке перевязки из гранат и ленты с патронами крест на крест на груди.
Но откуда она знает про Кардена и Гуччи? А пеньюары с концепциями и экспрессиями, это как?
-Ага, со шлейфом, махровым, что бы ночью укрываться, так теплее будет, - чей-то новый голос сострил.
-А какая хрен разница, где ночевать, ведь лавочки везде одинаковые, они конкретно деревянные и стабильно неопровержимо твердые, хоть в Париже, а хоть в Москве а хоть и в Монтевидео, но везде со спинками под углом для удобства отдыхающих и приезжих, тут и бритому ежу понятно, – это так рассуждал еще один не бритый молодчик в блёклом с десятками рваных дырочек спортивном костюме и кепке на лоб, привольно развалившись на лавочке, вульгарно раскинув тонкие длинные ноги в порванных носках, без обуви прямо передо мной. 
«Вылитый послевоенный босяк», – ассоциировал я.
И тут раздался громкий и четкий бас бородатого старика, встающего, как старинное, большое, сказочное, лохматое дерево прямо из середины зала, словно из кустарника:
-Пусть не морочат нам голову, тоже мне курортники-горнолыжники, туристы-проповедники, миссионеры-голодранцы! Почему им только дома не сидится, зачем куда-то ехать? Вы что Тур Хейердал или Христофор Колумб? Может быть Крузенштерн ваш прапрадедушка? Или у вас какие-то тайные родственники там поживают? Нет на вас товарища Сталина! Уже все страны мира на планете Земля и все океаны давно кем-то открыты и необитаемых островов даже не осталось. Капитана Кука и того съели, слыхали наверно, то-то и оно, доездился товарищ, царство ему небесное. Вся карта мира исполосана разными маршрутами кораблей и самолетов. На ней уже живого места нет! А вам вот обязательно нужно ехать? Сидите уже тут, любезный товарищ. Что вы там нового для себя увидите, тем более в этой вашей, так называемой Виннице. Что или кого вы там не видели? Вы только посмотрите, все, кому не лень, куда-то летят, едут, плывут, катятся, торопятся, на лодках на поездах на самолетах, на верблюдах! Вот товарищ Миклухо-Маклай пешком любил ходить. А граф Лев Толстой, знаете такого, вообще годами босиком ходил да по траве, земля ему пухом. Да сколько же можно, в конце то концов землю колесить беспощадно и безжалостно топтать почву плодородную? А главное, зачем столько бензина сжигать. На эти деньги можно еще один вокзал построить с кроватями и удобствами не во дворе. Логично? Или я не прав?  По какой такой острой надобности или нужде нужно ездить и что это за потребность такая не сидеть тут, дома?  Ведь всем давно и достоверно известно, и пишут везде, вы возьмите да почитайте внимательно вот, что все вокзалы кругом одинаковые. Везде одно и тоже, и лавочки, и фонтанчики, и воздух, и даже собаки и голуби. Тоже мне Винница. Это что капиталистическая заграница с пальмами, пляжами, яхтами, неграми и небоскребами с бейсболами? Или там манна небесная стены пропитала, а в залах ожидания нектар и амброзию с пельменями в стаканчиках с пластмассовой ложечкой раздают всем желающим бесплатно? Не понимаю это стремление и желание нормального человека покинуть уже насиженное место на лавочке. Или вы, может быть, эмигрировать решили, любезный товарищ? Так скатертью дорожка! Только кому вы там нужны? Там своих туристов с туристками хватает. Там всё уже и так занято и завалено. Там инфляция, проституция и безработица сплошная. А тут, у нас, тихо и спокойно, и никто уже никуда не срывается со своего места, а просто ждет. И всем хорошо. Это понятно? А сколько бумаги на билеты переводится? Вы только представьте, сколько леса рубят. Это же сплошная экологическая катастрофа!
Он резко замолчал. Кто-то невзрачный, сидевший рядом даже зааплодировал такой браваде.
Моя челюсть всё еще оставалась в подвешенном состоянии.
Старичок после этого своего бурного выступления демонстративно, по-актёрски повернулся вокруг, дважды развёл руками, сдвинул плечами и снова уселся на свое место, раскрыл журнал и стал его машинально перелистывать.
Этот странный бородач был одет в сильно изношенный вельветовый пиджак, из двух карман которого хаотично в разные стороны торчали газеты. 
На нём ещё была оранжевая рубашка с большим воротником, красный галстук в черный горошек с большой подушечкой, а на ногах синие коротковатые костюмные штаны и летние туфли на белый носок. 
Его седая запутанная борода доставала до груди. Седые, кудрявые, волосы падали на плечи. Он чем-то был похож на Карла Маркса – немецкого философа, написавшего «Капитал».
А в руке он держал толстый голубой журнал «Новое время».
«Точно, это типичный стиляга-путешественник, но с какими-то странными патриотическими не то устоями, не то замашками. Начитанный аж страшно», - подумал я.
А одинокий мужчина в черном, как воронье крыло пиджаке на голое тело, с красивым красным чемоданом на коленях, медитирующий в одну точку на полу, внезапно вздрогнул, оживился, повернулся лицом в мою сторону, убрал чемодан с колен на пол, наведя на меня указательный палец сказал: 
-Представляете я тоже когда-то давно хотел уехать в эту самую Ниццу или в Винницу, как вы её еще называете. Но моей любимой, ненаглядной электрички, как не было, так и нет. Я до сих пор, жду уже третий год как жду. Вероятнее всего, на железнодорожных путях что-то случилась. Точно авария какая приключилась или сбили зверушку какую-то, лося, кенгуру или панду к примеру. А что делать, всякое бывает. Электрички современные нынче быстро ездят, не то что раньше. У них скорость знаете какая метеорная. Крышу на вагонах иногда срывает на ходу, а кто мало ест, того в окна сдувает на свежий воздух. На лошадях и санях не догонишь. 
Он глубоко и отчаянно вздохнул, быстро поднял свой чемодан, погладил его, подул на металлические замочки и закивал головой.
Теперь уже я смотрел удивленными глазами и с глубоко отвисшей челюстью на всё это происходящее, не до конца понимая, что тут вообще происходит. 
Не знаю, как у вагонов крышу срывает, но моя крыша начинает съезжать. 
Может это театр такой особый, своеобразный, уличный или скорее вокзальный? 
Может палата № 6 переехала сюда из местной больницы? – думал я.
Кто эти люди? Что это за допотопные странные рассуждения? Мой мозг никак не поддавался понимать эти монологи.
Но сохраняя спокойствие и стараясь адекватно реагировать, чтобы не обидеть этого человека в пиджаке я деликатно, и почти дрожащим голосом спросил:
-Как третий год? Вы ничего не путаете? Мне ничего не послышалось? Это что, шутка такая? Кого сдувает в окно? Что же вы тут делаете целых три года, как это вообще возможно, - и добавил, - какая электричка в Ниццу, какой кенгуру, какая панда, какие лошади? 
-В этой нашей жизни все возможно, – тихо и спокойно ответил он,- вернув красный чемоданчик на свои колени, - и вы сами очень скоро в этом убедитесь,- а три года пролетели, как один день, вот сижу здесь и жду. Он второй раз очень трепетно подул на замочки чемодана, достал большой платок, тщательно протер их, потом весь чемодан целиком, глубоко вдохнул, выдохнул ласково погладил уголки своего прямоугольного красного сокровища и закрыл глаза.
Чемодан его красный был действительно красивый, кожаный с широким ремешком по середине. Что в нём может находиться? Почему он так бережно его протирает, словно это некая национальная святыня или семейная реликвия, передающаяся только по мужской линии и несущая в себе нечто ценное или даже божественное?
-Конечно, всякое может быть,- согласился я, но не на столько же. Как можно ждать электричку три года?
Расскажи кому – не поверят или просто покрутят пальцем у виска. 
Я еще хотел что-то спросить или возразить, или просто слепить хоть какой-то логический вопрос, но мои мысли резко перебил звонкий, приятный женский голосок. Он звучал совсем близко.
-А это где, Винница эта ваша?  Почему все молодые симпатичные, интеллигентные парни вроде вас туда так ломятся страстно и так рвутся безмятежно, без оглядки на общественность? А что там делают товарищи вроде нас, тоже что и мы здесь? А где она находится? В Крыму, что ли? А там море есть? А какое, Черное, Белое, Красное, Желтое или Мраморное? А там тепло? А то тут холод собачий, не топят никогда, окочуриться можно за ночь. А там мраморные фонтанчики то работают? А то тут ни воды, ни умыться, ни помыться, ни напиться, как следует. А может там хоть матрацы полосатые людям выдают? А может, там и кровати стоят мягкие с круглыми пуфиками со спинками и с шелковыми подлокотниками? А то я себе все свои рёбра погнула на этих лавочках. А сколько туда добираться, час или больше?  Может, и я мотнусь туда с вами за компанию в эту вашу Винницу. Эй, товарищ, любезный товарищ, возьмете меня с собой или как?
Этот девичий голос, задающий так много сумбурных вопросов в секунду напоминал мне лесной, многоголосый, птичий щебет.
Девушка, которой он принадлежал, после своих слов неожиданно для всех встала в полный рост, уверенно подняла голову и поставила руки в боки, нарочито показывая вот, какая я!
Конечно же, в мире есть много разных вещей, на которые можно долго с интересом смотреть и любоваться. Любоваться и радоваться, или хотя бы получать хоть какое-то эстетическое удовольствие.  
Но к этим конкретным смотринам, это не имело никакого отношения.
На эту любопытную девушку смотреть было можно и даже долго, но совсем по другой причине. 
Её экзотический или, как бы так мягче выразится, экстравагантный вид вызывал особый интерес, можно даже сказать интерес для гурмана.
Её запутанные, крашенные тремя цветами волосы, хаотично торчали из головы в разные стороны и напоминали космический взрыв. Да, именно тот, самый первый, большой вселенский, из которого все и началось и такое получилось. 
А её лицо, шея и открытая часть её декольте были похожи на большую, потрепанную, настенную карту недавних боевых сражений. На ней цветными пятнышками, в виде нескольких царапинок, растяжек, родимых пятен, не больших ссадин, небольшого старого синяка, двух шрамов, морщин, порезов и трещинок обозначена вся её жизнь за последние несколько недель или месяцев.
Такое впечатление, то ли судьба её такая злая, то ли рыцари её сердца не скупились оставлять следы своего участия на этом живом поле. 
-Никакой косметики, только природная, натуральная красота – подумал я.  
Я не доктор, но по её лицу было видно, что она не совсем здорова. Что-то у нее точно болело и тревожило. Возможно, болела её душа. А она, душа у неё всё-таки была по всем своим видимым и не видимым признакам.
Девушка была одета в помятую и изрядно заношенную рубаху в большую зелёную клетку на выпуск без трёх верхних пуговиц. На рубахе несколько круглых, разноцветных, затертых значков, приколотых в ровный ряд, словно ордена. А когда-то белая, плотная юбка в крупный красный горошек до колен прикрывала бедра и ноги. 
На ногах чистые черные с ярко-красными вставками лаковые туфли на каблуках, как у сказочного гнома, с большими, выразительными серебристыми пряжками, и черные гольфы в мелкую сеточку, одно слегка приспущено. 
На её руках было множество различных браслетиков, цветных веревочек и почти все пальцы в кольцах. На некоторых даже по два кольца. А ногти на руках чем-то цветным выкрашены всеми возможными цветами. 
Веселенький наряд, ничего не скажешь.
«Это даже ни хиппи, ни ретро и совсем не диско. Это классический ранний Пикассо или ранний Сальвадор Дали» - подумал я, представив на минуту некоторые первые полотна с портретами этих художников-сюрреалистов. Можно даже сказать: «особый раритет в среде современного уличного авангардизма».
В ушах её клипсы одна желтая, другая черная. На её шее, на веревочке с тремя узлами, висел кулон - половинка сердечка. Значит, у кого-то есть другая половинка. Интересно у кого, взглянуть бы на этого счастливчика.
Она была одета ярче и немного веселее, чем другие. Это естественно, молодым девушкам характерно модничать в любое время и в любом месте, но не такой же степени. 
Эта здешняя модель даже махнула мне своей правой рукой и вопросительно, робко, но широко улыбнулась и задорно кивнула мне головой вверх. 
Она стояла всего в нескольких метрах от меня. Я успел хорошо рассмотреть каждую деталь её одежды и даже её красивую неповторимую улыбку.  
Легендарная Мона Лиза с картины Леонардо - рядом не стояла! А если бы и стояла, то нервно курила бы, если бы умела и грызла бы ногти. Её ровные, белоснежные, как жемчуг зубки ослепили бы не только зрячего, но и вторично ослепила бы, даже уже слепого.
В этом лице, улыбке и взгляде были вся её неказистая биография и все её такие же планы на будущее. 
Потом она абсолютно естественно сложила молитвенно ладони под подбородком и несколько раз быстро закивала головой мол, возьмите меня, я хорошая, не пожалеете.
«Были бы тут в этот момент ангелы небесные - они бы зарыдали, это точно» - подумал я.
 В её тёмных глазах блеснула не то слезинка, не то последняя надежда. Её лицо, как мне показалось, засветилось, словно кто-то направил на него луч театрального прожектора. 
Она любила жизнь. При чем любила все её краски и все то вокруг происходит, правда по-своему. Я это почувствовал и по её вопросам, и по её внешнему виду.
Я еще раз, уже третий или четвёртый по счёту, остолбенел от всего увиденного и услышанного.
Такого даже при всем желании не придумаешь. Это было похоже на какой-то спланированный спектакль, в котором все происходило идеально по четкому сценарию, все роли были правильно расписаны, и каждый знал время своего выхода.
Но фальши я и не заметил. Все говорили, искренне, от души, из самой её глубины.
Не далеко раздался новый мужской голос, осипший и не четкий:
-Да сиди уже тут, любезная. Кому ты там нужна? Лучше ко мне под крылышко приходи, я тебя быстро своим обогревателем так разогрею, сразу оттаешь и ребра свои за одно выровняешь.
Тут же, с той же стороны, раздался другой громкий женский голос более резкий и нахрапистый:
-Да в твоем старом обогревателе, любезный, давно свеча перегорела, фитиль отсох и все провода давно отсырели! Об этом даже наши собаки, наши голуби и наш фонарь на улице знают!
Резко раздался общий взрыв смех на весь зал. 
Всем внезапно стало весело, и люди заметно, как-то оживился и зашевелился. 
Смеялись все: кто-то, сидя, кто-то, стоя, слегка наклонившись и упираясь рукой о стенку, а кто и лежа, не вставая. 
Все присутствующие громко смеются. А две собаки из темного угла встали и ритмично залаяли в знак солидарности с людьми. Даже лампа на потолке сама по себе покачнулась, глядя с высоты на внезапное необузданное веселье. В самом зале в верх стали взлетать скомканные газеты, шапки, обувь, пиджаки, свитера и даже костыль. У кого что было - то и подбрасывал. Необъяснимое веселье, неподдающееся нормальному восприятию разрасталось. И голуби снова несколько раз облетели зал, хлопая крыльями, небрежно роняя свои перья, и как в первый раз исчезли в темных стенах этого смеющегося капища. Потом снова снимались с мест и снова летали добавляя еще большего разнообразия. Карнавал в дурдоме.
Где-то высоко в разбитое стекло влетел пучок сухих листьев. Они волшебным образом, закружились в хороводе придавая всеобщему веселью более пафосный, характер и добавляли еще больше огонька своим нехитрым танцем.
Мона Лиза в черных гольфах засмущалась, опустила голову и быстро уселась на свое место, так и не дождавшись моего ответа. 
А зеленоглазая кассирша, криво улыбаясь, допивает свой чай и продолжает смотреть на меня, ласково и бережно поглаживая портрет Гагарина правой рукой, словно фотографию родного сыночка, при этом что-то проговаривая про себя шепотом. 
В её глазах что-то было. Не только удовольствие от чаепития, но и….
Стоп, а в стакане-то ровно столько же жидкости, сколько и было в самом начале, заметил я. 
Долила или не пила? 
-Ведьма, - подумал я.
И тут я все понял. 
Что я тут вообще делаю? Не ужели я завтра рано утром не куплю себе билет на центральном вокзале, в адекватной обстановке и тут же сяду, и тут же уеду.  
Хотя я мог понять это и раньше, сразу как сюда вошел. Я быстро развернувшись и под этот гудящий смех направился к той двери, в которую вошел пятнадцать минут назад.
Напоследок, я зачем-то оглянулся, картина все та же: 
среди желтого, туманного полумрака, кричащей обветшалости, неприкрытой убогости и уныния громко звучит смех, человеческий смех. 
Эти люди не просто смеются. 
Скорее всего, они смеются над собой и над своим отношением к миру, к социуму, смеются над тем, что давно прошло, и над тем чего у них не было и больше никогда не будет. Ни Винницы, ни Ниццы, ни мельницы, ни мыльницы, и тем более, работающего обогревателя. 
В их смехе слышны были ноты отчаянья, безысходности, печали, и покорности, видимо полученной в наследство. 
Вероятно, другого наследства у этих людей просто не было, так мне показалось. 
Но был в этом смехе и другой, скрытый смысл. Было то, от чего становилось жутко не по себе. 
Леденящий душу, неистовый человеческий смех сейчас резал мои уши и разрывал на кусочки моё сознание.  Кто может так долго смеяться? С чем это связано?  
Я шел к двери. Мои мысли и раздумья, как мне казалось быстро сплетались в один логический клубочек. 
«Скорее бы покинуть это странное место, так хочется свежего воздуха» - мечтал я про себя. 
Но мое рандеву по этому смеющемуся залу только начиналось.
Я приближался к двери. Мысли в голове были только об одном – убраться от сюда, как можно скорее и забыть весь этот кошмар слово страшный сон. 
-Такого не может быть, - думал я, - в наше время — это абсолютно не логично, сумбурно и дать адекватную оценку просто не представляется возможным. 
Мыслей в моей голове было много, они летали, скручивались и смешивались в замысловатые спирали, пытаясь найти место стыковки, сбивались в кучу и собравшись, но не найдя общего знаменателя разлетались взрывом на мелкие части. Потом снова самостоятельно, медленно сползались по стенкам и извилинам мозга в кучи, сливались друг с другом, связывались в одно целое, меняли цвет, переливаясь разными эмоциональными красками разбухали и лопались и так все время.
До двери оставалось каких-то три метра. В друг кто-то или что-то смачно и очень неожиданно ударило меня в правое плечо.
От такой неожиданности я инстинктивно подпрыгнул сантиметров на десять и сердце моё ушло в пятки. Что это?!
Я обернулся, переведя дух. Передо мной стояла старушка. Маленькая, сухенькая, с морщинистым желтым лицом, в белом ночном чепчике с отворотом и в расстёгнутом черном пальто до самого пола с рыжим лисьим воротником. Один её зуб устрашающе выглядывал выше верхней губы - это самое первое, что было заметно на её лице. А губы её тонюсенькие, словно длинная темно-сизая ниточка. 
По её крохотному росту, потрепанному виду, морщинам на лице и руках, бесцветным глазам, маленькому носу и горбатенькой, трясущейся фигуре все же можно было определить возраст. По внешним параметрам ей должно было быть за девяносто.
  В её правой руке была массивная деревянная крюка, выше её самой, хорошо не коса. Но она твердо и уверенно стояла опираясь своей рукой на эту крюку, желая что-то сказать мне. Это угадывалось по её старому морщинистому лицу, какому-то напряжению, глазкам-буравчикам и даже по её не ровному дыханию.
Её я не видел, или просто не заметил раньше, точно не видел. Возможно она умело пряталась в одном из темных углов этого заведения, или только вошла, но как?
Её бесцветные глазенки не блестели, но сверлили меня, да так умело и мастерски сверлили, что все мои внутренности от испуга уменьшились в разы – что бы не достало. Я даже не знал, что сказать, как на неё отреагировать.
С трудом проглотив слюну я всё же вымолвил: 
-И что? 
Это именно те самые четыре буквы, из всего моего не малого словарного запаса, которые мне удалось собрать в мозгу и во рту во едино хоть в какой-то мало-мальски логический вопрос, пусть короткий, но все же вопрос и выдать этот вопрос в воздух голосом. На столько мои мысли, а с ними и слова, и выражения, и длинные сложноподчиненные предложения, и гениальные фразы и цитаты известных личностей, и все стихи, которые я знал на трех языках были разбросаны от горизонта до горизонта по всему моему сознанию. Беспощадно и безжалостно сломаны, безобразно покручены, бесчувственно разбиты на слоги, а слоги порваны на отдельные буквы, а буквы на растолчены на звуки и все это перемешано в небольших кучках, вместе с большими вопросительными знаками.
Бабуся молвила смешным, писклявым мультяшным голоском:
-А что, добрый человек, не видал ли ты злого татарина? 
Это звучало как претензия и ли даже нечто большее, словно я должен был обязательно встретится с каким-то татарином. Кого она имела в виду? 
Зеленоглазую кассиршу- фанатку Гагарина я видел, подрывницу немецких эшелонов видел, послевоенного босяка из Монтевидео видел, старинное говорящее дерево с бородой видел, современную Мону Лизу с клипсами в ушах видел и даже красный «священный» чемоданчик видел - татарина не видел. 
-Какого татарина? - ответил я, откровенно не понимая её вопрос.
- Бабка походит - всему делу пособит, – снова сказала бабуся, не сводя с меня глаз, и слегка наклонив голову.
-Э… еще раз, не понял, - попросил я.
-А чтоб тебе пригодилось, да на свой же двор воротилось, – это бабка выдала очередную загадку а потом добавила:
-В бор не по груши - по еловы шишки, - сказала она с ударением на слове шишки. 
Что она говорит, как понимать этот фольклор? Пока я переваривал её изречения она стукнула своим посохом о пол и снова запричитала:
-В бою кто смел, тот и поспел. Весь пол слегка загудел.
-Это вы тонко подметили, а в каком бою бабуля? Лицо её внезапно осветилось светом, щечки подрумянились прямо на глазах и зуб стал меньше. Мне даже показалось что она слегка выпрямилась. Чудеса, одним словом.
-Жаба у рака гнездо отняла.
-Какая жаба, зачем отняла? Раки в гнездах не живут это же все знают, - ответил я уже слегка успокоившись и начиная догадываться что она сейчас скажет. 
А она все смотрела вылизывая меня своим бритвенным взглядом, словно читая мои мысли и выискивая места за которые можно зацепится и выдать очередной шедевр народной мудрости.
-Паршивому поросенку середь лета мороз. 
С этими словами она дернула за веревочку чепчика, узелок развязался. А зубик её почти исчез, и как мне показалось морщин на лбу, у глаз и вокруг рта стало заметно меньше.
-Бабуся, милая вы моя, как вас понять? Прошу вас скажите мне кто вы и что тут происходит? 
-Пастух рад лету, пчела - цвету, а сирота - привету.
Вот еще один кроссворд. И долго эта милая старушка будет меня отвлекать на разного рода фольклорные темы. Интересно сколько она знает? С этой мыслью я все же огромным усилие воли настроил свой мозг на интеллектуальное сражение с неизвестно откуда появившейся бабушкой.
-Бабуся, как выбраться, подскажи милая, - стараясь быть максимально учтивым обратился я к ней.
Она отпустила свой посох, а он так и остался стоять на месте, сняла обеими руками чепчик и сказала:
-Мал язык, да всем телом владеет.
Смех в зале стал на много тише. Казалось он попросту смолк. Все завороженно слушали эту таинственную бабушку и переглядывались, часто кивали друг другу, словно соглашались с её мудрыми и глубокими выводами. 
Её реденькие волосики на голове были седые, белее мела. Без чепчика она выглядела еще проще и еще меньше.
-И что мне делать?  - спросил я с готовностью услышать очередную народную мудрость.
-Даже если стоишь по колено в грязи, тянись к небу, – ответила она и начала плавно поглаживать свои волосы морщинистыми руками.
-А что все это значит?
- У всякого Мойсея своя затея. Она улыбнулась, криво, не разжимая губ.
«Очень правильно, а главное очень конкретно», - думал я.
А бабушкины седые волосенки стали темнеть с каждым ей приглаживанием. А зуб вообще исчез, словно и не было его. А клюка стоит. Интересно как, что её держит? Глаза бабули у же не буравчики, её взгляд переменился и стал более мягкий и даже теплым.
- У всякой избушки свои поскрыпушки, а у иной и двое, - снова молвила бабушка и медленно со скрипом и хрустом костей разогнулась, стала ровно. Руки свои она поставила в пояс, гордо уверенно и показательно, а потом добавила:
- Обдумывай, да не отдумывай.
А посох её даже не пошатнулся, стоит ровно, словно приклеенный.
-А как вы вошли сюда а? - спросил я и тоже улыбнулся ей в ответ.
-У всякого таракана своя щелка есть.
Смело, ничего не скажешь. Я обвел глазами стены, в поисках той самой щелки, взглянул на людей выискивая в голове очередной вопрос:
-А кто все эти люди?
- Людей встретишь на дороге, попа на пороге.
-Сколько времени они тут сидят?
- Счастливые часов не наблюдают. У кого в чем счастье, а у свиньи — в корыте.
-А я уеду завтра в Винницу?
- Самая трудная дорога та, которую не наешь. На каждое хотение имей терпение.
Это уж точно,- философски подумал я.
А в это время бабушкино пальто стало медленно и равномерно светлеть прямо на глазах. Оно уже не было черным скорее светло серым с какими-то переливами. 
Удивительно! Волосы темнеют, пальто белеет, зуб исчез, посох стоит и брови её стали густеть. От увиденного я уже начал было забывать куда я шел. Очень странная и занятная бабушка. Вернее, на бабушку она уже не похожа, скорее на пожилую женщину. 
- Юность - время золотое: ест, и пьет, и спит в покое, – выдала эта женщина, словно читая мои мысли на шаг вперед. Это невероятно! С кем я вообще разговариваю, кто это…то ли бабушка, то ли тётя- экстрасенс? Что будет дальше?
За время нашей, так сказать беседы, старушка незаметно подросла на сантиметра пять, выпрямилась и словно сбросила десятка два в годах. Её впалые щеки обрели правильную приятную, нормальную форму и, кожа перестала быть дряблой и желтой, нос её из темной кнопочки незаметно выровнялся, стал больше.
Интересно, она может отвечать не пословицами, а обыкновенно, без глубины, философии и без намёков?
-Женщина,- я решил уже так к ней обратится, в свете последних превращений, - скажите любезная, от сюда реально уехать вообще куда либо?
Не думая ни секунды она выдала:
-Всякому своя дорога. А по кривой дороге вперед не видать. Человек без мечты, что птица без крыльев.
Я смотрел на неё и думал:
Конечно, получив такой небывалый объем мудрости за такой короткий отрезок времени мои мысли произвольно и постепенно стали выстраивается в гармоничную последовательность. Мой мозг перестал кипеть и бурлить. 
Женщина снова улыбнулась. Красиво показались белые ровные зубы за её губами, в глазах заиграли искорки, морщины вокруг глаз, рта и на шее почти исчезли, а пальто стало немного короче и понемногу становилось красным.
И тут я вдруг вспомнил Дэвида Копперфильда и его полеты на сцене. А я так мечтал увидеть его фокусы, а тут на тебе.
- Если воля тверда — цели достигнешь всегда, - уже как-то по-дружески сказала она, но совсем другим более приятным понятным и даже где-то мелодичным голосом.
-Ваши бы слова да Богу в уши, - отреагировал я.
-Бог даст денежку, а черт - дырочку, и пойдет богова денежка в чертову дырочку. Дай Бог нашему теляти волка поймати. Дай Бог вам здоровье да капральский чин. Отчетливо проговорила эта женщина и стала водить руками по поверхности своего пальто. 
-А что это вы делаете? – искренне поинтересовался я глядя на все эти невиданные превращения с её внешностью.
-Дела пытаешь аль от дела лытаешь? Дело без конца - что лошадь без хвоста. Дело делу рознь, а иное - хоть брось.
Вот и понимай как хочешь. Толи я такой не сообразительный в конце рабочего дня, то ли эта женщина, говорящая пословицами слишком недосягаема для моего понимания только вот пальтишко то её стало уже полностью красным, на много короче и тоньше. Волосы на голове приобрели некую форму или скорее стали стильной прической, а ногти на ее руках заблестели лаком в тон красного пальто. С такой скоростью даже бамбук в Китае не растет. На её ногах открылись голубые джинсы, подкатанные с низу и чистенькие розовые кроссовки на шнурках с латинской буквой «N».
Я видел много фантастических фильмов с невероятными спец эффектами, но такого я даже и представит себе не мог. 
На моих глазах происходило такое, о чём никому нельзя рассказывать. Этому никто попросту никогда и ни за что не поверит. Мне очень хотелось дотронуться до этого человека, руки зачесались. Может, это голограмма всё-таки. Было бы на много понятнее.
И тут женщина выдала очередной набор мудростей:
-На чужой каравай рта не разевай, а пораньше вставай да свой затевай.
Точно читает мои мысли. А лицо то её совсем помолодело. Тонкие губы стали больше, красивее и отчетливей. Появился определенные четкие контуры, глаза её слегка сузились и зрачки из прозрачных стали карими, на лбу появилась челка, цвет кожи из желтого стал приятно–телесным, нос удивленно и привлекательно вздернут. 
- Всё приходит вовремя для того, кто умеет ждать,- сказала женщина.
-Я абсолютно с вами согласен, но сколько ждать?
-Ждать да догонять — только время терять. Есть чего ждать, коли есть с кем ждать. Что нам званные, были бы жданные.
Как разумно, – подумал я. Во всяком случае со смыслом и глубоко. Но все равно странно. Все эти пословицы и выражения, да еще и в таком количестве, да еще и с таким визуальными превращениями.
Теперь я уже с нескрываемым интересом сам осматривал эту женщину. Она точно помолодела и даже стала привлекательной. Невысокого роста, с красивым умным лицом, адекватно одета, уже.
Женщина подняла руку и показала на дверь и коротко промолвила:
-Длина минуты зависит от того, с какой стороны двери туалета вы находитесь.
Я отвел взгляд и посмотрел на эти двери и вспомнил, что к ним то я и шел. Вот они мои родные двери. А я тут стою. Моё тело как-то самостоятельно развернулось строг по направлению к двери. Я хотел было сделать шаг, но как-то не совсем вежливо уходить не попрощавшись с дамой, с умной и симпатичной дамой.
Оглянувшись в её сторону с удивлением обнаружил пустое место. Как? Почему? А где…? Просто пустое место. Вот тебе и приведение. Точно приведение. Нормальный живой человек не может так видоизменяться. А было так интересно, необычно и загадочно. Я столько узнал полезного. 
Мои мысли в компании с сознанием и эмоциями снова стали паниковать, из-за отсутствия логичного или хоть какого-нибудь объяснения.
И снова в зале раздался смех, но уже тише предыдущего.
По этому смеху, его многоголосию, по его разнобою и высоте звучания разных голосов можно было даже сложить определенный текст с содержанием и смыслом.
Подойдя в плотную к двери, я протянул руку и взялся за холодную ручку и резко дернул её на себя. 
Но дверь даже не сдвинулась, словно была намертво прибита! Я еще раз дернул её с еще большей силой. Результат тот же. Дверь просто не открывалась. Она была словно приклеена или припаяна. Ее словно держала какая-то неведомая сила. Я еще раз дернул ручку, потом еще и еще.
Но все было напрасно. А громкий смех в зале потихоньку стихал и через несколько секунд совсем умолк.  
Воцарилась гробовая тишина. Такую тишину не только в лесу, но и на кладбище ночью не услышишь. Не спроста такое затишье. 
Смех затих, лампочка замерла, человек с едой перестал жевать, молчали все и даже собаки и голуби. Все молча смотрели на меня и чего-то ждали, но чего?!
Что вообще это за место такое? 
По моей спине в три ряда пробежали мурашки, сначала дружно вверх потом дружно вниз. В горле у меня пересохло, кончики пальцы на руках похолодели. 
«Что за дурацкие шутки, – подумал я, - ведь только что она работала, открывалась, пусть со скрипом, пусть тяжело, но открывалась.  Кто, когда и каким образом незаметно её заблокировал, эту дверь, кому и главное, зачем это нужно?
-Эй, откройте эту дверь, мне нужно выйти на улицу! – громко крикнул я.
-За этой дверью нет выхода, пока, -  раздался еще незнакомый мне громкий мужской голос из не откуда, где-то с верху, как мне показалось.
-Как это нет выхода?! Я ведь только что её открывал. Выход везде есть, в этом я уверен, – резко передернул я.
- Да, это правда, но смотря, какой способ выхода вы для себя выберете, - спокойно повторил тот же голос и добавил: 
- Куда вы так торопитесь? Не стоить так спешить, всегда успеете.
- Что значит куда? Что значит всегда? Да на выход, на улицу! Мне нужно на выход, понимаете? Уже поздно! Почему дверь не открывается?! – уже прокричал я.
Голос не отвечал. В зале по-прежнему стояла тишина и все по-прежнему смотрели на меня и снова чего-то ждали. 
-А вы кто, где вы?! – тревожно, но напористо спросил я.
Не знакомый голос из темноты, спокойно, уверенно спросил:
-Вы уверены, что именно сейчас, через эту дверь, на улицу - это действительно ваш выход, ваш правильный выход?
Что за вокзальная философия, кто так рассуждает, - подумал я. 
Мне вдруг очень захотелось взглянуть на этого местного философа-юмориста. Может, это он тайком и закрыл дверь, пока я любезничал с кассиршей или с загадочной женщиной. Всякое может быть в этом подозрительном месте -такая мысль мне снова пришла в голову, как ни странно.
Я развернулся и снова пошел по кругу зала, но уже в другом направлении, в левую сторону. 
«Сейчас я его найду, этого товарища, и он мне откроет дверь», – думал я, или хотя бы объяснит происходящее. 
Я шел не торопясь, сдерживая злость и раздражение, вглядываясь в лица сидящих и стоящих людей. Вглядываясь в любую мелкую деталь. 
-Где же ты, философ-невидимка, объявись, - говорил я про шепотом.
На меня, по-прежнему, все также внимательно смотрели десятки глаз. Они все еще пристальней и ещё внимательней следили за каждым моим шагом и за каждым моим движением.
Но взгляды людей были уже другие, не такие, как в первый раз. В них был нескрываемый азарт, непонятно откуда взявшийся энтузиазм, задор и всё тоже отчаяние. 
Возможно это игра такая или телешоу «Найди выход» с установленными скрытыми камерами и все это в прямой трансляции.
Я видел тот же цвет и та же структура стен, тот же фонтанчик по средине, но кассирша с чаем уже на другой, противоположной стороне зала. Её окно по-прежнему открыто и там по-прежнему горит настольная лампа. 
С лева от меня на невзрачной стене снова висит какой-то плакат такой же невзрачный, потрепанный и затертый. 
На нем уже другой персонаж - молодая, красивая женщина в красных бусах с черными, длинными, распущенными волосами на фоне куста калины и сельского пейзажа с хатками под соломой и четыре цифры: 1992. Ниже, под цифрой всё криво обрезано.
Сразу за этим плакатом еле приметная, обычная маленькая невзрачная дверца, есть ручка, есть даже замочная скважина.
Что может быть за ней? Куда ведёт эта дверь? Тут нужен ключ. Жаль, но ключика у меня то и не было.
Зато дома у меня есть большая связка различных старых ключей, штук двадцать. Как она появилась никто не знает. От каких замков тоже никому не ведомо. Зато она переезжает из квартиры в квартиру в надежде, а вдруг пригодится, и выбросить жалко. Вот бы её сюда. Какой ни будь ключик точно бы подошел.
Дверь такого же цвета, как и стена. Табличка на двери сорвана, остался только след от неё, думаю не спроста. Возможно за ней камера хранения или ещё что-нибудь.
Я медленно иду дальше вдоль стены. Думая над каждым своим шагом и уже всматриваясь в каждый объект на пути, наверняка это может что-то означать.
И тут снова раздается этот же мужской голос:
-Вы абсолютно правы, на счет выхода. Он есть везде и даже несколько, если угодно. Нужно только его увидеть и правильно его выбрать. И все, в такой ситуации зависит именно от вас, вашей фантазии, стремления и везения. Каким он будет, ваш выход, быстрым, стремительным и целенаправленным, или таким же, как у всех остальных-длительным и затяжным? И ли вам все же повезет, и вы случайно, благодаря кому-то или чему-то получите то, чего ждете? - и добавил - Всё может быть, отсюда мало кому удавалось выйти через ту большую дверь наружу. Но случаи всё же были.
- Странно все это, – сказал я спокойно, - часы при входе не работают, билет купить не возможно, и люди одеты как-то не по-современному, кругом грязно и малоприятно. 
- Что еще вы заметили? - Словно читая мои мысли, ровно спросил тот же голос.
В этом вопросе явно был подвох, но какой?
- Я видел старую газету с портретом первого космонавта Юрия Гагарина. Еще два старых плаката с портретами артистов прошлых лет. Еще слышал странные монологи и очень много народной мудрости от удивительной женщины.
Сделав еще три шага вдоль стены, я остановился, вернее, снова стал, стал, словно вкопанный в очередной раз. Я увидел то, что вообще не вписывалось в этот кошмарный интерьер:
Под небольшим не высоким окном стоит новая желтая металлическая стремянка. А на самом оконном стекле ровно красовалась небольшая прямоугольная темно-синяя наклейка с надписью желтым цветом: «Евро 2012».
Что тут делает эта наклейка?! Как она сюда попала?!
Какое «Евро» может быть в этом затхлом, прокисшем, чухонском и богом забытом месте?! 
И почему 2012? Ведь сейчас только 2003 год!
«Хотя, действительно, все может быть», – подумал я уже второй раз за последние пять минут.
-Что вас смутило? - произнес тот же голос.
Этот невидимый товарищ словно играл со мной в детскую игру - «холодно жарко». И самое не приятное то, что он меня видит,
точно видит, а я его - нет.
- Очень весело, нашел время и место для шуток, - сказал я про себя.
Я внимательно, не спеша, прокрутил в голове все детали моего пребывания в этом месте. Где же зацепка? 
-Это вовсе не шутки, тут все очень серьезно,- опять, словно читая мои мысли повторил неизвестный голос.
В зале все люди сидели молча, словно завороженные или заколдованные и совсем не двигались, даже не моргали, и как мне показалось замерли.
Мне осталось пройти ещё не много, всего две стены, и я снова увижу уже знакомую женщину в форме. Может она что-то подскажет на счет выхода.
Все равно я выйду, ведь такого не может быть, что бы не было выхода. – думал я.
Вдруг, абсолютно неожиданно в небольшой куче скомканных газет и сухих листьев, собранных кем-то у стены, что-то зашуршало. Газеты медленно зашевелились и задвигались и из этой кучи вылез небольшой ёжик.
Вот это совсем непонятно, как он тут оказался, что он тут делает, чем тут питается? 
Ёжик по прямой линии, прямо через центр зала, где стояли лавочки направился к той самой заколдованной двери. Да ещё так уверенно, бодро, и явно это был его привычный маршрут. Может он просто тут ночует? А что, все может быть, уже в третий раз подумал я. Ну, раз он знает куда идет, а идет он на улицу, это все-таки ночной зверёк, да еще и хищник – значит, мне нужно идти за ним. Что я и сделал.
Просунувшись сквозь лавочки, я приблизился к фонтанчику и заглянул в него.
Еще один сюрприз. В небольшой чаше стояла чистая вода. А в этой воде плавали маленькие золотые рыбки. Несколько штук. Крохотные такие, но юркие.
А ежик тем временем быстро семенил к двери. Я поспешил за ним, решив не отвлекаться ни на рыбок, ни на раздумья относительно природы их загадочного появления в этом месте.
И вот я уже прямо возле него. Вдруг, и как всегда снова неожиданно медленно и ровно, открывается эта чертова дверь. Неужели сама?
Вижу сначала мужскую руку, потом локоть, потом одно плечо, и дальше тело.  Мужское тело в обычном бежевом плаще. 
Это человек. Мужчина. Нормальный, обычный. У него такой же черный с ручкой портфель, как и у меня.
У него щетина, слегка развязанный галстук на голубом воротнике, тёмно-серый пиджак под плащом, взъерошенные короткие волосы, черные брюки, темно серые осенние туфли. 
«Красавец, - молнией стрельнуло у меня в мыслях,- слава богу»!
-Простите, а это вокзал? - спросил он меня.
-Да это вокзал! А что же еще, конечно же вокзал! Заходите, пожалуйста, – сказал я, - не стесняйтесь. И чуть не сказал «присаживайтесь». Я буду долго помнить это слово и всё что с ним связано в этом странном месте.
Я сдерживал в себе одновременно и волнение, и восторг, и радость, и счастье! Во мне всё перемешалось в кучу. И это всё бурлило, стреляло в мозг, выплёскивалось наружу, и растекалось по всему телу, меняя цвета на моей коже.
-Не подскажите где тут касса? - быстро и растеряно спросил человек.
Мне показалось, что над головой вошедшего засветился нимб, как на иконах со святыми угодниками. Так вот оно какое счастье! Такое обычное, но такое мучительно долгожданное.
 Неужели, неужели всё кончилось?!
-Ему нужна касса! А значит и билет. Интересно куда. В какой город. И что его ждёт если ехать ему не в Винницу? – думал я. 
Какие еще рифмы ему придумают и расскажут о названиях других городов? Кто захочет стать его попутчиком, что ему расскажет приведение?
Вот кого я подсознательно ждал! Но что ему ответить? Как быть в этой ситуации? Не долго думая, даю ему справку:
- Ровно в пятнадцати шагах отсюда, строго по правой стороне, в стене есть маленькое окно кассы! Оно работает, оно все время работает, без перерыва на обед и ужин, круглосуточно работает. Там сидит красивая, грамотная и привлекательная тётя-кассир в красивой форме. Она с удовольствием любезно вас обслужит и грамотно, корректно, в полной мере ответит на абсолютно все ваши вопросы обстоятельно и конкретно.
Какой вопрос – такой и ответ. Не так ли?